Читать книгу Пепельное солнце - Мэри Роуз Блэк - Страница 5

Стук в дверь поднимает меня с дивана. Откладываю в сторону пачку тетрадей, которые ранее проверяла. В квартире тихо.

– А, это ты, – на пороге стоит Нюд с рюкзаком на плече, волосы немного влажные от осеннего дождя, – входи.

Он делает шаг вперёд и сбрасывает обувь, не желая пачкать мои полы. Закрываю за ним дверь. Запах сырости окутывает меня, незаметно вздрагиваю.

– Уютно у вас тут, – заключает он из быстрого осмотра вокруг. – Вы одна живёте? А как же муж?

Кривлю брови, подавившись смешком.

– Если мне двадцать четыре, то не значит, что я должна быть замужней, – поясняю я в шутливо-наставническом тоне, проходя внутрь. – И да, я живу одна.

Встречаюсь с ним взглядом – он быстро отводит взор, проводит рукой по волосам, тряхнув головой. Стаскивает рюкзак с плеча, держит лямку в руке.

– Куртку снимать не будешь? Она, кажется, немного промокла.

Он удивлённо осматривает свою синюю джинсовку.

– А, да. Можно, – вручает мне в руку вещь, оставаясь в серой удлинённой толстовке. – Спасибо. Там и вправду поливает от души.

Давлю улыбку, непонятно чем вызванную. Наверное, его раскованная манера общения так действует на меня.

– Ладно, пошли.

Провожу его за кухонный стол. Он вытаскивает из сумки тетрадь, пенал и большой словарь по китайскому. Откидывается на стуле, вытянувшись во все свои сто восемьдесят сантиметров.

– А ты подготовился, – отмечаю я, на что Нюд поводит плечами. Сажусь на стул рядом. Взгляд его блуждает по комнате.

– Типа того. Ну, этот словарь у меня уже два года лежит, как мне его отец вручил. Давай, говорит, начинай учить. Ну а я попробовал, да ни хрена не вышло, потому что это какой-то азиатский бред.

Шея напрягается, щёки едва вспыхивают румянцем из-за… злости? О да, он более чем не в восторге от всей этой идеи с китайским и учёбой за границей. Его это бесит. Поэтому он даже не стал выбирать выражения. А я никак не поправила, хотя видела, как он с приподнятым уголком рта изучал меня, ждал реакции.

И не знаю, почему я это делаю, но я… беру и кладу свою ладонь на его сжатую, почти в кулак, кисть. Светло-зелёные глаза заглядывают в мои, полные удивления. Немного сжимаю руку.

– Да не переживай ты так. Я постараюсь тебе помочь, – мои голос полон ободряющих ноток, незаметно вибрирует. – Зато будешь жить в другой стране, да ещё в какой. Я всегда хотела жить где-нибудь в Токио или Сеуле, Гон Конге… Но меня занесло в Гранд-Айленд, сменила Монтану на Небраску, первую школу на вторую, хотя не планировала работать сразу после университета. А тут ты, моё «окно в Азию», как бы странно это не звучало.

Говорила я это с рукой на его руке, которую он тоже не одёрнул. Поняв это, резко отнимаю руку, прячу под стол, оставаясь невозмутимой, хотя чувство такое, будто их костра только что её вынула.

– Так что не стоит так убиваться из-за этого, – после секундного молчания продолжаю я, он разжал руку, постукивает пальцами по отполированному дереву, взгляд завис на собственной конечности. – Всё будет хорошо.

Нюд поднимает на меня взгляд в очередной раз, долго смотрит. Это заставляет меня улыбнуться и отвести глаза.

– Не смотри на меня так, – прошу я полушёпотом, ощущая неловкость.

– Почему? – тоном «А почему бы и нет?» спрашивает он, но я не могу подобрать ответа. Повисает молчание. – Просто, эм, вы не такая, как в школе. Вы… другая.

Издаю приглушённый смешок, открываю словарь, не глядя листаю, но всем своим слухом впитываю его слова:

– Да прям-таки.

