Читать книгу Ветер Перемен. Часть 1 - Mel RedWolf - Страница 4

Возвращалось в город меньше, чем осталось лежать. Вынув клинок из тела беса, Дорэль пыталась надышаться, но казалось, что легкие обжигал внутренний пожар. Глаза резало до сих пор от пепла, скверны, крови врагов и слез. Усталые, изможденные, баргусты и дурфы возвращались в город. Кто-то хромал, кто-то держался плечо в плечо, чтобы не упасть от усталости и ран. Не получить ни пореза удалось единицам. Большинству приходилось идти в лазарет, к изможденным целительницам, которые спасали жизни и теряли до сих пор.

Собрать всех раненых, перенести в безопасное место, унести павших и проститься с ними. Подсчитать потери, укрепить стены и удержать позицию, если снова нападут. Дорэль решила, что пока руки клана ранены, пока Аэль все еще в доме Новой Жизни, ей нужно попытаться помочь и распределить задачи. Если бы Фаврир была здесь, то она бы взяла эти вопросы на себя, но ее больше не было.

Дорэль раздавала поручения через прибывших и уцелевших дурф, контролировала процесс восстановления после атаки. Узнала сколько оказалось павших в бою, сколько выживших. Проходя мимо сооруженных наскоро лазаретов при домах целительниц, Дорэль встретила Рефаль. Женщина хмурилась, наблюдая за тем, как новые тела бездыханных сестер выносят на улицу, чтобы предать огню в обряде прощания.

Как бы не хотелось до этого момента Дорэль не признавать смерти Фаврир, теперь это было сделать невозможно. Обо всем дурфа обмолвилась с Рефаль. То какой шок и изумление испытала мать, Дорэль не хотела вспоминать, особенно тогда, когда она пыталась представить, как поведает обо всем случившемся единственной царице кланов.

– Как ты могла, Фаврир? Как могла оставить их? Я ведь доверила ее тебе, а ты их оставила! Ты даже ребенка своего на руках не подержала! Как… как ты посмела, Фаврир?

Тихо шептала дурфа, на коленях перед телом великой царицы. Часы ее жизни пробили последний удар. Теперь соперница Дорэль ушла на встречу с богинями, уступив свое место. Но этого ли желала Дорэль прежде? Как такое случилось? Почему не оказалась рядом? Почему не спасла счастье любимой?

Размышляя и не находя ответа на эти вопросы, Дорэль ушла с помоста. На ватных ногах дурфа плелась по окраине города, обходя кольями построенную ограду. Она шла по широким и узким улочкам затихшего изнуренного города, мимо домов, где каждый посетила богиня смерти. И тенью утраты сквозило настроение там и тут, пока дурфа не остановилась перед дверями дома Новой Жизни.

Остановилась у широкого бревенчатого порога, девушка снова упала на колени. Словно палкой подломленная, Дорэль была готова упасть лбом в землю, дабы молить о прощении. Но какое может быть прощение за смерть? Могут ли простить потерю смысла жизни? Потерю той, кого не вернуть? Ком застрял в горле. Она ведь там. Ее возлюбленная там, в доме Новой Жизни, хрупкая, изможденная, беззащитная. Она ждет ее, а не тебя… Великие, почему вы так жестоки?!

Дурфа осталась на улице, обдуваемая ветрами Порывистой и холодом Лукавой. Она простояла у порога до самого утра, когда в дом приходят вновь целительницы.

Лора уже дома была, в кругу семьи, а Дорэль страдала за любимую. За ту, которую так долго любила и терпела. Стерпела все. За ее маленькое дитя, что более никогда хар свою не увидит. За это существо, хрупкое, новорожденное, что на руки Фаврир никогда не возьмет.

Как же сказать такое? Стать вестником горю? Кем она будет?

Изможденный обморок прервался настойчивым монотонным звуком. Плакал гут. Гут царицы, ее собственный гут. Сознание потихоньку вернулось и Аэль наконец осознала, что рыдает собственный младенец. Белая рука погладила девочку. Вот ведь великанша! Привыкла уже принимать малышек в день посвящения, что размерами на двухнедельных, трехнедельных походили, но эта. Аэль устало поцеловала девочку в рыжие непослушные волосы. Похоже, будут виться потом кудрями, раз уже завитками желают завернуться.

