Читать книгу Как перевоспитать герцога - Меган Фрэмптон - Страница 9

«Жуировать» с мисс Лили Маркусу было куда занятнее, чем играть на деньги. В карты ему неизменно везло, и игра как таковая уже давно перестала его возбуждать. Другое дело она – его новая гувернантка. Эта девица оказалась крепким орешком, и Маркусу очень хотелось самому себе доказать, что этот орешек ему по зубам. Она с ходу понимала его шутки, тогда как большинство его знакомых либо вообще не имели чувства юмора, либо их чувство юмора сильно отличалось от его собственного. При этом, в отличие от других знакомых Маркуса, мисс Лили ни в грош не ставила его интеллект, сомневаясь в его способности отыскать собственный нос на собственной физиономии. И еще она в два счета развязала Роуз язык, в то время как он за целых полчаса не добился от девочки ни одного слова.

И сейчас ему ужасно хотелось вновь посмеяться над ее просьбой и его ответом на ее просьбу. Дразнить ее было чрезвычайно приятно, хотя и не совсем правильно. Вернее, совсем неправильно.

Она всем своим видом давала понять, что возмущена его предложением, и в то же время он не услышал от нее ни слова упрека. Она стояла перед ним вытянувшись в струнку, поджав губы, и негодующе молчала.

Когда ему в последний раз приходилось по-настоящему напрячься, чтобы чего-то добиться? Маркус так и не смог припомнить ни одного случая, разве что кроме того, когда в третьем классе гимназии он на спор целых три минуты продержал на носу чайную ложку.

Жаль, что ни отец его, ни брат никогда не побуждали Маркуса к поступкам, которые потребовали бы от него концентрации всех имеющихся внутренних ресурсов. Им было все равно, способен ли он хоть на что-нибудь, будь то акробатический номер с ложкой, джигитовка или виртуозное владение музыкальным инструментом. Единственное, на чем они оба упорно настаивали, так это на том, чтобы он прекратил бродить по окрестностям в полном одиночестве, поскольку подобное поведение неприлично для джентльмена.

Очевидно, они не видели ничего неприличного в том, чтобы его либо игнорировать – так чаще всего и бывало, или унижать – что происходило в тех редких случаях, когда его не хотели или не могли игнорировать. И потому, когда он должен был на спор удержать ложку на носу две минуты, он не давал ей упасть еще целую минуту после того, как уже выиграл спор.

Если бы только он мог продержаться лишнюю минуту, занимаясь кое-чем другим!

Но ему не следует об этом думать, поскольку этими мыслями он, вполне возможно, навлекает на себя неприятности. Если бы только он мог думать о чем-то другом! Эта новая гувернантка имела для него больший вес, чем ложка на носу. Во всех смыслах.

– Тогда прошу за мной. – Маркус шагнул к двери, открыл ее и придержал, пропуская гувернантку вперед. Она проскользнула мимо, коснувшись его ног подолом платья. В этот момент он уловил ее запах: теплый, деликатный, чем-то напомнивший самый лучший летний день в Лондоне. Нет, не то: Лондон ужасно пахнет летом. Пожалуй, она напомнила ему летний день в зеленом пригороде. Маркус, сделав над собой усилие, стряхнул эту мысль и продолжил упражняться в «незамечании». Он старательно не замечал, как она поднимается по лестнице. На верхней ступени мисс Лили оглянулась и посмотрела на него с лимоннокислой миной. Кажется, скоро у него начнется изжога от этой кислятины.

– Куда мы направляемся, ваша светлость?

– В мою спальню, разумеется, – как ни в чем не бывало ответил Маркус. Двусмысленность сказанного приятно щекотала ему нервы.

Лимоннокислое выражение уступило место выражению глубочайшего потрясения. Маркус испытал облегчение, не обнаружив в ее потрясенном лице признаков страха.

– Я не могу идти с вами в вашу спальню, и вы об этом знаете.

– Если я только что сказал, что мы туда идем, я не мог об этом знать. Это же очевидно. Нам сюда, – добавил он, не дожидаясь дальнейших возражений с ее стороны. Она может спать голой, если хочет. Зачем он только об этом подумал – теперь она будет чудиться ему голой всю ночь, мешая спать! В любом случае она пойдет с ним туда, куда он ей скажет.

Маркус шел не оглядываясь, словно ни на йоту не сомневался в том, что она идет следом. Его спальня была в самом конце коридора, и все многочисленные герцоги Резерфорды с неодобрением смотрели на него со стен, видя в нем явные признаки вырождения.

