Читать книгу Вскормленная - Мелисса Бродер - Страница 3

Реформистская синагога, куда я ходила, пока росла в Шорт-Хилле в штате Нью-Джерси, была синагогой евреев сумки от Шанель, а не евреев Торы. Более всего я ощущала свое еврейство, когда мои дед с бабкой (тоже реформисты, но внимательно соблюдавшие кашрут) возили меня в Нью-Йорк и устраивали мне тур по всем старым кулинарным призракам нашего племени. И у деда, и у бабки был диагноз «ожирение». У них в результате избыточного веса развился диабет, но еда все равно была вещью, достойной праздника. В кошерных молочных ресторанах подавали теплые, смазанные маслом луковые рулетики и селедку в сливках, в «Дели» на Второй авеню – капустный борщ и сэндвичи с горячим пастрами. А еще – черно-белые печенья от «Десертов Уильяма Гринберга», пинты и кварты солений – кислые, полукислые и сладкие – из «Гусса» на Эссекс-стрит.

Когда я возвращалась из Нью-Йорка, мать просила полный отчет обо всем, что я там ела. «Ты хочешь быть пампушкой или хочешь нравиться мальчикам?» – спрашивала она.

Дедушка с бабушкой – лишь краткая передышка от вселенной, а вселенной была мать. Вселенная и ее истинный смысл. Мать – солнце, мать – правила, мать – сам Господь Бог! Мать – верховная жрица еды, религии нашего дома: воздержание, воздержание и еще раз воздержание! Мать и ее архаические представления о диете: дыня и творог, тунец и морковка, хлебцы. Мать – грозный судья, врывающийся в примерочную магазина детской одежды, а мне шесть лет, и она шепчет: «Представь себе Эми Дикштейн в этом платье. А теперь посмотри на себя». Этот шепот вошел в меня глубоко и остался навсегда.

Я была пухловатая, как клецка, и низкорослая. Мама боялась, что от маленького роста я буду сильнее набирать вес, превращусь в ярмарочного уродца. Она видела будущие страдания, боялась, что я вырасту точно такая, как ее родители, ожирения которых она стыдилась, или как толстая кузина Венди, которая была несчастна. Вот интересно, если бы я могла вернуться в то время и спасти себя из той примерочной, я бы это сделала? Наверное, нет. Мне самой эта пухлая девчонка неприятна.

Чем больше мать ограничивала мой прием пищи, тем больше я жрала украдкой. Меня разносило, а она не могла себе представить, что я ворую конфеты в магазинах и поедаю в гардеробной чужие завтраки. На детских днях рождения она сверлила меня глазами, когда я откусывала пирог. Грозила, что будет учителей спрашивать, что я в школе ем, если я еще буду набирать вес. Раз в месяц я взвешивалась на весах в YMCA[2]. При людях она не орала, но потом я плакала в машине на заднем сиденье.

В шестнадцать я сама начала ограничивать себя в еде. Выработала для этого арсенал уловок: диет-кола, сигареты, подсластители ко всему, откладывание еды, овощи на парý и всегда есть только в одиночестве. Мы с бабушкой и дедушкой по-прежнему ездили в Нью-Йорк, но рестораны, бывшие когда-то для меня храмами, превратились в капканы. Я как фехтовальщик отбивалась от всех этих блинчиков, кнышей и шанежек, заменяла хоменташи с вишней диетической газировкой «Др. Браун». Ловко уклонялась от клецок из мацы, выстраивала границу между собой и бубликами, спасалась маринованными огурчиками – очень низкокалорийными, барух ашем[3].

Много лет мне не удавалось похудеть нормально. А потом вдруг я похудела чересчур. Мне надо было сбросить 20 фунтов, а я сбросила 45. И мне хотелось, чтобы так осталось навсегда. Я еще сильнее сузила рацион: шпинат, брокколи, курятина на пару. Говорила, что у меня спартанский режим. От осознания собственной жертвы кружилась голова.

Только я все время мерзла. Чуть ли не жила в горячей ванне. Тело стало покрываться пушком, прекратились месячные. Ночами мне снились взбесившиеся буфеты. Ночью подвздошные кости больно упирались в кровать. По школе пошел шепоток, мать не говорила ничего.

Как-то вечером меня так трясло, что я испугалась, как бы не умереть. И сказала матери:

– Я тебе что-то скажу. Кажется, у меня расстройство пищевого поведения. Может быть, анорексия.

– Анорексички куда тощее тебя, – ответила она. – Они выглядят как жертвы концлагеря, их сразу госпитализируют. Нет у тебя анорексии.

– У меня уже больше двух месяцев как не приходят месячные.

Это ее встревожило. Моя фертильность была для нее важна: она хотела когда-нибудь иметь внуков. Мать послала меня к нутриционистке, и та мне помогла увеличить дневной прием калорий. Мы это делали медленно, методично, со схемами и списками, где каждый сеанс еды был расписан по объемам и калориям.

Я перестала мерзнуть – просто зябла. Прекратилась дрожь, исчез пух. Снова можно стало спать на животе, шепотки стихли. Снова начались кровотечения. Но меня с тех пор неотступно преследовали калории. Постоянный их подсчет не прекращался в голове ни на секунду.