Халра осмотрелась. Время скорее всего было уже раннего утра. Зябко, но не тянуло ночью сквозь дыхание древесного дома. Внутри была странная пустая промёрзлая тишина. Фаврир до сих пор не было рядом и во взгляде мелькнула тревога.

Царица вновь попыталась приподняться, но тело не послушалось. Теперь оставалось прислушаться к каждой частице естества, слабой, как ягненок. К тому же девочка пищала, есть просила.

Вздохнув, баргустка осмотрела одежды. Уже и в вид, надлежащий привели. Так и ослабила одну сторону у плеча повязки Аэль, приблизила этого увесистого сбитня к груди, позволив маленьким губкам поймать сосок и напиться вдоволь. Придерживая головку девочки рукой, Аэль размышляла осторожно, стараясь не делать поспешных выводов.

Возможно, произошел бой и много раненых, и возлюбленной просто не вышло прийти. Быть может, что ранили кого-то из девочек и Фаврир успокаивает их. Может быть, прибыло подкрепление, и всех разместить не удалось. Возможно слишком много дел, ей пришлось снаряжать разведку и ждать, а возможно бой перешел в другое становище и поэтому Фаврир нет. Догадки шли к новым, вот только внутри тревога грызла все сильнее. Шепот все больше терзал одной истиной – тогда бы не было так больно и глухо в груди, ты бы чувствовала вашу связь – связь, что установилась за долгие годы.

Не успели еще огни прощальные зажечь. Не успела Первая целительниц прийти, а дурфа уже отворила двери. Только пару целительниц встретила, что призваны были к заботам за баргусткой и ее ребенком. Дорэль добралась до ложа и замерла, не в силах вымолвить ни слова.

Скрип входной двери оглушил и всколыхнул все нутро. Волнение охватило каждую клеточку. Вот, конечно, она сейчас придет. Взглянет своим медово-сладким взглядом, поцелует свою девочку в лобик, а потом…

Мысли оборвались, как обрывается последняя надежда. Нет, это не Фаврир. Не было ее тяжелой поступи, не было лихой стремительности, что несла ее на крыльях чувств крепких к возлюбленной. Это не она, это…

Взгляд от ребенка тревожно обежал все вокруг. Архон царицы покоился уже на тонком пояске, который держался выше живота роженицы и собирал ткани платья халра. Состояние конечно не самое лучшее, ежели это враг. Даже мышцы пресса еще не встали на место. Губы, пересохшие беспокойно коснулись лобика девочки, шепнув ласковые слова. Кушала новорожденная, жадно, присосавшись как пиявка, впитывая в себя силы для жизни от хал в той мере, в какой только тело могло дать. Но что же это…

Темная фигура. Сердце пропустило удар. Дорэль, подсказал здравый смысл, хоть ее появление не уняло возникшую дрожь бровей. Что это значит? Фаврир бы ни за что не пустила ее одну, если…

Аэль с мгновение заставляла себя принять естеством то, что ощущала. Голос твердил уже громко и властно, что ее нет, нет, Фаврир больше нет. Вот только как это принять? Втянув воздух, стуча зубами от брызнувших в глаза слез, что желали хлынуть ручьями, Аэль сглотнула эти тугие волны подкатывающих рыданий, тихо – тихо заговорив.

– Девочки живы?

Дорэль не могла взгляда поднять к ее глазам. К ее голубым глазам, в которых сейчас было горе. Ее голос дрогнул. Она плачет? Она наверняка плачет…

– Живы. Все три. Живы и здоровы…

Дурфа глянула краем глаза на ребенка. Бедное дитя! Дитя, что осталось без матери. Четыре прекрасные девочки, что остались без своей сильной хар.

– Прости, Аэль, я не смогла. Я не смогла ее защитить, не смогла спасти… Не успела. Если бы только раньше заметила, тогда… Аэль, прости, прости меня. Ты и твои дети из-за моей беспечности, невнимательности, но…

Дурфа сжала руки в кулаки до скрипа костяшек.

– Ты должна быть сильной. Ради детей! Ради своих девочек! Ради кланов. Ведь ты Порывистая! Царица Воздуха и Огня!

Дорэль подняла запальчиво взгляд. Встала, собрав всю волю в кулак, хоть поджилки и тряслись ужасно. Колени дрожали.

