Читать книгу Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник) - Мэри Стюарт - Страница 7

Прошло минут двадцать, как появился мужчина.

Я заметила движение далеко внизу, у горного склона, к юго-востоку от того места, где мы лежали. Моя первая мысль, естественно, была, что это возвращается Ламбис. Но потом, когда крошечная фигурка продвинулась ближе, меня поразило, что он не проявлял ни малейших усилий, чтобы остаться незамеченным.

Я прищурила от солнца глаза. На таком расстоянии еще трудно было как следует рассмотреть путника, но одет он был во что-то темное. Это могли быть коричневые брюки Ламбиса и его темно-синяя шерстяная куртка. Насколько я могла разглядеть, он не нес ничего, кроме палки, и шел не таясь, да еще и по самым открытым участкам горного склона. Человек, казалось, не торопился, часто останавливался и внимательно смотрел вокруг, прикладывая козырьком руку, чтобы защитить глаза от блеска солнца.

Когда он через несколько минут остановился в четвертый раз, я решила, скорее мучимая любопытством, чем предчувствуя что-то дурное: это не Ламбис. Потом, когда он поднял руку, я уловила блеск от предмета, который он держал у глаз. Бинокль! А потом, когда он продвинулся еще ближе, я повнимательнее посмотрела на палку, которую он нес. Ружье!

Я лежала, вдавившись в иглы можжевельника, которыми был усыпан выступ, и следила за незнакомцем так, как если бы следила за гремучей змеей. Сердце после первого болезненного толчка страха несколько успокоилось, хотя и билось испуганно, неровно. Я делала глубокие вдохи, чтобы окончательно взять себя в руки. Взглянула на Марка.

Он лежал без движения, с закрытыми глазами, и жуткая печать крайней усталости все еще не сходила с его лица. Я протянула было к нему руку, но тут же отдернула ее. Времени еще достаточно, не стоит беспокоить его, пока убийца не подойдет ближе.

То, что это убийца, сомнений уже быть не могло. Когда маленькая из-за расстояния фигура приблизилась по открытому участку склона, я заметила мелькание красного – на голове его была красная повязка, о которой говорил Ламбис, – кроме того, уже различались мешковатые очертания критского наряда. Человек явно что-то искал. Почти каждую минуту он останавливался, чтобы осмотреть какую-то часть склона в бинокль, а раз, когда он повернулся и стал пробираться через поросль молодых кипарисов, он и ружье взял на изготовку…

Он вышел из тени рощи и снова остановился. Теперь стекла были направлены вверх… они поворачивались в сторону выступа… пастушьей хижины… пути, по которому пошел бы Ламбис…

Стекла скользнули мимо нас и тут же назад на восток. Он долго рассматривал густо поросшие деревьями скалы над рощицей кипарисов, откуда он вел обзор. Наконец опустил бинокль, подтянул ружье и начал медленно подниматься в гору. Выступающий утес скрыл его из виду.

Я легонько дотронулась до Марка:

– Вы не спите?

В ответ на мой шепот он тут же открыл глаза, и по их выражению было видно: он понял, что означает мое осторожное движение и упавший голос.

– Что такое?

– Там кто-то идет, внизу, неподалеку. И я думаю, что это тот человек, о котором вы говорили. Он, кажется, что-то или кого-то ищет, и у него ружье.

– С уступа его сейчас видно?

– В данный момент – нет.

Марк неловко перевернулся на живот и осторожно выглянул вниз сквозь можжевельник. Я стала говорить ему прямо в ухо:

– Видите, там внизу кипарисы? Лесок позади низкорослого дерева с сухой веткой, похожей на рог оленя? Вот оттуда он движется вверх по склону. Вам отсюда не видно, но выше там тоже есть деревья, за тем утесом, и начинается узкое ущелье, такое же, как это, только поменьше. К нему вроде бы течет поток от небольшого водопада. – Я сглотнула с усилием. – Говорила же я, что он будет рыскать там, где вода.

Марк вытянул шею, чтобы осмотреть скалы выше и ниже нашего выступа.

– Когда мы карабкались сюда, мне не до того было, чтобы все как следует разглядеть. Нас на самом деле не видно снизу?

– Не видно. Даже трудно догадаться, что тут есть выступ. Все, что можно увидеть, – вот эти кусты, а они выглядят так, как будто растут в трещине на поверхности утеса.

– А тропка наверх, к нам?

– Тоже не видна, она среди тех кустов внизу, у фигового дерева.

– Мм, что ж, придется пойти на риск. Вы можете проползти назад в ту впадину, незаметно и не производя ни звука?

– Я… я думаю, да.

– Тогда возвращайтесь туда, пока он вне поля зрения.

– А если он все-таки придет сюда, заглянет, а нам негде здесь спрятаться. – Я пожала плечами. – Во всяком случае… мне лучше остаться здесь. Если произойдет схватка, у нас больше шансов…

– Схватка! – У Марка прямо дыхание перехватило от внезапно вспыхнувшей ярости. – Какая такая схватка? Что мы можем противопоставить ружью? Бросать перочинные ножички на тридцать ярдов?..

