Читать книгу Дети - Мередит Смолл - Страница 6

Антропологов всегда интересовали племена, живущие охотой и собирательством. Большую часть истории человечества (то есть до того, как десять тысяч лет назад люди начали заниматься сельским хозяйством, одомашнивать животных и перешли к оседлому образу жизни) все наши предки жили охотой и собирательством. Жили ли они в лесу, собирали ягоды и охотились на оленей или кочевали по жарким равнинам, собирали коренья и охотились на антилоп – принцип был по сути один и тот же: они старались наиболее эффективно перемещаться по местности, по пути находя себе пищу. А еще они жили тесными группами, объединенными родственными связями, месяцы напролет общались только с членами своей группы и, может быть, иногда встречались с людьми из других, хорошо знакомых им групп. Их опыт общения очень отличался от нашего, от того, как мы живем сейчас в деревнях и городах, и в наше время немногие в своей жизни испытывали подобное. А ведь именно так люди и жили 99 % всей истории человечества. Так что если мы хотим узнать, откуда произошли и, может статься, почему мы ведем себя так, а не иначе, жизнь современных охотников и собирателей может кое-что подсказать нам о заложенных в природе нашего вида социальных отношениях. И вот антропологи принялись наблюдать за оставшимися на Земле племенами охотников и собирателей, чтобы изучить их образ жизни. А попутно мы можем кое-что узнать у них и о мире детства, о том, как возник этот этап жизненного цикла, и о том, как вели себя дети до совсем недавнего времени. Иными словами, наблюдение за детьми в племенах охотников и собирателей может подсказать нам, как «должно» выглядеть детство на самом деле.

Но – что довольно любопытно – все не настолько просто, как можно было бы предположить, потому что даже среди охотников и собирателей дети в разных племенах живут по-разному.

Хрестоматийный пример описания жизни охотников и собирателей – исследование племен африканских бушменов кунг в Ботсване и Намибии. До недавнего времени, пока бушмены не стали жить оседло, они жили в засушливой саванне, собирали то, что там растет, и охотились на диких животных. Начиная с середины XX века ученые старались наблюдать и описывать жизнь бушменов, чтобы понять, каково это – жить охотой и собирательством, по крайней мере в контексте экосистемы африканской саванны. В 1963 году группа ученых из Гарвардского университета решила сосредоточиться на изучении одного племени кунг, живущего в области Добе, чтобы понять, как экология (то есть землепользование и охота) влияет на структуру группы[1].

В книге «Мы и наши малыши» я вкратце описала, как живут младенцы бушменов: их постоянно держат на руках, кормят в среднем раз в тринадцать минут, укладывают спать рядом с матерью. Родители сразу реагируют на плач младенца. Иными словами, младенец в племени кунг входит в очень тесно взаимосвязанную социальную среду и неразрывно связан со своими родителями, семьей и социальными группами. Такой подход к заботе о младенцах приводит к тому, что малыш в племени бушменов в день плачет суммарно меньше, чем типичный ребенок в Америке или Западной Европе[2]. Но еще важнее, что такой подход приводит к тому, что ребенок вырастает во взрослого, который будет исповедовать ценности племени – социальную интеграцию, мобильность и умение делиться. Но что же происходит с этим младенцем, когда из грудничка он превратится в ходунка? И что происходит, когда он достигает раннего детского возраста?

Патрисия Дрейпер, одна из той группы гарвардских ученых, решила изучать не только первый год жизни и сосредоточилась на детях этого племени вообще[3]. Она жила в одном из племен и записывала, что делали дети в течение дня и с кем общались. Она обнаружила, что образ жизни бушменов в самом практическом смысле тесно связан с жизненным циклом человека. Для бушменов попросту невозможно отгородить жизненный цикл от образа жизни. Дети в племени растут в окружении очень небольшого числа людей. В 1969 году, когда среди них жила доктор Дрейпер, это племя жило двумя поселениями по 60-80 человек, хотя к ним периодически заходили и другие. Она писала о том, как «близко и изолированно» живут обитатели двух этих поселений, общающиеся только друг с другом и редко видящие незнакомых людей. В результате дети кунг знают все о каждом из своих единоплеменников и живут на виду у всех обитателей лагеря.