– Имя, ей нужно имя, Аэль…

Аэль пробил болезненный хриплый смех. Хотя это было едва ли похоже на то, чем являлось. Хриплое скрипучее потрескивание боли, срывающееся с уст царицы. Но все же звук стих, а губы сомкнулись с опущенными вниз уголками. Лишь ресницы дрожали, будто ветер их тревожил.

– Дорэль. Будь спокойна, не заколюсь я из-за этого. Этой девочке нужна хотя бы хал. Да и дочери маленькие, даже Алифея. Выглядит взрослой, но ранима, как этот гут.

Губы дрогнули и коснулись нежной кожи малышки. Спокойная, кушала себе, слишком утомленная долгим плачем. А ведь даже не знает, что и не почувствует шершавой ладони своей хар, ее сердца, что всегда так громко стучало тух-тух. Аэль смутно уловила воспоминание о нем, нервно подернув бровью.

Только ночью это сердце билось, когда малышка решила явиться на свет. Теперь ее нет. Больше нет. Мучительно вдруг Аэль осознала о незаконченности многих дел Фаврир. То, чего не сделали вместе, даже то же имя и обряд принятия. Царица растеряно распахнула глаза, осматриваясь, бесцельно, ведь осознание, что ответа на вопрос здесь быть не может было ясно, как мир.

– Ее имя будет на обряде принятия, Дорэль. Раньше это гут Фаврир, ее последняя дочь.

Сглотнув вновь подкативший к горлу ком рыданий, Аэль рывком втянула воздух и скрыла синеву глаз за веками.

– Ее тело… Мы должны попрощаться. Все, кроме нее. Поможешь?

Уточнила царица, скорее, как приказ, выталкивая слова. Вот рука на ощупь нашла себе опору в краешке ложа, с которого осторожно опустилась Аэль. Тело все еще было слишком слабым, голова кружилась, а мышцы дрожали, будто неделю пролежала без движения.

Эта женщина… такая слабая, но такая сильная… до боли ранимая, но умеющая сдерживать все в себе.

Просьба немного отвлекла от разглядывания ребенка. Дурфа сглотнула и осторожно приняла гута с рук царицы. Хотела сделать большее, но понимала, что жалость – это последнее, что примет царица двух кланов воинственных баргустов. И чтобы не потеряться в горе и выстоять неприятности, Аэль нужно держаться. И, если она это может сделать, то лучше позволить укрепиться на этом пути.

Так и стало. Дурфа вышла и повела возлюбленную с ее ребенком на улицу. Там и оставшиеся жрицы следом пошли, чтобы попрощаться с поистине Великой Царицей. О ее смерти, казалось, сразу узнала вся столица. Большинство домов простилось с кем-то из семьи в эту битву, а некоторые опустели совсем, но даже ремесленные семьи уже узнали о потере клана.

Траурная пелена нависла и чувствовалась в горьком молчании, взглядах. Словно ночь, хотя небо озарял щит Яростной, дарил тепло выжившим, ожидал тех, кто еще не оплакан, в последний путь.

Взгляды, что встречали Дорэль… Нет, они были направлены на овдовевшую царицу и их последнее чадо с Фаврир. Знак, что вера их все еще крепка. Что они сильны и помнят. Дань Великой царице. Кулак, приставленный к груди. Рефаль стояла рядом с церемониальным костром и телом Фаврир, последний раз бросив на ее бледное лицо взгляд.

Да чтоб ее! Даже здесь обошла! Раньше умерла! А ей теперь жить и про бои их жаркие вспоминать. Про праздники веселые. Про тот день, когда сестрами кровными стали.

Дорэль встретила мать, но прошла мимо, только коротко кивнув ей. Тут и Лора была, грудничка своего прижимая, а второго Каске передала. Проститься с Фаврир. Боль утраты царицы несли в сердце все. Тут и дети были их. С синяками, ссадинами две из Скрытых Клинков, да старшая, что беспокойно Алифею искала взглядом. Рядом Анор стояла с дочерью. Темновласой красавицей, имя которой было Илария.

– Ох, Дорэль, ты слишком буквальная и стремительная.