– Да, – гнёт он своё, заставляя тем самым посмотреть на себя. – В том смысле, что, к примеру, вы мою маму видели? Так вот она из тех учителей, как и вы, которые лишь в школе кажутся такими неприступными, дома же они очень даже классные…

Это он мне сейчас в симпатии признался, что ли?

– …и есть такие, – продолжал он, – которые ни на секунду не дают себе расслабиться, всё время такие вредные снобы, циники и пи…

– Плохое слово на букву «п», угу, – поправляю я с тенью задора, который он замечает. В глазах что-то проносится. Радость?

– Да, плохое слово на букву «п» да и другие плохие слова. Знаю, что так делать нельзя, но вот мисс Бергер, историчка, такая заноза в заднице, вы уж простите, но иначе не скажешь, что от таких, как она, мы все воем, потому что даже шуток не понимает, когда же сама шутит, то всё какое-то плоское, отстойное, никто не смеётся, а она, видимо, от этого бесится, начинает трещать ещё более непонятно, на следующий урок даст письменную, ну а дальше вы поняли. Многие вообще думают, что учителя не люди, что вы не можете быть собой, носить что желаете, говорить и прочее. Типа вы роботы, у которых лишь две задачи: учить и ещё раз учить.

Замечая моё изумлённо-умилительное выражение лица, Нюд упирает локти в стол, скругляет позвоночник.

– Вот почему я смотрел так на вас, – договаривает он. – Сравнивал, размышлял.

– И какую оценку я заслуживаю? – решаюсь поддаться этой забавной беседе. Он улыбается, глаза, и без того миндалевидные, немного сужаются, на левой скуле возникает едва заметная полоска-ямочка.

– Ну-у, я знаю вас всего две недели, так что, эм, «четвёрки».

– Хм, спасибо, что «пощадил». – Цитирую я его слова, сказанные в классе. Ему нравится, что я запомнила. Улыбается во всю ширь, но смущённо, прячет лицо, глаза лихорадочно, словно заяц от волка, косят в сторону. Пряди волос падают на лоб, хочется протянуть руку и коснуться их, убрать, но – как я вообще об этом думать могу? – я не могу. – Ладно, ты сюда не болтать пришёл.

Он смотрит со словами «Вообще-то как раз да», и я досказываю:

– Разве что на китайском, но до этого ещё далеко. Мы ещё основные части иероглифов не выучили. Кстати, вот они, – указываю на предисловие в словаре: на бумаге напечатана таблица с базовыми элементами, из которых строятся слова. – Смотри, это как наши буквы, только в китайском процесс словообразования несколько иной.

– Он сложнее. Намного, – вклинивается он, бросаю на него взгляд. Он прослеживает за моей рукой, пальцем, парящим над бумагой. Следующий вопрос вновь отвлекает меня: – А почему именно китайский?

Моргаю пару раз, сбитая с толку.

– Так и не знаю. Просто всё остальное казалось банальным, однотипным. На русский я не решилась, а китайский как раз входил «в тренд», к тому же по сложности близок к русскому, так что скорее всего поэтому, – отвечаю на вопрос, едва вникнув в суть занятия. Я понимаю, ему интересно узнать обо мне, чтобы потом разболтать это друзьям, и часть меня даже считает, что все эти занятия – лишь предлог для родителей, утешение. Это могло быть вполне реальным, блестящим решением. – Но ты снова отвлёк меня.

– Простите, – виновато говорит он, подперев лицо руками. – Больше не буду.

И сдержал слово. Все два часа ни разу не вставил ничего не по теме, лишь попросил стакан воды под конец. Признаки усталости и шокированного мозга были на лице написаны.

– А тяжело быть учителем?

Подаю ему стакан, он выпивает его наполовину. Встаю спиной к столешнице, скрестив на груди руки.

– Я пока не поняла этого, но настоящий учитель скажет «да», плохой – «нет». Склоняюсь к первому варианту. Особенно с вашим поколением Z, ещё ведь изловчиться надо, чтоб вы взяли готовое.

– Да, нас сложно заинтересовать, – допивает воду, ставит стакан на стол. – Зато у вас бесплатная страховка. И отпуск хороший. И… всё. Ну, это как мама говорит.

Смотрю в окно на темнеющую улицу, асфальт блестит под светом фонарного столба.