Дети всегда придумают, с чем играть и как развлекаться. Эти танзанийские дети сделали себе деревянный велосипед (фото М. Смолл)

Планировка поселения отражает эту социальную близость. Хотя у каждой из семей есть своя хижина, все они выстроены по кругу, так что входы смотрят в центр. Постройки эти на самом деле задуманы не для того, чтобы в них жить, а чтобы хранить там вещи и отдыхать во время жары. Члены племени проводят время друг с другом, а не каждый в своей хижине. Сам лагерь устроен прямо посреди пустынной местности; выйти за пределы круга для детей означает попасть прямо в дикую природу, так что они редко выходят за границы поселения. По словам Дрейпер, пока детям не исполнится десять, они постоянно держатся рядом с домом и рядом со взрослыми. С другой стороны, в пределах поселения они вольны гулять везде, где им захочется; никаких запретных зон или закрытых для них мест не существует. Дети кунг попросту являются частью общины, общины из людей всех возрастов. Как следствие, отмечает исследователь, дети в этом племени успевают пообщаться со множеством самых разных взрослых.

Еще одно разительное отличие от западных норм – дети бушменов живут и играют в смешанных по возрасту группах, а не только со сверстниками. К примеру, типичная компания может состоять из дюжины детей – скажем, пяти девочек и семи мальчиков, от грудничкового возраста до четырнадцати лет[4]. Это и есть их ясли, садик и детский клуб. Командных игр у детей бушменов почти нет – довольно трудно было бы составить команду из детей с настолько по-разному еще развитой моторикой. Что любопытно, у них совсем нет духа соперничества – каждый понимает, что в любом соревновании старшие победят младших и никакой игры не получится, так что действуют все заодно. И с тем, чтобы делиться, у них тоже особых проблем нет – просто у них не так уж и много материальных ценностей, чтобы из-за них ссориться.

Доктор Дрейпер обнаружила, что самые маленькие дети в племени, как кажется, всегда находятся в группе, где есть хотя бы один взрослый. Более того, в 173 проведенных ею контрольных наблюдениях она не обнаружила ни одного случая, когда кто-либо из детей оказывался бы вне пределов видимости или слышимости взрослого. В 70 % случаев дети вообще находились прямо рядом со взрослыми. Но эти присматривавшие за ними взрослые не были специально назначенными няньками. Это просто были взрослые, освободившиеся от своих занятий. И у мужчин, и у женщин в племени кунг много свободного времени – охота и собирательство занимают всего несколько часов в неделю, и в разные дни заниматься этим уходят разные члены племени, так что в поселении всегда есть кто-то, кто присматривал бы за детьми. Да и присматривать-то за ними особо не требуется – им неоткуда упасть с лестницы, негде получить по лбу дверью, негде попасть под машину, и оружие для охоты хранится там, где детям его не достать. По словам доктора Дрейпер, в поселении всегда царит атмосфера мира. Взрослые в общении с детьми всегда добродушны. Они попросту принимают тот факт, что дети будут путаться под ногами, и потому никогда не сердятся.

От детей кунг не требуется трудиться на благо племени. Они не участвуют в поисках пищи и не помогают с домашним хозяйством. Они разве что приносят что-нибудь, если взрослый попросил. Вообще говоря, такое отношение к детям нетипично для других племен охотников и собирателей: у кунг девочки начинают помогать собирать пищу, только когда им исполняется 14, а мальчики начинают охотиться только в 16 лет. В других культурах дети начинают исполнять эти роли гораздо раньше. Еще более удивительно, что старшие дети не обязаны заботиться о младших, что является нормой в других уголках мира. Но у кунг гораздо меньше потребность в заботе о детях: поскольку женщины племени рожают примерно раз в четыре года, каждая мать обычно сама может позаботиться о своем младенце. До двух или трех лет она берет его с собой, когда отправляется собирать пищу, а если решает оставить в лагере, там всегда есть взрослые, которые могли бы за ним присмотреть.

Так что получается, что детство в племени кунг похоже на идиллическую картину детства у нас на Западе: никаких обязанностей, никакой работы по дому, одни игры на свежем воздухе. Не это ли – то, как выглядело детство у наших предков? Не этому ли стоит подражать?

Возможно. Но в другом регионе Африки живет еще одно племя охотников и собирателей, и пристально наблюдавшие за ними ученые обнаружили у них совсем иное представление о раннем детстве.