Аэль подернула уголком губ, но улыбнуться так и не получилось. Слишком печально держалось лицо, слишком ощутимо пролегла тень скорби. И все же Дорэль Аэль искренне была благодарна. Увидеть любимую женщину мертвой. Глаза на миг застелило сумраком, но царица сдержалась. Нельзя. Нельзя было сейчас терять себя.

Взгляд поискал детей взглядом. Волчонком стояла одна из близняшек, а где же вторая? Взгляд метнулся в сторону, уловив движение. Факир вела за руку старшую. На руке у девушки виднелся свежий рубец. «Досталось ей» устало подумала царица. Взгляд вновь поднялся к Дорэль. Девочка оставалась на руках, но теперь спала. Глазки ее скрылись за пушистыми веками, а ручка замяла маленький носик.

– Постой с ней и держи девочку в стороне. Мертвые не видят, а дитя не должно вдыхать смерть.

Аэль в последний раз огладила ребенка, удостоверилась, что малышка не заплачет, если халра отступит, а потом осторожно шаг за шагом приблизилась к своей женщине.

Тело, с приложенной рукой сбоку. Видно было, что отняли ее когда-то в бою. Доспех истрепан, когтями или зубами – понять сложно. Враг был явно силен. И рваная расщелина на груди у сердца. О… Слишком хорошо знала это сердце Аэль, чтобы не понять, что убило. Быстро, слишком стремительно оборвалась жизнь.

Взгляд поднялся к лицу. Загар сыграл злую шутку с царицей, сделав ее серой. Мышцы застыли в напряжении. Ты пыталась вернуться, переселить это. Мысленно сказала Аэль в пустоту, коснувшись холодной кожи рукой. Склонившись над лицом царицы, Аэль рассмотрела получше эти глаза некогда в них играло пламя, а сейчас – пустота, тусклая, блеклая. Фаврир уже ушла из этого тела. Жаль, что не вместе.

Синеву глаз скрыли веки, а губы коснулись мертвенно хладного бархата уст Огненной. То ли попытка вдохнуть вновь в это тело жизнь, то ли дань сильной любви, что, увы, продлилась не долго. Аэль отдалилась и взглядом вновь нашла дочерей.

– Подойдите, Алифея, Факир, Саир. Проститесь с хар.

Голос звучал тихо, но требовательно. Старшая совсем уж робко пошла, то и дело, норовя споткнуться. Но ничего, хал все подсказала – коснуться губами руки, попрощаться и отойти на два шага. Пламя должно забрать царицу при лике родных.

Последним Аэль забрала свой архон, перевязав обратно на пояс. Снова вернулась тяжесть клинка, что выковали эти хрупкие, но сильные руки. Раньше вес клинка ощущался естественно, легко, играючи, вызывал радость и гордость принадлежности к воинской касте клана, а теперь эта тяжесть казалась ужасной. Царица отступила назад с помоста, но нога скользнула по дереву, и женщина покачнулась. Чуть не упав, Аэль оказалась под руку со старшей дочерью, нежной, но такой бледной и убитой горем перед ликом потери.

Нет, сейчас Аэль не могла позволить себе слабости. Внутри разрывало нутро, но сердце молчало, сухо и пусто, словно разум отказывался признать факт, что эта женщина на помосте – женщина Аэль, что эта мертвая воительница – хар ее детей, что Фаврир уходит и больше не вернется. Разум все еще не желал это принимать. Смотря на тела погибших ниже, на погребальные костры, что нужно было зажечь, Аэль хотела не верить в это, но также четко понимала ощущения и горькую истину, как в далеком прошлом юности – на все воля богинь.

Царица слабо улыбнулась на полумиг, а потом обратила взор к небесам.

– Яростная, Гневная, Страстная, Солнцеликая, прими своих дочерей. Обними среди них сильнейшую и старейшую твою дочь, достойную твоих почестей, обними ее, как хал, поцелуй, как возлюбленная, сохрани. Светлая, Улыбчивая, Переменчивая, проводи ее в последний путь. Проведи под руку так, как не проведет больше ни одна земная женщина, не забудь о ее сестрах, что пали сегодня и идут к тебе. Подари им легкость, за подвиги, свершенные сегодня. Забери горести и раны, которые мы подарим врагу!

Пламя сорвалось с пальцев, обняв в последний раз Великую царицу. Аэль отошла, не сводя взгляда с лица женщины, чьи локоны будто расплетали пальцы Огненной девы, а напряжение отпускало бренную оболочку.

