Читать книгу Пока смерть не разлучит нас - Мэри Джонстон - Страница 9

Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел рядом с собою мистрис Перси. Щеки ее побелели, глаза сверкали, все тело было напряжено. Я глядел на нее в изумлении, ибо сомнений быть не могло: причиной столь разительной перемены был бешеный гнев. Ее рука соскользнула с моего плеча и сжала локоть.

– Помните: я ваша жена, сэр, – произнесла она тихим, полным ярости голосом, – ваша добрая и любящая жена. Вы говорили, что ваша шпага всегда к моим услугам, пусть же сегодня мне послужит ваш ум!

У меня не было времени на расспросы, ибо человек, о чьем высоком положении осведомил нас мастер Пори и который, как мы все слыхали, мог в скором времени занять место самого Бэкингема52, уже подошел совсем близко. Губернатор с непокрытой головой, держа в руке свой шлем, сделал шаг ему навстречу, приезжий лорд сорвал с головы испанскую шляпу; и тот и другой низко поклонились.

– Я говорю с его честью губернатором Виргинии, не так ли? – спросил гость. Слова эти он произнес с высокомерной небрежностью, а шляпу, едва сняв, тут же надел опять.

– Да, я Джордж Ирдли53, к услугам милорда Карнэла, – ответил губернатор.

Фаворит поднял брови.

– Похоже, мне нет надобности представляться, – сказал он. – Вы уже уяснили себе, что я вовсе не дьявол собственной персоной, во всяком случае, не испанский Вельзевул. Гром и молния! Сдается мне, что ястреб над птичьим двором, и тот не произвел бы большего переполоха, чем мой маленький жалкий кораблик с его безобидными пушчонками! Неужто вы всегда так осторожничаете, едва завидев незнакомый парус?

Губернатор покраснел.

– Мы не в Англии, милорд, – ответил он сухо. – Здесь мы, англичане, малочисленны, слабы и окружены множеством опасностей. Нам приходится быть бдительными – ведь до нас легко может дотянуться Испания, которая держит в страхе всю Европу и считает здешний край своей вотчиной. А храбрость свою нам доказывать не надо – ее доказывает уже одно то, что мы поселились на этой земле.

– О, в вашей храбрости я не сомневаюсь, – пренебрежительно обронил наш визитер. – Думаю, что она под стать вашим доспехам.

При этом он бросил взгляд на помятую каску и ржавую кирасу мастера Джереми Спэрроу.

– Что правда, то правда: доспехи наши и впрямь устарели, – заметил тот. – Они стали нынче почти так же немодны, как вежливость в гостях и уважение к людям достойным со стороны придворных шаркунов, возвысившихся благодаря смазливому лицу.

От такой дерзости все испуганно притихли. Фаворит рассмеялся.

– Будь я проклят! – вскричал он. – Что ж, мой любезный великан, теперь я вижу, что храбрости у вас и правда через край и что вы не страшитесь ни испанцев, ни дыбы, ни галер, ни чего бы то ни было вообще!

Его развязная речь, наглый взгляд, презрительная усмешка, высокомерное афиширование своего положения при короле – положения, которого ему следовало бы стыдиться, словно позорного клейма, – наконец, его красота и пышность его наряда – словом, все в этом человеке было мне противно. Сам не зная почему, я уже тогда его ненавидел – ненавидел так же сильно, как и позднее, когда у меня появились для этого причины.

Вынув из-за пазухи запечатанный пакет, он протянул его губернатору и все тем же полувраждебным полунасмешливым тоном объявил:

– Это вам от короля, сэр. Можете прочесть на досуге. Он желает, чтобы вы оказали мне содействие в поисках, ради которых я прибыл в эти места.

Губернатор взял пакет с глубоким почтением.