– Ну да, свои плюсы в этой профессии имеются, – только и говорю я, поддавшись странной рассеянности. – И я могу помочь людям. Хотела сперва животным, но так уж вышло. На ветеринара я так и не поступила.

– Почему?

Как же ему нравится болтать не по теме. Всё ему интересно.

– Да так, конфликт интересов с родителями. Отец был против, мать была лояльна, но всё же поддержала отца. Я поступила на филологический. Когда была на третьем курсе, отец умер от инфаркта. Я могла бы бросить и поступить на медицинский, но почему-то не стала. Наверное, мне было жаль потраченного времени.

– Или вы так отдали память отцу, который бы не хотел этого.

– Не совсем, – обрываю я ход его мысли. – Мы практически перестали ладить, когда я закончила школу. Было даже такое, что я хотела сбежать из дома и переехать в другой город, даже штат. Но… не стала. Побоялась.

Зачем я вообще ему это рассказываю? Что на меня нашло?

– О, – удивляется он, сидя верхом на стуле. – Очень… отчаянный был бы поступок. Я тоже так временами думаю, когда сижу с братом и сестрой, желая повеситься или убежать. Сочувствую. Правда.

Поднимаю взгляд с пола, сталкиваюсь с его взором. Где-то внутри опять что-то щёлкает. Или это аритмия? Около десяти секунд мы смотрим друг другу в глаза. Но я разрываю момент:

– Ладно, на сегодня всё, – сбрасываю пелену расслабленности и оживляюсь. – Тебе пора домой.

Поворачивая голову, заглядывает в окно, сгребает в рюкзак принадлежности и встаёт, ставя стул в нормальное положение. Прохожу в холл, он следует за мной. Стою рядом, пока он одевается. Когда он набрасывает на себя уже подсохшую джинсовую куртку, до меня долетает шлейф его духов. Приятный шлейф.

Спускаемся в молчании до первого этажа.

– Спасибо за занятие, – собранный и стоящий на пороге, говорит он, с улицы тянет прохладой и влагой. – Постараюсь на следующий раз выучить хотя бы процентов тридцать из этого «алфавита».

Шагает на улицу, высокие кеды тихо скрипят по мокрой дорожке из бетона.

– Тебя может быть подвезти? Уже темнеет, – окрикиваю я его у двери. Нюд разворачивается на пятках, делает шаг в моём направлении.

– А, да не надо. Тут недалеко до автобусной остановки. Сяду там и через полчаса буду дома, – указывает он рукой на северо-запад. – Не утруждайтесь.

– Будь по-твоему. И не сломай себе ничего по дороге – мне же отвечать, – говорю я напоследок. – До встречи!

Он тихо смеётся, кивает и с крутым поворотом на месте направляется в сторону остановки. Пару секунд смотрю ему в след, после чего запираю дверь.

Вечером того же дня – легла я рано даже для субботы – мне приснился сон с его участием. Уже не помню, что было в начале или в конце, как и в любом другом сне, известна и отчётлива в памяти всегда середина, самый пик развития событий.

Помню, как иду по двору школы и вижу его у ворот, неподалёку от склада спортинвентаря, единственном месте, треугольнике два на три метра, куда не падает обзор камеры наблюдения. Он стоит там, куртка расстёгнута, на улице солнце, но ветрено, волосы хлещут по лицу, в руке у него сигарета. Я о чём-то спрашиваю его, он улыбается мне, делая затяжку. Вид при этом у всей позы расслабленный, отстранённый, «крутой».

Позже, перед следующим уроком в среду, я скажу ему об этом сне – он посмеется, поклявшись, что точно не курит. Да я и сама знала это. Интересно другое: почему моё подсознание нарисовало Нюда именно таким? Почему именно «плохим мальчиком»? Потому что мне в юности нравились точно такие?

И сам факт появления во сне. Что он значит? «Зацикленность на предмете»?. Не совсем. Я не могу думать о нём. Он мой ученик. Ничего больше. Да, между нами уже назревало что-то типа дружбы, приятельских чувств. Мне нельзя с ним дружить, я должна быть выше его.

Но уже тогда собственным словам я не верила.