Дорэль взяла на руки малышку. Крепко прижимая к себе эту далеко не легкую по сравнению с детьми сестры дочь Фаврир. Такая же огненновласая и сильная баргустка. Девочку прижали к груди, улыбаясь новорожденной, что еще глазки толком не открыла.

Пламя пошло от одного костра к другим, обхватывая их объятиями Страстной, что забирала своих дочерей в новый мир. Тем же, кто выжил, оставалось отдать дань павшим, честь и идти в новый бой. Воительницы приложили кулак к груди. Кто в броне, кто в легкой рубахе с узорами клана. Ремесленницы стояли рядом с гутами и могли оплакать павших. Ведьмы, те немногие, кто был в состоянии стоять, смотрели на пламя сухим взглядом. Силы все были отданы в бою, чувства выжжены пламенем и забраны вольным ветром, но они вернутся. В память о павших они вновь разожгут гневное полыхание в небе, подарят боль и отчаяние врагу.

Здесь были и Улия с Ганхе, со всем их многочисленным выводком. Даже они сейчас шалить не брались. Все это время, пока сражались, дочерей маленьких воительниц вокруг себя собрала дурфа и приглядывала за ними. Не гадала и не чаяла бывшая посол, что найдет свое место среди бескрылых в доме верховной хал, обучая и успокаивая, воспитывая. Здесь оказались и крылатые сестры, что оплакивали павших воительниц и сестер.

Не только баргусты лишились многих в этой битве. Те, кто носил кровь Небесных Сестер с даром Огня, также были на кострах. Дочери Земли – обретут покой в лесах баргустов, а те, кто жил под благословением Ветра будут развеяны в горах, но их плоть обгладывал огонь на самом краю прощальной площади.

Рефаль отошла к Анор. С ней рядом стояла младшая дочь, а рядом Каска с Лорой и их гутами. Растянулось молчание, а порывы дыма подхватил ветер Легкой. Не вдыхали дочери запах сжигаемой плоти из-за него. Богиня откликнулась на речи царицы. До самого конца церемонии простояла Аэль ближе всех к кострам. Словно треск поленьев и костей мог подарить смирение, словно этот миг, когда облик любимый поглотил огонь и развеял ветер, мог приглушить внутри боль, но только больше царица ощущала, как на месте прежнего жаркого центра их связи, расширялась рана и забирала все.

Свет встреч, радость от улыбки, смущение и восторг. Годы, прожитые рядом, романтику и трепетность проведенных вечеров и дней. То, как Фаврир в первый раз взяла своего гута на руки и улыбалась, а в глазах ее искрились звездами слезы. То, как прислонялась к животу и как баюкала на плече, когда Аэль не могла уснуть, как обнимала их всех, вместе с маленькой Алифеей, на большом уютном ложе их жилища, как потом могла устроиться вся семья и пинались близняшки.

Все, что было так ценно и теперь обратилось в прах, все, что уже не вернуть и не воскресить ни на мгновение. Аэль забыла на время, точнее, старалась не замечать ни боль тела, ни усталость, ни то, как теперь пекло солнце Яростной с небес, на которых рассеялись облака в полдень. Только когда Слушающая Ветра и Дышащая Пламенем ушли, многие ремесленницы начали расходиться, и только воительницы остались в ожидании, когда царица покинет площадь и завершит прощание, тогда Аэль решила вернуться. Царицу вновь повело, но, кажется, это последнее, что сейчас могло беспокоить Порывистую. Дорэль вернула на руки халра ребенка и молча на руки подняла ее, развернулась и понесла домой.

– Тебе надо отдохнуть, как и девочке. Она у вас замечательная.

Тихо прошептала крылатая и слабо улыбнулась ей.

– Я тебя побью потом за такую заботу.

Вздохнула Аэль, иссушено. Отмучиться с такими долгими и тяжелыми родами, узнать, что возлюбленной нет, остаться один на один с врагом, едва стоя на ногах. Твоя улыбка стоит многого, Великая. Видно, пришел черед тешить и восхищать.

– Расскажи о противнике. Все, что я пропустила.