– Желание короля для нас закон, – сказал он. – Мы сделаем все, что в наших силах, сэр; однако если вы ищете здесь золото…

Фаворит опять засмеялся:

– Я прибыл сюда за тем, что много дороже золота, сэр губернатор, за тем, что для меня ценнее всех сокровищ Индии и Эльдорадо, словом, за тем, чего я хочу. У меня железная воля, сэр. Если я что-либо решил, то непременно исполню, а когда мне чего-нибудь захочется, я добуду это любой ценой! Предупреждаю: я не из тех, кому можно безнаказанно мешать или перечить.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, милорд, – недоуменно, но учтиво ответил губернатор. – Уверяю вас, здесь никому не придет в голову чинить препятствия осуществлению честных замыслов вельможи, столь взысканного милостью короля. Надеюсь, что на время вашего пребывания в Виргинии вы окажете мне честь, поселившись в моем доме… Но что с вами, милорд?

Лицо лорда Карнэла вдруг побагровело, черные глаза загорелись, усы начали подергиваться. Белые зубы щелкнули, оборвав на полуслове начатое ругательство. Честный сэр Джордж и его окружение взирали на странного гостя с удивлением, к которому примешивалась опаска. Что до меня, то я сразу понял, отчего он выругался и отчего на его красивом лице явилось выражение неистового торжества. Секундой раньше мастер Джереми Спэрроу слегка посторонился, и взорам присутствующих предстало то, что до сих пор оставалось скрыто за его широкой спиной, – мистрис Джослин Перси.

Мгновение – и фаворит уже стоял перед нею и, сняв шляпу, кланялся до земли.

– Мои поиски окончены, едва начавшись! – воскликнул он с ликованием. – Я нашел свое Эльдорадо раньше, чем рассчитывал. Но отчего вы так меня встречаете, леди? Разве вы мне не рады?

Моя жена отпустила мою руку и сделала ему низкий реверанс, потом с вызовом выпрямилась, надменная, негодующая. Глаза ее были точно две рассерженные звезды, щеки горели пунцовым румянцем, на устах играла улыбка, исполненная презрения.

– Я не могу встретить вас так, как вы того заслуживаете, милорд, ведь я безоружна, – сказала она звонким голосом. – Эльдорадо, милорд, находится далеко на юге. Эта земля вам вовсе не по пути, и вы здесь только зря потеряете время. Милорд, позвольте мне представить вам моего мужа, капитана Рэйфа Перси. Думаю, вы знакомы с его кузеном, графом Нортумберлендом.

При этих словах с лица королевского фаворита вмиг сбежала вся краска; он отшатнулся, словно незримая рука ударила его по щеке. Затем, овладев собою, он поклонился мне, а я – ему, после чего мы посмотрели друг другу в глаза и каждый увидел брошенную ему перчатку.

«Я ее поднял», – мысленно сказал я.

«Я тоже», – взглядом ответил он.

«Бьемся насмерть, не так ли?» – продолжал я.

«Насмерть», – подтвердил он.

«И только мы двое», – закончил я наш мысленный диалог.

Его ответная улыбка источала яд, так же как и тон, которым он обратился к губернатору.

– Вот уже несколько недель, сэр, – начал он, – как двор лишился драгоценнейшего сокровища, бриллианта, которому нет цены. В некотором роде этот бриллиант принадлежал королю, и Его Величество по великой доброте своего сердца обещал отдать его одному человеку – и не просто обещал, а поклялся своим королевством! И что бы вы думали, сэр: едва тот протянул руку, чтобы взять сокровище, как оно вдруг исчезло! И никто не знал, где его искать. Все было перевернуто вверх дном, все темные углы обшарены, но тщетно! Однако человек, которому этот прекрасный бриллиант был обещан, не смирился с потерей, ибо он не из тех, кого можно легко обмануть или обескуражить. Он поклялся отыскать свою драгоценность и завладеть ею.