«Я не просил производить меня в герцоги!» – хотел крикнуть им Маркус. Но, раз уж он герцогом оказался, стоит ли отказываться от тех привилегий, что дает титул? С паршивой овцы хоть шерсти клок, как говорится.

Маркус шагнул в свою спальню, спиной чувствуя близкое тепло тела Лили. Он прикрыл за ней дверь, просунув руку в тесный промежуток между дверью и ее спиной, и, не задерживаясь, направился к шкафу.

– Так, где же мои ночные сорочки? – сказал он, рассеянно похлопывая себя пальцем по губам. Маркус имел лишь примерное представление об их местонахождении, поскольку одежду для него готовил камердинер, и когда приходило время укладываться спать, сорочка уже лежала перед ним на кровати. Но Миллер – так звали камердинера – еще не заступил на пост, на что, собственно, Маркус и рассчитывал. Не потому, разумеется, что он желал остаться наедине с гувернанткой в спальне, а потому, что не хотел никому, включая своего личного слугу, давать повод для сплетен о герцоге и его гувернантке.

– Не стоит слишком утруждать себя поисками, – не без сарказма заметила гувернантка.

Маркус обернулся к ней и, приподняв бровь, спросил:

– Вы хотите сказать, что я не знаю, где находятся мои вещи, мисс Лили?

Она предпочла промолчать.

Между тем Маркус рывком выдвинул верхний ящик комода и, переворошив содержимое (он даже не подумал посочувствовать Миллеру, которому придется все снова аккуратно складывать), извлек ночную сорочку и повесил ее к себе на плечо. Он по-прежнему стоял к Лили спиной, когда почувствовал, что она, схватившись за тот конец, что был к ней ближе, потянула сорочку на себя. И тогда он повернулся к ней лицом. Их разделяла лишь его ночная сорочка. Эта фраза была бы уместна и при ином развитии событий – более для него предпочтительном.

– Спасибо, ваша светлость, – не поднимая глаз, сказала мисс Лили. – Я верну ее завтра. – Она потянула за свой конец, но Маркус стиснул свой конец сорочки в кулаке.

– В этом нет необходимости. У меня их много. И к тому же мне бы не следовало надевать ее на себя после того, как вы надевали ее на голое тело, вы не находите?

Ему почудилось или его слова действительно повергли ее в дрожь?

После этого Маркус разжал кулак, и Лили торопливо выхватила у него сорочку и, туго ее свернув, прижала к груди.

– Спасибо. А теперь, если позволите, я бы хотела проведать Роуз.

С этими словами она бросилась наутек, оставив Маркуса одного в раздумьях о двух особах женского пола, которых он только сегодня впустил в свою жизнь. И у него закралось подозрение – нет, он знал наверняка, – что его жизнь уже никогда не будет прежней.

Лили опрометью неслась по коридору, борясь с искушением уткнуться носом в заветный сверток. Искушение оказалось сильнее ее. Лили забежала к себе в комнату лишь затем, чтобы оставить там его сорочку, и тут же вернулась в коридор, а оттуда – в спальню Роуз.

Девочка лежала под одеялом, крепко обнимая новую куклу по имени Мэгги, а мистер Сопелкин, устроившись на приступке к кровати, старательно себя вылизывал.

– Она уснула через пятнадцать минут после вашего ухода, бедняжка, – сказала горничная по имени Этта. – Такая милая девочка!

– Спасибо, что посидели с ней.

Этта с достоинством кивнула и тихо выскользнула из комнаты – не горничная, а сама тактичность. Лили присела на край широкой и исключительно удобной кровати. Не кровать, а само совершенство! Не стоит забывать, что в доме герцога все и вся должно быть только самого лучшего качества – от прислуги до мебели. Эта кровать оказалась вдвое шире той, что стояла в маленькой съемной квартире Лили, а ведь кровать герцога была раза в два шире той, на которой спала Роуз. Лили знала, какая у него кровать. Она побывала в его спальне.

Что было верхом неприличия. При мысли об этом у Лили свело живот. Хотя, возможно, виной тому было миндальное пирожное, которым угостила ее кухарка по имени Партридж.

Роуз приподняла голову от подушки. Глаза у нее были все еще сонными.

– Хорошо вам спалось, мисс Роуз? – спросила Лили, переходя на «вы».