Попросила Аэль, поглаживая маленькую ручку девочки, то ее головушку крепкую, что долго себе путь открывала. И вот если у детей она вытянутой становилась, то нет, у этой так и была широкая. Видно упрямая будет девчонка. С вздохом решила Аэль, присматриваясь к дочерям. Младшие ведь, им можно было и поплакать. Вот только близняшки держались друг за друга и шли усталыми молчаливыми телятами, что еще забодают и затопчут врага, но потом, когда силы станет побольше, когда корни сильной женщины в них заговорят.

Что оставалось делать ей, вдове? Аэль прокручивала в голове варианты. Царицы, что теряли пару, могли тут же уйти мстить и пасть в бою. Этот вариант был, был вариант и заколоться архоном, но он – низкий поступок слабого баргуста. Однако, чаще всего у царицы не было такой роскоши. Гуты, народ, клан – их нужно вести и от потери царицы в период войны и смут лучше не будет. Нужно держаться, ради тех, кого оставила Фаврир, ради будущего ее наследия.

Дом теплый, уютно обставленный встретил гостеприимно с самых сеней. Широкий проем и для роста большого. Фаврир не приходилось пригибаться. Сменная обувь была здесь для жителей и для гостей, но гостей трех. Обычно более не собиралось за раз, хоть дом и большой отстроился. Царица с размахом создавала гнездышко для своей женщины, с любовью работала над каждым уголком, которого позже коснулись ручки ребенка. Так и люлька детская ждала свою обладательницу, которую бережно опустили на мягкие ткани с изображением кланов. Маленькие игрушки были здесь, как и тревожимая ветром игрушка – колесико с подцепленными рыбками, птичками и зверюшками, вырезанными руками Фаврир.

От всего этого опостыло бил озноб. Пустота внутри, казалось, душила. Аэль устало осмотрелась. Даже малейшие творения рук Огненной высекали новый рубец на сердце, а голову заставляли кружиться. Послышались шаги. Это близняшки пришли. Аэль чуть-чуть помедлив, окликнула их.

– Саир, Факир, пойдите на кухню ужинать. Не поевши, спать не идите.

И учитывая то, что ботающие ножки сменили направление, спорить дочери не намеревались. А Аэль пришлось собрать остатки сил в кулак. В прочем вышел своеобразный пир – не было ненавистной каши, а только мясо, приправы, да зелень. На большее попусту не хватило.

Аэль осталась на площади, а ее дочь увлекла за собой дочь Каски и Лоры. Когда родителей Лоры решили устроить на ночь, их юная ведьма смогла удрать из-под контроля и увязаться с дочерью цариц. Отступив от огней, Лари обняла Алифею.

– Прошу, Алифея, не держи в себе эту боль. Скажи, чем я могу тебе помочь? Хочешь, пойдем к реке?

Алифея обняла в ответ девушку. Ух и трясло же бедную в попытках себя держать в руках. Не перед всем кланом ведь позориться, самой старшей. Да глаза все сильнее щипало и тихий скулеж сорвался с губ, будто щенка матери лишили, а тот бежит к ней, не поспевает.

Сильнее ручки сжали дочь крылатой, втянул отрывисто нос ее запах, а с глаз все же упали слезы. Не сдержалась, но могла ли? Будто перевернулся чан с водой, так и горе стало выплескиваться. Плакали ведь и ремесленницы, и гуты погибших. Она все еще младшая и далеко не воительница и могла позволить себе выплеснуть эту боль. Сделать то, что не посмела бы хал.

– Алифея… Алифея…

Нежно звал голосок девушки. Рука ласково по волосам баргустки проходилась. Рыжие, мягкие. Увести ее далеко-далеко, чтобы побыть наедине, чтобы успокоить. Но не сейчас, когда так жалась к ней девушка, что и шелохнуться побаивалась дочь Клинка Скрытого.

– Алифея, не печалься, не проливай слез зря. Хар как-то хал моей говорила, что все ушедшие теперь подле Великих. Что о них там позаботятся. Не надо слез, не добавляй в их напитки горечи.

Лари-Лари осторожно отстранила голову девушки, руками за щеки придерживая, а большими пальцами стирая слезы с порозовевших щек. Омут глаз черных должен был успокоить опечаленную, а губы пухлые место на лбу нашли, а после и щечек коснулись, прижимая к себе обратно.

– Дети, пойдемте домой. Я приготовлю что-нибудь вкусное для своих храбрых воительниц и раны ваши залечу.