И лорд Карнэл перевел свой дерзкий взгляд с губернатора на ту, что стояла подле меня. Все глаза тотчас же впились в нее; если б он показал на нее пальцем, то и тогда не смог бы добиться этого быстрее. Еще раньше толпа мало-помалу отступила, пока не образовалось пустое пространство, посреди которого стояли трое: королевский любимец, беглая придворная дама и я. Поначалу любопытные взоры были устремлены на всех трех, но теперь разом нацелились на нее одну.

В ту пору женщины-европейки почитались в Виргинии высоко. Несколько лет тому назад они были для нас куда большей диковиной, чем пересмешники и белки-летяги или табак, который мы только что начали выращивать. Если у кого-то была жена, достаточно любящая и смелая или достаточно ревнующая мужа к индианкам, чтобы приехать в наш дикий край, то у этого человека вмиг появлялось множество друзей, а от набивающихся в гости не было отбою. Первый брак в Виргинии был заключен между батраком и служанкой, но леденцов на их свадьбу наготовили столько, словно женился по меньшей мере наместник графства. Шафером жениха был младший брат лорда де Ла Варра, посаженым отцом невесты – младший брат лорда Нортумберленда, и он же первым поцеловал ее, когда священник завершил брачный обряд. А кубок с подкрепляющим питьем, которое новобрачные должны были выпить, перед тем как удалиться на ночь, поднес им не кто иной, как президент Совета колонии. После этой свадьбы были и другие. Дворянки приезжали в Виргинию с мужьями или отцами. Бедные простолюдинки отправлялись за счет Компании, обязавшись отработать в колонии семь лет, но по прибытии в течение каких-нибудь трех недель находили себе мужей, и те выкупали их на свободу, платя выращенным табаком. Кроме кабальных работников и работниц Компания ввозила в Виргинию еще и подростков для обучения ремеслам, а среди них бывало немало девушек. Последнюю партию невест – последнюю по счету, но никак не по численности – нам только что прислал сэр Эдвин Сэндз. Да, многое переменилось с того дня (вспоминая его, многие и теперь еще покатывались со смеху), когда мадам Уэст, в ту пору единственная молодая и красивая женщина в городе, вышла на площадь, решительно взобралась на помост с позорным столбом, подозвала к себе барабанщика и приказала ему барабанным боем созвать всех до единого мужчин Джеймстауна. Когда это было исполнено и ошеломленные жители уставились на жену своего коменданта (сам он тогда был в отъезде), стоящую перед ними у позорного столба, мистрис Уэст через городского глашатая повелела собравшимся сейчас же, не сходя с места, досыта на нее наглядеться и вволю нашушукаться на ее счет, после чего раз и навсегда оставить ее в покое.

Тот день давно миновал, но мужчины в наших поселениях до сих пор оставляли работу, чтобы поглазеть на идущую мимо женщину, до сих пор кричали «ура», завидев на прибывшем корабле женскую фигурку, а в церкви во время богослужения смотрели отнюдь не на священника. В нашей короткой, но бурной истории немногие события наделали больше шума, чем прибытие голубиц сэра Эдвина. Теперь все они уже были замужем, но не перестали быть центром всеобщего внимания: люди осведомленные показывали их неосведомленным, следом за ними бегали дети, простонародье пялилось на них, не таясь, члены Совета колонии, депутаты Ассамблеи и комендант Уэст всякий раз кланялись им с широкой улыбкой, а дамы, добывшие себе мужей более традиционным способом, открыто выказывали им свое пренебрежение. Из девяноста девушек, сошедших на берег две недели назад, большинство нашло супругов в самом городе и ближайших к нему поселках, так что в толпе, которая собралась, чтобы сразиться с испанцами, а потом нежданно встретила королевского фаворита, было немало женских лиц.