Роуз кивнула.

– Этта рассказала мне сказку, мистер Сопелкин убаюкал меня мурлыканьем, а Мэгги сказала, что ей здесь нравится.

– Вот и славно. Не хотите ли почистить перышки перед ужином? Я не знаю, где его накрывают, но вы, должно быть, сильно проголодались.

Роуз задумчиво наморщила лоб.

– Вообще-то, я не очень голодна. Я попила чаю, когда приехала. С герцогом. К чаю были миндальные пирожные.

Все как в готическом романе. Чай с герцогом, пожирателем дамских сердец.

– Завтра мы поедем покупать новую одежду.

Роуз состроила недовольную рожицу.

– Не люблю ходить за покупками. Можно мне остаться здесь с мистером Сопелкиным?

«И отдать мое сердце на съедение герцогу Сердцееду?»

– Завтра будет видно, – бодрым голосом сказала Лили. – Посмотрим, какое у вас будет настроение. Сегодня был трудный день. – Лили запнулась перед словом «трудный». С одной стороны, ей не хотелось лишний раз напоминать о печальных обстоятельствах, приведших Роуз в этот дом, с другой – она хотела дать девочке понять, что готова ее выслушать, поддержать и утешить, если она того хочет.

– Да, так и есть, – кивнула Роуз, словно в подтверждение чего-то само собой разумеющегося.

– Да, – словно попугай, повторила Лили. Собственно, тема была исчерпана. Говорить было не о чем. Может, стоит начать обучение Роуз с объяснения азов светской беседы. Но вначале придется объяснить, что такое тавтология, потому что без нее никакая приличная беседа невозможна. Пусть уяснит, что день – это день, а кот – это кот и даже кукла, о боже, является куклой.

Лили улыбнулась про себя, подумав, что герцог, скорее всего, оценил бы шутку.

– Чаю, Томпсон.

– Чаю, ваша светлость? – То, что Маркус заметил удивление Томпсона, означало, что дворецкий испытал настоящее потрясение. Потрясение, сравнимое с тем, что испытали жители античных Помпей, когда мир начал рушиться у них на глазах. Трудно представить катастрофу столь же гигантских масштабов, способную повергнуть Томпсона в шок. Разве что если вместо десяти заказанных к завтраку рогаликов из пекарни принесут целую дюжину.

Маркус оторвал взгляд от газеты.

– Принесите чаю, Томпсон. – Если уж он вознамерился стать ответственным отцом, кем он, черт побери, и являлся, то он будет пить чай, а не бренди.

Потому он и сидел в библиотеке, а не в иной, более располагающей к увеселениям, комнате, читая газету и дожидаясь чаю. А не пил бренди бутылками в компании своих новых приятелей.

«И “не жуировал” с гувернанткой», – прошептал голос у него в голове.

Неужели всего двенадцать часов назад он испытывал фрустрацию из-за того, что жизнь его идет, как ему казалось, куда-то не туда? Разве ему не хотелось найти себе занятие, которое могло бы увлечь человека его ранга и титула и при этом не завести его туда, откуда ему не выбраться? То есть в ловушку под названием «узы брака»?

У Маркуса было такое ощущение, словно он ничего в жизни не добился. Нет, он точно знал, что до сих пор не сделал ничего стоящего. А теперь у него появился шанс исправить этот досадный промах.

Возможно, изменив к лучшему жизнь одного маленького, но во всех смыслах близкого ему человека, он смог бы позволить себе делать то, что ему на самом деле хочется делать, даже если это и будет не совсем правильно. Или совсем неправильно.

Сможет ли он смотреть на себя в зеркало, если даже не попытается направить жизнь дочери в верное русло?

Дверь, слава богу, открылась до того, как он успел ответить на этот вопрос. Томпсон самолично принес чайный поднос и водрузил его на приставной столик возле письменного стола, за которым сидел Маркус.

– Налить вам чаю, ваша светлость?

– Нет, спасибо. Я и сам в состоянии. – Потому что пока он вживался в роль благопристойного герцога, суета вокруг собственной персоны ему только мешала. И какое ему дело до того, что всем прочим герцогам эта суета ничуть не мешает?

– Как скажете, – сказал Томпсон с поклоном и, судя по всему, собрался выйти за дверь, но Маркус остановил его взмахом руки.

– Подождите. Если кто-нибудь спросит, кем мне приходится мисс Роуз, скажите, что она дочь моей кузины. Недавно скончавшейся кузины, если точнее.