Позвала всех Лора. Все еще такая нежная и ласковая, но с годами в этой дурфе еще больше шарма пленительного появилось. Раскрывался бутон по лепестку одному, благоухая все ярче.

– К тому же у нас гости!

Вдруг опомнилась дурфа, что после родов вновь уже бодрилась и бросила взгляд на родителей своих и сестру, которая почему-то очень долго на племянницу смотрела, да на Алифею, которую та успокаивала.

Девушка гордо стерла слезы кулаком, хотя скорее размазала их по кулаку, да искривила бровки, что теперь обратные дуги напоминали, дрожащие от боли и досады.

– Ты не против, если я останусь? Кажется, я в комнате не усижу. Разгромлю ее, а чинить эти дылды не будут.

Как-то особенно обиженно поставила сиплый голос дочь Фаврир, обняв неловко девушку. Ручки зацепились за платье ее легкое, да повисли – бесполезно сейчас было собирать себя юной ведьме, только слезы клокотали в горле и желание выть волчонком. Кто ж теперь в лес водить будет? Хал в таком состоянии и не вспомнит о сладости охоты, а в кузне Алифея хороша только в созерцании да нагреве деталей. Девушка улыбнулась.

– У меня другая идея… Пойдем-ка, милая

Лари схватила любимую за руку, да снова губами ее коснулась, только в этот раз век, что за собой слезы, застывшие в глазах, прятали.

– Пошли, пошли. Давай прогуляемся. Домой идти плохая затея. Там младшие нам покоя не дадут, а вот если прогуляемся… можно будет и в тени деревьев отдохнуть. Жаркий сегодня день будет. Яростная пир для дочерей своих устроила. Встречает ласковыми объятиями детей своих.

Уединиться и тогда только они рядом будут. Только она с ней будет да боль ее забрать постарается. Улыбку на губы ее вернуть. Задиралась, только чтобы снова увидеть огонек в глазах Алифеи, а сейчас и слов, подходящих подобрать не могла, чтобы успокоить подругу. Больно было и ей. Фаврир… царица ведь всегда рядом с ними была. Помогала им. Да и дружили ведь семьями. А бабка и вовсе сестрой с ней кровной была.

– Алифея… А ты все еще не вспомнила обещание?

Далекое детство. Обещание, которое попросила Лаэлари. Но это было так давно… уж и не вспомнит теперь, а эта чертовка помнила, хорошо помнила то, что потребовала за последний кусочек пирога, не поделенного между детьми.

– Ах… конечно не помнишь. Да и не важно это уже. Мы ведь уже выросли, да?

Но не успела и ответа получить, как рядом тетка возникла с черными смоляными волосами и такими же глазами. Только вот не было в них того, что в глазах племяшки ее было.

– Конечно выросли. Пойди, поиграй со своими подругами, родная. Алифее поддержка нужна, а ты ее глупостями всякими загружаешь.

Так дурфа и притянула к себе дочь цариц. Ох эта стерва! Раз старше, так возомнила о себе такое!

Лари прищурилась, тепло любимой из руки выскользнуло, а в объятиях пусть и собственной родственницы видеть не особо то хотелось.

Алифея неловко подняла взгляд. Затрепетали ресницы крыльев бабочек, да только румянец не заиграл на щеках привычный. Слез переливы играли блеском в глазах, а оттенком их был одинокий родник.

Мысли о прогулке немного вывели на положительную ноту. Можно было бы и взять семена да посадить несколько новых деревьев в сосновнике. Выгорел он не слабо, хоть ходи днями да лечи его, ветрами обдувай, да жар из ожогов вытягивай. Но вот речь зашла о пире у Великой. Уж не сдержала своих мук девушка, вновь потупившись да остановив шаг. Сердце сжалось тугим клочком боли. Сирота даже на одну хар, а уже сирота. И это ощущалось. Как же сейчас не хватало привычной сильной руки, этого грубого объятия и умения рассмешить легко-легко и естественно. Этой улыбки, прорезанной сквозь острые белые зубы, которые в детстве не редко трогали, получая порцию щекотки.

– Может тоже выпить. Помнится, мне, что замка на шкафчике с вином не бывает.