Но ни одна не могла сравниться с той, чью руку я поцеловал на лугу возле церкви. Тогда, окруженная десятками грубоватых простонародных красоток, одетая в пуританское платье, она не возбудила чрезмерного любопытства, а с тех пор ее не видел никто, кроме Ролфа, Спэрроу, моих слуг и меня. Потом, когда все вокруг кричали: «Испанцы! Испанцы!», мужчинам было не до женской красоты, поэтому до самого последнего момента она оставалась незамеченной. Но теперь все изменилось. Губернатор перевел свой взгляд туда, куда указывали наглые глаза фаворита, и застыл в немом изумлении. Окружавшие его дворяне вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть мистрис Перси, поднимали брови, перешептывались; чернь за их спинами делала то же самое, только куда откровеннее.

– И как вы думаете, сэр губернатор, – продолжал между тем фаворит, – куда подевался этот бриллиант, не пожелавший сиять при дворе? Бриллиант, который пренебрег волей короля и отказался принадлежать тому, кому он был подарен?

– Я человек простой, милорд, – отвечал губернатор, – а потому прошу вас выразиться попроще.

Лорд Карнэл обвел взглядом затаивших дыхание зрителей и рассмеялся.

– Будь по-вашему, – согласился он. – Итак, сэр, позвольте осведомиться: кто эта леди?

– Она прибыла в колонию две недели назад, – ответил губернатор. – Она одна из тех бедных девушек, которых набрал в Англии наш казначей, сэр Эдвин Сэндз.

– Бедная девушка, с которой я недавно танцевал на балу при дворе, – сказал фаворит. – Притом этой чести я дождался лишь после того, как с нею станцевал наследник престола.

Круглые глаза губернатора округлились еще больше. Стоящий за ним на цыпочках молодой Хэймор тихо присвистнул.

– В таком небольшом поселении, как ваше, – вещал милорд Карнэл, – вы наверняка хорошо знаете друг друга. Здесь никому не удастся носить маску и выдавать себя за другого. Здесь нельзя ничего скрыть. Однако у всех нас есть не только настоящее, но и прошлое. Так вот…

Я перебил его:

– В Виргинии, милорд, мы живем настоящим. И в настоящее время мне не нравится цвет вашего плаща.

Он вперился в меня, сдвинув свои густые черные брови.

– Не вы его выбирали, сэр, – проговорил он надменно, – и не вам его носить.

– Темляк на вашей шпаге тоже безобразен донельзя, – продолжал я. – И мне не по душе такие новехонькие, усыпанные драгоценными камешками ножны. Мои, как видите, довольно потерты.

– Вижу, – сухо произнес он.

– А еще мне не нравится форма фестонов и дырочек, украшающих ваш камзол, – заключил я. – Я мог бы привести их в большее соответствие с моим вкусом. – И я коснулся дорогого бархата его одеяния кончиком своей рапиры.

Толпа зашумела. Губернатор бросился вперед и закричал:

– Капитан Перси, опомнитесь! Вы в своем уме?!

– В своем, – отвечал я, – просто мне не нравится французская мода; а также те англичане, которые ей следуют. По-моему, у них не все чисто с происхождением.

Удар попал в цель. Ни для кого не была секретом история женитьбы покойного отца лорда Карнэла на горничной супруги французского посла.

В толпе раздались восхищенные возгласы. Карнэл выхватил свою шпагу, рука его тряслась. Мой клинок также был обнажен, но упирался острием в землю.

– Ты мне за это заплатишь, – выдавил из себя фаворит и вдруг безо всякого предупреждения сделал резкий выпад. Не будь он так ослеплен яростью, я был бы убит и длинный счет обид, которые нам предстояло нанести друг другу, оборвался бы в самом начале. Но я отклонился – и в следующее мгновение выбил шпагу из его руки. Она, крутясь, взлетела в воздух и шлепнулась к ногам губернатора.

– Вы можете ее поднять, милорд, – заметил я. – Видно, рука у вас так же крепка, как и устои вашей чести.