А интересоваться будут. Можно не сомневаться.

Томпсон кивнул.

– Конечно, ваша светлость. Если вам понадобится что-то еще, звоните.

Маркус что-то нечленораздельно промычал, и Томпсон вышел, неслышно прикрыв за собой дверь, оставив Маркуса наедине с его чаем, газетой и, скорее всего, с одним или двумя котами, которые прятались где-то поблизости.

Мистер Сопелкин – так Роуз назвала черного кота. С белыми пятнами. От Маркуса не укрылась ответная улыбка мисс Лили, когда он сказал, что кот не может называться черным, если у него есть белые пятна. Когда же в последний раз кто-нибудь вместе с ним улыбался сказанной им шутке?

Ах да, вспомнил. Вчера. Смитфилд. Его новый лучший друг. Который – господи, о чем он только думал? – придет на званый ужин уже в следующую среду и приведет с собой своих сестер и мужей сестер. Надо не забыть разослать приглашения, которые еще предстоит написать, причем так, чтобы комар носу не подточил! Маркус никогда прежде не писал приглашений, тем более не писал их по всем правилам хорошего тона.

Если от одного этого ему не захочется послать все к черту и сбежать отсюда куда глаза глядят… Но погодите, ему уже хочется сбежать отсюда! Но он выдержит и это испытание, и все последующие, и все ради новообретенного себя – живого воплощения пристойности.

Все. Хватит тянуть время. Лили уже давно умылась, расчесала волосы и прибрала и без того прибранную комнату.

Время шло к полуночи, а ведь ее работа начнется с пробуждением Роуз, и к этому времени она уже должна быть во всеоружии.

Ничего не поделаешь: придется снять с себя одежду и надеть ночную рубашку.

Лили давно уже положила эту рубашку на середину предсказуемо необъятной кровати, где она (его сорочка) вот уже не меньше часа одиноко лежала без дела.

Если не считать делом то, что она (его сорочка) напрочь лишила девушку душевного покоя.

Весь ее, Лили, опыт общения с противоположным полом сводился к чисто служебным отношениям с поставщиками, обслуживающими бордель. Почти все эти мужчины были людьми семейными, и никто из них не позволял себе в отношении Лили никаких вольностей, а что до клиентов заведения, то она их, слава богу, никогда не видела, поскольку работала в полуподвальной комнатке возле прачечной, выходящей окнами на хозяйственный двор.

– Это всего лишь ночная сорочка, – сказала себе Лили. – И то, что я сейчас ее надену, ровным счетом ничего не значит. – К тому же спать совсем без ничего было бы куда неприличнее.

Так и не убедив себя в том, что не собирается совершать ничего предосудительного, Лили завела руки за спину, чтобы расстегнуть пуговицы на платье. Застежка на спине всегда вызывает проблемы с одеванием и раздеванием, и сейчас привычная физическая трудность процесса усугублялась угрызениями совести, создававшими еще больший дискомфорт. К тому времени, как платье было расстегнуто, Лили покрылась испариной.

Бросив еще один опасливый взгляд на ночную сорочку и убедившись в том, что она по-прежнему лежит неподвижно, Лили принялась расшнуровывать корсет. За корсетом настала очередь нижней рубашки. Разоблачаясь, Лили, покусывая губу, выстраивала картину сегодняшнего дня. Встреча с Роуз, герцог Сердцеед, сказочные перспективы для агентства, устрашающее фойе, пугающее множество дверей, ядовито-розовая комната, наводящая на мысль о воспаленном горле, а теперь еще и эта рубашка?

От такого набора у любого авантюриста голова пойдет кругом, что уж говорить об осторожной, осмотрительной, уравновешенной, методичной любительнице порядка, какой Лили себя видела. Или какой она хотела себя видеть.

Лили взяла сорочку в руки и надела ее.

Ну вот. Ничего страшного. Так же легко и просто, как прикинуться гувернанткой.

Или благополучной женщиной.

Притом что было бы неразумно требовать от всех лиц мужского пола безупречности в одежде, для джентльмена, а тем паче для герцога, безупречность во всем, что касается внешнего вида, – непреложный закон. Если же герцога случайно увидят в наряде, не вполне отвечающем требованиям этикета, ему следует вести себя так, словно он выглядит комильфо (даже если герцог не говорит по-французски).

«Энциклопедия этикета для герцога»