Скептично отозвалась девушка, потревожив завиток рыжих волос, что на палец спиралькой закрутился. Бывало такое с малых лет, как задумается, так и начинает пальцами беспокойными перебирать или крутить, что под руку попадется. На следующий вопрос дочь цариц нахмурилась. Бровки стали двигаться, искривляться змейками да вниз и вверх скользить.

– Ну-у-у… Быть вместе?

Попробовала выразить свою догадку девушка. Уж прицепилась с такими вещами. Поди вспомни, что в гутстве было. Там ведь и ягненка таскали, отпаивали и птичек из гнезда брали. Что только не было!

Девушка удивленно расслышала голос совсем рядом, да зайчиком подскочила, обернувшись на темноволосую. Ну и дурфочка: в глаза не смотри, гипноз удава, на космы тоже, челюсть обратно не приставишь. Так и пришлось ориентироваться либо на руки ее, либо на плечи. И то, и то безобидно и не граничит с опасными зонами. Только вот напряжение между этими двумя ощущалось.

Сглотнув комочек неуверенности, голубоглазка все же подняла точку обзора до личика, присматриваясь к овалу лица, губам, подбородку и бровкам, даже лоб решила изучить.

– Извини, я, наверное, погуляю. Хал в кузне работать горазда, туда и загляну.

Попыталась увильнуть дочь Порывистой из коварных рук.

– Не учила меня мать чужое отнимать. Так и ты не лезь, тетка. Что хочу, то и делаю!

Недовольная ведьма в перепачканном платье до сих ходила ведь. А если бы раньше… да она из-за пятнышка единого шум поднимала такой! Не дома. Особенно, если мать рядом. А сейчас… так чувствами своими ранее не тронутыми занималась, что и забыла про наряд свой невесомый, словно Переменчивой ветерок опутывал тельце ее стройное да красивое. С грудью уже хорошо выраженной. Талией осиной, ножками длинными стройными, на которых слабо мышцы выражались от частых пробежек с хар. Шейка тонкая с чуть ключицами выпирающими да плечиками тонкими и запястьями, которые правда сильно держали.

Ее же противницей тетка стала, что ростом повыше была, да возрастом постарше. А там и по навыкам чуть лучше может была… ну, так год назад при встрече было.

Более статно слаженная. Волосы длиннее были. Густые, черные. В ее шестнадцать уж попы ниже были в то время, как у дочери Каски только до поясницы ее завитки шелковые доросли. Куколка конечно, но по ресничкам уступала и у младшей они гуще были, да и бедра женственнее.

– Как мы заговорили. И что же ты сделаешь, милая?

Саркастично уточнила Илария. А после и на желающую сбежать глянули. Лаэлари и вовсе хмыкнула обиженно развернувшись.

– Ну и ничего! Иди, если тебе в кузне лучше будет.

Обиделась, разозлилась. А внутри кошки заскреблись. Сердце ранили. Ушла девушка шагами быстрыми. Убежала почти, но слез не проронила.

– Алифея, пойдем, я доведу тебя. Расскажешь, как год прошел?

Победно улыбаясь спрашивала принцесса.

В казус выпала юная баргустка, как рыбка, порой открывая рот, чтобы прервать, да не находя слов вновь закрывала. Все же терзания закончились и хоть совсем непонимающе девушка созерцала такой побег подруги гутства, а все же кивнула.

– Х-хорошо. Год не такой уж насыщенный был.

Неловко начала свое повествование девушка, сложив ручки за спиной: одну в локотке обхватила ладонью другой. Шаг легкий был, да только взгляд все блуждал вокруг да около, избегая кукольной собеседницы.

– Недавно вот метки свои получила Лаэлари, не все еще, но уже частично проявила. Наставница гоняла, как проклятая, а Первая целительница взялась к себе травам учить. Это очень интересно, особенно, когда можно было с охотой совмещать. Знаешь, диву даешься тому, какие животные пошли! Стада пришли оленей высоких, будто этаж нашего дома родимого. Никогда таких не видела и хар тоже, ну… Она, она так говорила.

Пожух было воспрявший энтузиазм. Девушка пнула встречный камешек да переборщила – о крылечко тот ударился, отскочил в другое и затем в стенку ставни с треском влетел. Завозилась хозяйка дома у окна, так, что баргустка уже побагровела от стыда. Ну вот опять начудила. Только беда мимо прошла, и юная ведьма облегченно выдохнула.