Карнэл глядел на меня с лютой ненавистью, в уголках его губ пузырилась пена. Теперь между нами стояли люди: губернатор, Фрэнсис Уэст54, мастер Пори, Хэймор, Уинн, а вокруг гудела взбудораженная толпа. Мой отвлекающий маневр удался на славу: всеобщее внимание больше не было приковано к мистрис Перси. Уэст схватил меня за руку и зашептал:

– Какая муха вас укусила, Рэйф Перси? Ведь, если вы тронете хоть один волос на его голове, вы погибли!

Не слушая примирительных увещаний губернатора, фаворит нетерпеливо стряхнул с себя его руку.

– Вы будете со мною драться, сэр? – выкрикнул он срывающимся голосом. – Я вас вызываю!

– Но вы же знаете, милорд, теперь я могу не принять ваш вызов, – ответил я.

Он топнул ногой, вне себя от ярости и стыда. Нет, это не был стыд за тот бесчестный, предательский выпад; ему было стыдно из-за того, что его шпага валялась на земле, из-за того, что он мог прочесть в глазах стоящих рядом с ним мужчин (хотя они старались скрыть свои чувства), и из-за откровенного презрения, написанного на том единственном лице, которое что-то для него значило. Затем, явив ту волю, которой он только что хвастал, он овладел собой.

Его побагровевшее лицо вновь обрело свой обычный цвет, тело перестало дрожать, а губы растянулись в принужденной улыбке. В довершение всего он легко разыграл роль этакого прямого и честного солдата, который по чистой случайности впал в заблуждение.

– Ваше виргинское солнце совсем меня ослепило, сэр, – сказал он самым искренним тоном. – Честное слово, мне показалось, что вы уже встали в оборонительную позицию. Прошу вас извинить мою ошибку.

Я поклонился:

– Всегда к вашим услугам, милорд. Я живу в доме здешнего пастора, и посланцу вашей милости не составит труда меня найти. Сейчас мы как раз направляемся туда, поскольку нынче утром жена моя проехала много миль и очень устала. Засим, милорд, позвольте пожелать вам всего наилучшего.

Я еще раз поклонился ему, затем губернатору и подал руку мистрис Перси. Толпа расступилась, и мы прошли сквозь нее до самого конца плаца. Здесь, возле западного бастиона, был пригорок; мы взошли на него и, прежде чем спуститься к переулку, ведущему к дому пастора, остановились и, повинуясь некоему единому чувству, обернулись назад. Жизнь подобна одному из бесконечных итальянских коридоров, искусно расписанных фресками, а человек – это идущий по такому коридору странник. Едва он отрывает взгляд от одной картины, как вместо нее тотчас же возникает следующая. Потом одни затуманиваются в его памяти, других он не помнит вовсе, но есть и такие, что стоит лишь закрыть глаза, и он снова видит их как наяву, до мельчайшей черточки, до малейшего оттенка. Я закрываю глаза – и вижу яркий солнечный свет, синеву небес, блеск реки. На давным-давно сгинувших кораблях вновь белеют паруса, и «Санта Тереса», потопленная два года спустя алжирскими корсарами, вечно стоит на якоре там, на Джеймсе. На ее шкафуте и вантах55 множество матросов, на корме – капитан с помощниками, над ними развевается английский флаг. Я вижу расстилающийся под нами луг и чуть поодаль – толпу. Все лица подняты, все взоры обращены к нам. Сановники колонии растерянно застыли вокруг человека в черно-алом наряде; одной рукой он вытирает рот, другой сжимает шпагу, подобранную с земли, но так и не вложенную в ножны. И еще я вижу нас двоих на зеленом пригорке: себя и женщину, которая вышла за меня замуж. Она стоит совсем близко, держит меня за руку, но я знаю: она так далека от меня, что нас объединяет только общий враг.

Мы повернулись и сошли по косогору к заросшей травой улочке и опустевшим домам. Когда толпа на берегу уже не могла нас видеть, она отпустила мою руку и перешла на другую сторону переулка. Так, в молчании, медленным шагом мы дошли до дома пастора.