Читать книгу Крестики и нолики - Мэлори Блэкмен - Страница 8

Я передвинула курсор на «ЗАВЕРШЕНИЕ РАБОТЫ», щелкнула мышкой, зевнула и стала ждать, когда компьютер выключится. Сегодня у него на это ушла целая вечность. Наконец послышался щелчок, и экран погас. Я отсоединила монитор и колонки. Теперь попить что-нибудь и спать. Завтра первый день в школе.

При этой мысли я застонала. Школа! Снова увижу подружек, у нас начнутся обычные разговоры – кто где побывал, кто что посмотрел, кто на каких вечеринках блистал, – и скоро возникнет ощущение, что никаких каникул и не было. Прежние лица, прежние учителя, прежнее все! Но ведь на самом деле завтра будет немного иначе. По крайней мере завтрашний день будет не совсем такой, как обычно после каникул. В нашу школу придут четыре нуля, в том числе Каллум. Может, он даже попадет в мой класс. И даже если нет, у нас обязательно будут совместные уроки, хотя бы иногда. Мой лучший друг пойдет со мной в одну школу. Этой мысли хватило, чтобы я расплылась в идиотской улыбке.

– Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы Каллум попал ко мне в класс, – прошептала я. Вышла из комнаты и направилась к лестнице.

Каллум в моем классе! Как это было бы здорово! Мне не терпелось показать ему спортивные площадки и бассейн, гимнастический зал и комнаты для музыкальных занятий, столовую и лаборатории. И познакомить его со всеми своими друзьями. Стоит им увидеть его, и они сразу поймут, что с ним так же круто, как со мной. Вот будет чудесно!

Я тихонько спустилась по лестнице. Пить хотелось ужасно, но совсем не улыбалось столкнуться с мамой. Она была несчастна. Я не понимала, в чем дело. Ведь я помнила, как она была сплошной смех, шутки и объятия, – но теперь это осталось где-то далеко-далеко, в прошлом. Это было три года назад. После этого она стала на себя не похожа. Ее чувство юмора преждевременно постарело и скончалось, и губы у нее скривились в вечной унылой гримасе, словно врезавшейся в кожу.

Я тряхнула головой. Если так взрослеют, то я не хочу взрослеть. Хорошо хоть с папой по-прежнему весело, когда он здесь, а это бывает нечасто. Все взрослые при первом же знакомстве начинают мне рассказывать, какой папа замечательный, какой он умный, забавный, красивый – и что ему суждено добраться на самый верх. Тот вонючий потный дядька с липкими руками, который приходил к маме с папой на последний званый обед, все время говорил со мной только об одном – что папа рано или поздно станет премьер-министром и я должна им гордиться. Да он, этот дядька, получил бы золотую медаль на международном турнире за звание самого скучного человека на свете! Даже если папа станет премьер-министром, какая мне с того радость? Я и так его почти не вижу. Если он станет премьер-министром, мне придется смотреть телевизор, чтобы вспомнить, как он выглядит.

– Эти мягкотелые либералишки из Пангейского экономического сообщества – меня от них тошнит! Сказали, мы должны пускать нулей в свои школы – ладно, мы согласились. Сказали, мы должны пускать нулей в свою армию и полицию – ладно, мы согласились. А им все мало. И еще Освободительное Ополчение – я думал, если мы примем кое-кого из пустышек в свои школы, это заткнет им рот…

Я услышала папин голос, полный злобы и горечи, и замерла на нижней ступеньке.

– Но оказалось недостаточно. Освободительное Ополчение увидело, что их требование выполнили, и решило, если так, выдвинуть еще несколько. А потом будет еще несколько. – Другой голос: у папы гость.

– Только через мой хладный труп! Так я и знал, что уступать требованиям Пангейского экономического сообщества хотя бы раз – большая ошибка. Боже, храни нас от либералов и пустышек!

В папином голосе было столько яда, что я поморщилась. И мне еще не доводилось слышать, чтобы он называл нулей пустышками. Пустышки… Что за ужасное слово! Гнусное. Мой друг Каллум – не пустышка. Он не…

– Освободительное Ополчение недовольно темпами перемен в нашей стране. Они требуют…

– А кто, собственно, такие «они»? – свирепо спросил папа. – Кто возглавляет Освободительное Ополчение?

– Не знаю, сэр. Пробраться до самого верха – дело небыстрое, а Освободительное Ополчение ведет себя донельзя бдительно. Каждое боевое подразделение состоит из разных ячеек, а для связи с другими ячейками у них множество разных явок. Выяснить, кто у них главный, крайне сложно.

– Оправдания мне не нужны. Займитесь делом. Я вам за это плачу. Не хочу потерять место в правительстве из-за каких-то смутьянов-террористов.

– Они называют себя бойцами за свободу, – заявил папин гость.

