Читать книгу Вскормленная - Мелисса Бродер - Страница 15

Случилось огромное чудо: Адив вернулся.

– Шалом! – крикнула я, увидев его за прилавком.

– Шалом, – отозвался он со смущенным видом.

Я уверена, что никогда ни один клиент не был так рад видеть возвращение Адива. Это был мой горящий куст, мой Ной, мой ковчег и мой голубь. Мне снова положено быть капитаном моего пустынного царства: никаких больше избытков – общения или йогурта.

Мне было интересно, каковы его впечатления от Израиля и каковы его взгляды. Но заказ и подача еды казались не слишком подходящим временем для вопроса: «А что ты думаешь про решение „два государства“?»

– Мне чизкейк, – сказала я, опустив все рассуждения по территориальным спорам.

Тут из глубины вынырнула Мириам.

– Привет, Рэйчел! – улыбнулась она и жестом показала Адиву, что меня обслужит сама.

– А, привет, – ответила я.

– Сделай доброе дело, пойди там вафельные рожки распакуй, – попросила она Адива.

Тот послушался. А Мириам взяла стаканчик на 16 унций и потянула рычаг машины.

Йогурт начал восхождение, клубясь и закручиваясь, дошел до края, преодолел его, войдя в рискованную зону над ним. Но преодолел и ее, воспаряя к новым, немыслимым высотам, выходя на уровень, до которого было много миль, когда он начинал. Даже для манеры Мириам это было абсурдно.

– Я тебе хочу добавить бесплатный топинг, – сказала она мне. – Потому что в последний раз йогурт тебе не понравился.

– Ничего страшного, – возразила я. – Топинга мне не надо.

– Да ладно. Должно же быть что-то, что тебе нравится. Как тебе блестки? Я только чуть-чуть припудрю.

– Радужные, – сказала я машинально и тут же подумала: «ой, блин!»

Глядя, как она зачерпывает блестки, я заметила впервые, что ногти у нее красивые: гладкие, овальные, аккуратно подстриженные. Она их не обкусывает, как я, – навязчивая привычка, начавшаяся в детстве, чтобы рот занять. Сейчас я стала красить ногти в красный, чтобы помешать себе, но в результате сгрызаю и лак – сплевывая алые чешуйки. Когда Мириам поставила йогурт передо мной, каждый дюйм этого колоссального пика был покрыт радужными блестками. Это было величавое, цельное сооружение, казалось, что сам йогурт стал радугой: никак было не разделить десерт и топинг. Так красиво это смотрелось, что у меня возникла на миг мысль: может, так должно быть всегда?

Я уставилась на скульптурный шедевр у себя в руке, и мне хотелось его коснуться губами, поцеловать, целоваться взасос, языком и губами изучить, какова эта мелкая текстура. Просто от ощущения в руке этого стакана меня отбросило воспоминанием к блесткам далекого прошлого. Я вспомнила, что эти крошки делаются из мелких кусочков сухой глазури, а ты их растворяешь во рту, рассасываешь, чтобы они снова стали мягкой глазурью, завершив один и великих жизненных циклов трансформации.

– Видишь? – сказала Мириам. – Топинг все любят.

Я улыбнулась ей, ощущая в груди слабость, а потом, будто вынужденная сверхъестественной силой, поднесла эту божественную гору ко рту, лизнула ее, откусила.

– Ммммм! – выговорила я с набитым ртом. – Спасибо!

И закрыла глаза. Крошки так великолепны, они тают на языке, и глотка просит, чтобы они прошли в нее. «Что тут плохого? Ну что тут плохого? – говорит она. – Ну почему так плохо просто проглотить?»

Конечно, я-то знаю, что тут плохого. Крошки обсыпки заряжены сахаром, и никак не узнаешь, сколько их в каждом конкретном глотке. Один кусочек, потом другой, а количество калорий подсчитать невозможно.

Я в панике развернулась и бросилась к двери, надеясь, что смогу удержать смесь во рту, не глотая, пока добегу до ближайшей урны на тротуаре. И добежала, но когда попыталась открыть рот, губы отказались отдавать его содержимое. И я проглотила, что было во рту, почувствовала, как оно идет по пищеводу.

А потом, к собственному ужасу, засунула язык в щель между йогуртом и стаканом, туда, куда закатилась кучка голых блесток. И слизнула их, и не остановилась, но продолжала лизать, туда, где блестки и капельки растаявшего йогурта образовали вязкое соединение. И эти кусочки быстро жевала, глотала, снова и снова, будто так быстрее всего можно от них избавиться.

И пока ела, за собой наблюдала – будто парила где-то наверху, раздвоившись. Одна я – та, которая ест. Другая потрясенно наблюдает, как я продолжаю это все пожирать. «Прекрати!» – кричала та, что наблюдает, но без толку. Йогурт меня поглощает, все пять чувств купаются в его каплях и завитках, будто я вошла в какую-то йогуртную дверь, ни мысли, ни образа ни звука, но только йогурт и эти блестки, и страх или колебание начисто вытеснены ощущением, хрустом, хлюпом, таянием, небесным ощущением вылизывания начисто каждой стороны, твердость и мягкость, сладость и сладость еще большая, призма красоты на Земле и над ней, и я, та я, что на Земле, просто огромный рот с языком, ест, ест ни о чем не думая, только ради чистого, беспримесного удовольствия.

Не знаю, сколько я так стояла перед урной, пожирая, слизывая, глотая. Знаю только, что когда тело и ум наконец у меня соединились, я первое, что заметила – едкий запах мусора на жарком солнце. Сначала был испуг, потом жаркий стыд. Это случилось, я съела все это целиком. Осталась недопитая капля у дна и две блестки в ней, розовая и синяя. Выцарапав их ложечкой, я этот последний кусочек положила в рот.

Что-то меня захватило, завладело мной, какой-то фантом, передавшийся от Мириам ко мне, или демон, незаметно прятавшийся все эти годы, вдруг пробудился. Такой потери контроля над процессом еды у меня с шестнадцати лет не было. Я думала, что этот демон умер.

Хотя нет, не так. Я его всегда в себе ощущала. Он ждал момента, когда сможет открыть мой рот и засосать весь мир моим горлом. Все мои ограничения, усилия по контролю, ежедневное балансирование на грани голода, предпринимались во имя того, чтобы демон не заговорил: и поздно вставать, чтобы задержать прием калорий, и все записывать, и есть лед, и избегать подруг. Но во всей этой суете я забыла, почему вообще этот демон так опасен: когда ему поддашься, это, черт побери, восхитительно.

Возвращаясь в офис, я остановилась в парковочном гараже возле своей машины. Открыла багажник, сердито покопалась в мусорном пакете одежды, куда сунула сделанную на терапии скульптуру. Чертова Маджуб. Я ей покажу «оказать уважение проделанной работе»!

Вытащила два черных платья, грязную черную футболку и пару старых найковских кроссовок. Скульптуры не было. Вытащила черную блузку с дырой на рукаве, бюстгальтер, туфлю-лодочку черной кожи на высоком каблуке, черную юбку. Все, пакет пуст. Может быть, она выпала из пакета и валяется в багажнике просто так?

У меня в багажнике всякого дерьма полно. И эта штука могла куда угодно под ним закатиться! Я стала вытаскивать предметы по одному, раскладывая на полу парковки: темные очки, коробка разломанных чипсов «плантерс», мой диплом из колледжа, упаковка «колы-зиро», запаска, пропавший экземпляр «Фрэн Лебовиц ридер»[11], три пустых банки от колы. А скульптуры нет. Пропала.