На севере Танзании живут члены народности хадза. Они охотятся и находят себе пищу среди каменистых равнин, а еще они традиционно собирают дикий мед и обменивают его у своих более оседлых соседей на товары вроде тканей и инструментов. И хотя некоторые племена хадза занялись земледелием и правительство Танзании предпринимало попытки переселить всех хадза в сельскохозяйственно пригодные места, большинство недавних исследований показывают, что хадза по-прежнему предпочитают жить, охотясь на диких животных и собирая съедобные растения[5]. Их рацион не сильно отличается от того, чем питаются бушмены кунг, но живут они в менее засушливом регионе, так что животных и растений там больше[6]. К примеру, мужчины племени хадза могут охотиться на крупного зверя вроде зебр и диких буйволов, тогда как кунг больше зависят от мелкой дичи вроде грызунов-долгоногов или дикдиков, миниатюрных антилоп размером с собачку. Исследователи подсчитали, что в ареале проживания хадза примерно в десять раз больше деревьев, чем там, где живут бушмены, и на многих из них произрастают съедобные плоды. Как следствие, женщинам этого племени в поисках пищи не приходится уходить так далеко, как это делают женщины кунг[7]. В целом, по сравнению с бушменами, хадза живут в более богатой пищей среде – что немаловажно для сравнения того, как проходит детство в этих племенах.

Антропологу Николасу Блертон-Джонсу из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе как никому видно, чем отличаются друг от друга разные племена охотников и собирателей. Он изучал и кунг, и хадза и сделал вывод, что, хотя обе народности сходным образом добывают себе пропитание, между ними есть значительные отличия, в особенности в том, что касается детей. Он обнаружил, что первый год жизни младенцев хадза протекает практически так же, как и у их сверстников-бушменов: ношение на руках, кормление по необходимости (хотя не столь непрерывно, как у кунг), на детский плач реагируют все взрослые, хотя родители на него иногда не обращают внимания. Но как только ребенок выходит из младенчества, начинает проявляться разница в подходах к детству.

К примеру, родители хадза начинают оставлять детей в лагере, когда тем исполняется два, тогда как детей бушменов матери, уходя на поиски пищи, берут с собой до гораздо более позднего возраста. В результате детей хадза раньше отлучают от груди, примерно в два с половиной года, а не в четыре.

Когда детей хадза оставляют в поселении, они становятся частью разновозрастной группы детей, проводящих весь день в играх. Любопытно, что эти дети часто уходят из лагеря на свои собственные поиски пищи. Доктор Блертон-Джонс описывает, как даже трехлетки учатся выкапывать коренья или собирать плоды баобаба, основного источника пропитания для хадза, и готовить их в пищу.

В противоположность детям бушменов дети хадза регулярно помогают взрослым, выполняя их задания и делая работу по дому. Их могут попросить подержать младенца, сходить за водой или набрать хвороста[8]. И в отличие от племени кунг, где родители обладают неиссякаемым терпением и никогда не ругают младших, родители-хадза делают своим детям замечания.

Так что по сравнению с тем, как проходит детство у бушменов, детям хадза живется труднее. Почему так вышло? Если подходы к воспитанию зависят от благосостояния и системы взглядов общества и хадза с кунг – племена охотников и собирателей, равно заботящиеся о тесной взаимосвязи членов общества, то почему же они так по-разному обращаются со своими детьми?[9]

Ответ, полагает Блертон-Джонс, лежит в мелких отличиях условий, в которых проходит детство в обеих народностях. Дети хадза, как выяснилось, живут в местности, где они могут сами находить себе пропитание. Вокруг много деревьев, много растительности и дичи, дети могут кормиться сами и менее зависят от взрослых в плане пропитания[10]. Исследователи подсчитали, что, для того чтобы добыть количество пищи, сравнимое с тем, которое дети хадза могут без труда найти рядом со своим жилищем, детям кунг потребовалось бы уходить от своего поселения по крайней мере на шесть километров вглубь дикой местности, где можно заблудиться[11].

Как же живут дети хадза без присмотра? Их не водят за ручку, за ними не присматривают и не контролируют взрослые. Они слоняются туда-сюда, как банда подростков, и у хадза это считается нормальным. Чему-то они учатся, прибившись к матери, когда та идет искать пищу, или к отцу, когда тот отправляется на охоту, но большую часть времени они учатся жизни у детей постарше.

Наверное, для западного человека самым необычным в том, как протекает детство в племенах охотников и собирателей, покажется то, что для них разновозрастные группы детей являются нормальной, неотъемлемой частью жизни. Детей не разделяют на группы сверстников, как это делаем мы в Америке, где нормальным считается распределять детей по классам одного возраста, классам под надзором взрослых. Мы думаем, что это – наилучший, да и вообще единственно возможный способ учить детей. Но ведь еще не так давно многие американцы и европейцы жили в маленьких сельских общинах, где семьи были гораздо больше и у каждого ребенка было по нескольку братьев и сестер, так что дети всех возрастов играли вместе. На самом деле, разделение по возрастам возникло лишь в недавнее время, когда рождаемость снизилась, и нам теперь приходится специально объединять детей в группы. Быть может, мы как родители, педагоги и ученые ошиблись, предполагая, как именно должна выглядеть наиболее естественная для ребенка учебная среда?