– Да пусть кем угодно себя называют, хоть потомками ангела Шаки – мне все равно: они подонки, и я хочу, чтобы их уничтожили. Всех до единого.

Молчание. Потом:

– Я буду работать над этим.

Единственным ответом было папино презрительное хмыканье.

– Сэр, насчет наших встреч… С каждым разом риск все больше. Надо найти какой-то более безопасный способ связи.

– Я по-прежнему настаиваю на личных встречах не реже раза в месяц.

– Но это опасно, – возразил папин собеседник. – Я каждый раз рискую жизнью…

– Не желаю слушать. Можете звонить мне и писать имейлы в любой момент, но я хочу видеть вас по меньшей мере раз в месяц. Это понятно? – рявкнул папа.

Его собеседник молчал так долго, что я уж подумала, он никогда не ответит. Но потом он выдавил:

– Да, сэр.

Я прокралась поближе к гостиной. С кем это папа разговаривает? Я только слышала голоса.

– Пустышки пойдут в школу, где учится моя дочь… – Я прямо слышала, как папа раздувает ноздри. – Если мой план не осуществится, переизбраться через год я смогу разве что чудом. Меня распнут.

– В Хиткрофт идут всего трое или четверо, верно? – спросил его гость.

– Это на три-четыре больше, чем должны были сдать вступительный экзамен по моим расчетам, – с отвращением ответил папа. – Если бы я считал, что у кого-то из них есть вероятность попасть в Хиткрофт, я бы вообще не стал вносить поправки в закон об образовании.

Каждое его слово было будто отравленный кинжал. У меня мурашки побежали по коже, сердце было готово разорваться. Мне было так… так обидно. Папа, мой папа…

– По всей стране в школы для Крестов пойдет десятка два нулей, не больше. Не так уж и много, – заметил гость.

– Когда мне захочется узнать ваше мнение, я за него заплачу, – отмахнулся папа.

Знает ли он, что один из нулей, которые пойдут в мою школу, – Каллум? Он это учитывает? Вряд ли. Я сделала еще один робкий шажок вперед. Заглянула в переднюю. В продолговатом зеркале напротив входа в гостиную было ясно видно папу. Папин гость отражался только сзади, поскольку сидел спиной к двери, но я прямо-таки оторопела: он был нулем. У него были светлые волосы, стянутые в хвостик, и он был одет в вытертую дубленку и высокие коричневые ботинки с серебристыми цепочками над каблуками. Я даже и не помнила, когда в последний раз видела нулей у нас дома – кроме разве что помощников на кухне или уборщиц. Что он здесь делает? Кто это? Ерунда какая-то. И все, что они говорили, тоже какая-то ерунда.

Я сделала еще шаг вперед, не сводя глаз с зеркала напротив гостиной, – и это оказалось ошибкой. Я споткнулась о телефонный провод, и телефон на столе чуть-чуть сдвинулся. Шорох был тихий, но ощутимый. Папа обернулся и увидел меня в зеркале – как я видела его. Его гость тоже обернулся.

– Сеффи, в постель, сейчас же!

Папа не стал дожидаться, когда я уйду, и захлопнул дверь в гостиную. Не успела я собраться с разбежавшимися мыслями, как дверь снова распахнулась, на пороге появился папа – один – и накрепко закрыл ее за собой.

– Что ты видела? – грозно спросил он, шагая ко мне.

– Ч-что?

– Что ты видела? – Папа схватил меня за плечи. Изо рта у него вылетела капелька слюны и попала мне на щеку, но я ее не вытерла.

– Н-ничего.

– Что ты слышала?

– Ничего, папа. Я просто спустилась попить воды. Пить хочу.

Папа в ярости уставился на меня, глаза его сверкнули. Он будто бы хотел меня ударить.

– Я ничего не видела и не слышала. Честно.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем папина хватка на моих плечах ослабла, а искаженное лицо смягчилось.

– М-можно я возьму себе воды?

– Ладно, иди. Только быстро.

Я двинулась в кухню, хотя пить мне расхотелось. Сердце больно колотилось, кровь гремела в ушах. Я спиной чувствовала, как папа смотрит мне вслед. В кухне я налила себе стакан воды и направилась обратно в спальню. Папа не мог видеть меня в кухне, но я все равно шла «нормально», будто он следил за мной сквозь стены. Я вышла из кухни и начала подниматься к себе со стаканом в руке.

– Постой, принцесса, – окликнул меня папа.

Я повернула голову.

– Прости, что нашумел на тебя. – Отец выдавил улыбку и поднялся на несколько ступенек за мной. – Я сегодня весь день какой-то… нервный.

– Ничего страшного, – прошептала я.

– Ты же все равно моя принцесса, верно? – Папа обнял меня.

Я кивнула, стараясь проглотить ком в горле.

Стараясь не разлить воду.

– Ну, беги спать.

Я стала подниматься дальше продуманно-беспечной походкой. А папа стоял в передней и следил за каждым моим движением.