Читать книгу Concedo - Мераб Ростомович Хидашели - Страница 25

Давней ночью…

без ароматов, глупых шёпотов, брачных визгов,

будущих бед, опальной Луны,

сонной равнины, без расстоянии, времени,

лягушачьего кислорода, без силуэтов

обнявшихся просто так,

теней, без предела и беспредела скорбных,

без ноздрей

пружинящих скомканные шеи,

без внезапной дактилоскопии наших тел,

без зодиаков именитых чернокнижников,

без покачивании облатков,

головокружении, слепоты,

припадок, законов,

детей разламывающих хлеб не вымытыми руками,

без отсрочки

дней и терпеливых страдании, светильников безмерной,

но четкой жертвенности, —

– я сказал тебе, что ПОНИМАЮ!

Тут не было чувств, что нипочем не удержать,

не было желании, насыщения, или

голода, не было округлостей, выпуклостей, поднятых, или опущенных якорей,

КРАСНОЙ, ОТ РАЗДРОБЛЕННЫХ ГУБ, КОФЕ,

пурпурных сгустков взорванной крови

в черепе арахноидальных вожделении,

ни страсти, ни славы…

– Я ТЕБЯ ПОНИМАЮ,

– и этот час, тропический час пустоты с потом,

словно соска

с пузырьком, заткнула нам словесные объятия,

желания подвигов и преступлении,

мы были выброшены из событии улиц,

фрагментов комнат, законов приматного

атавизма, в нас не было псов, кошек,

и карканий воронов-магов…

Мы были бесполезными доводами ДИСТРОФИИ МИРА,

чувствующими-в грязных ящиках

самомнении, без пышных помпонов,

что наплевать на тех,

в кого стреляют, без

ЧАЙКИ БОДЛЕРА,

и грусти циничного ВЕРЛЕНА,

без блистательного Аполинера, без

чувственной ФЛОРИНДЫ ДОНЕР ГРАУ,

и плаксы ВАН-ГОГА,

без тоталитарного ЛОТРЕКА

пачкающего Париж сухостью скудно-нервных слез,

без АРТЮРА РЕМБО,

развесившего

на центральных улицах Франции

ПОВЕШЕННЫХ ПАЛАДИНОВ,

без оборотней ВИКТОРА ГЮГО

и величавой транс-квантовой логики

РОБЕРТА АНТОНА УИЛЛСОНА,

без трубки Величайшего

индейца из племени МАСАТЕК-

ДОНА ХУАНА,

пижона БАЙРОНА,

отдавшего свою жизнь

за проказников солдат,

ищущих свободу!

В нас не было Нирваны бытия

и полусмешной напасти,

мы как дюжина сиреней,

покачивались на волнах жаждущих укуса боязливых губ,

горьких при отпитии,

и полных от ненасытности вечного голода…

– ПОНИМАЮ, ПОНИМАЮ…

твои крылья разбиты о скалах

странников-МАКТУБОВ, фьорды,

как скрюченные языки лам, плясали,

жестикулируя очертаниями нашего смолкнувшего

и без обочины пространства…

МНЕ НЕ БЫЛО НУЖНО НИЧЕГО ВЗАМЕН,

НИ ОТ ТЕБЯ, И НИ ОТ ВАС В ТЕБЕ!

Я стал букетом, брошенным в голубятню

и ожидал золотистых прядей волшебного колдовства…

Наша тишь длилась в священных ракушках молчания…

Полчище улиц с негодованием ожидало

диктатуру наших ступней, но мы гнали любые

движения прокаженных тел и поисков полета!

Я ПОНИМАЛ ТЕБЯ, КАК РУХНУВШАЯ ДВЕРЬ

ПОНИМАЕТ ГРУСТЬ СЛОМЛЕННЫХ ПЕТЕЛЬ, как

отшельник, понимающий все радости

бедняжки в грубошерстное платье,

как пашня

понимающая накатывающие,

после долгого

ожидания, сумерки, как крик,

что царапает

сжатое горло, готовая,

как авторучка,

сочинять новые взоры из пыльцы соцветии,

взрывающих спокойное небо,

как пшеничный росток,

понимающий и принимающий

иерархические взмахи нужного потребления!

Я ПОНИМАЮ ТЕБЯ,

и будь я проклят,

если кто-нибудь на земле знал бы больше об

этой минуте, чем я!

Я ПОНИМАЮ ТЕБЯ,

и эта СВОБОДА,

пусть в рудниках,

и я прибит к земле,

пусть

каторжная тюрьма

ЗААСФАЛЬТИРОВАННОГО НЕБА

была как плантация кофе, где курильщики

опиума и марихуаны омывали

девиц-сифилитичек от спирохет каждодневности!

Мы шли и объявляли хронику нашего приближения к друг-другу,

мы все лакомились

руками отдающими безвозвратно,

все гонги свирепости завидовали нашим галерам

ВЕЛИКИХ ДОБРОВОЛЬНЫХ РАБОВ,

где треснувшие стеклянные ожерелья выполняли

функцию руля до ПЕРВОГО ВСТРЕЧНОГО

ОСТРОВА РАЗНОЦВЕТНЫХ НЕРВОВ!

МЫ ПОНИМАЛИ!