– Да, понимаю. Но я бы, несомненно, могла…

– Поймите, времени на споры нет. Ступайте туда, я вас умоляю! Я не могу заставить вас, но пожалуйста, будьте добры, хоть один раз просто сделайте то, о чем вас просят!

Я никогда не видела, как у кого-нибудь отваливается челюсть, но у меня, наверное, отвалилась. Я почувствовала это. Я села и с изумлением уставилась на него.

– Он ищет меня, – рассерженно, но терпеливо сказал Марк. – Только меня. О вашем существовании он и не подозревает. О Ламбисе тоже не знает. Вы будете там в полной безопасности. Теперь, надеюсь, вам хватило ума понять это?

– Но… но он вас убьет, – заикаясь, глупо произнесла я.

– И каким же образом вы предполагаете это предотвратить? – разгневанно спросил Марк. – Прикончит и вас тоже, и все из-за меня. Замолчите и ступайте. У меня нет сил спорить.

Я молча повернулась.

Но было поздно. Я начала соскальзывать назад из моего укрытия в можжевельнике, когда Марк схватил меня здоровой рукой.

В первый момент я не поняла, в чем дело, но тут же заметила сквозь зелень мелькание красной повязки. И сразу же услышала – настолько он был близок – хруст песка под подошвами его сапог и стук покатившегося из-под ноги камня.

Марк лежал как изваяние. Несмотря на забинтованную руку и страшно бледное лицо, он выглядел на удивление угрожающе, хотя его оружием были лишь складной нож и горсть камней.

Критянин решительно шагал по тропе, по которой ушел Ламбис. Она вела мимо маленького поля златоцветника, ниже пастушьей хижины, мимо источника, от которого начинается подъем на выступ…

Теперь человек был мне хорошо виден – плотного телосложения, невысокий, но сильный на вид, с кожей цвета красного дерева. Я не могла на таком расстоянии ясно различить черты его лица, мне бросились в глаза лишь квадратные скулы и полные губы под густыми усами. Рукава его темно-синей рубашки были засучены, открывая коричневые узловатые предплечья. Я разглядела даже ярко-красную отделку его безрукавки. Обернутый вокруг талии кушак с заткнутым за него ножом довершал его критский «героический» наряд.

Человек снова поднял бинокль. Мы лежали неподвижно, как камни. И потянулась минута, когда сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Солнце накаляло скалу, обвевающее нас тепло несло запахи вербены, тимьяна и шалфея. Осмелев от нашей неподвижности из-за камня на несколько футов выползла маленькая коричневая змейка. Ее крошечные глазки сияли на свету, как капли росы. Я едва обратила на нее внимание: бояться еще чего-то было уже просто невозможно. Да и не время было волноваться из-за крохотной змейки, когда внизу, на краю альпийского луга, стоял с поднятым биноклем убийца…

Но вот движение бинокля остановилось. Мужчина застыл, как пойнтер. Он увидел пастушью хижину.

Если бы он был местным жителем, он бы, конечно, знал о ее существовании, но судя по всему, подумала я, он просто забыл о ней, а теперь вспомнил. Он опустил бинокль, который свободно висел на шнуре, снова выставил вперед ружье и, не спуская взгляда с двери хижины, осторожно двинулся по златоцветнику вперед.

Я обернулась и увидела немой вопрос в глазах Марка: все ли следы я уничтожила? Лихорадочно я перебирала в памяти: ложе, пол, моя сумка и ее содержимое, сумка Марка для провизии, повязка с его плеча, кожура апельсина. Да, все, я была в этом уверена. Я коротко и успокаивающе кивнула Марку.

Он чуть заметно поднял большой палец вверх, что означало одобрение, и мотнул головой в сторону расселины позади нас. Его глаза улыбались. Я как могла ответила ему тем же и послушно, как та маленькая коричневая змейка, нырнула в тень узкой расселины.

Она шла под углом к выступу, так что, устроившись в конце нее, я могла видеть оттуда только узкий сектор выступа и ногу Марка от ступни до колена.

Расселина была подобием какого-то убежища, но отсюда я ничего не могла видеть и поэтому чувствовала себя хуже, чем на выступе. Я расположилась тут и прислушивалась к ударам своего сердца.

Вскоре я услышала и его. Он шел осторожно, но в тишине утра шаги его раздавались громко. Он приближался, ступил с травы на камень, с камня на песок, потом, за скалой, шаги смолкли; их звук поглотило журчание источника…

Тишина. Такая долгая тишина, что я могла бы поклясться: солнце за это время значительно продвинулось по кругу и тени в расселине переместились…

Потом внезапно шаги послышались под самым выступом. Тихие шаги по каменистой почве. Зашуршали раздвигаемые кусты у фигового дерева. Я видела, как напряглась нога Марка.

Шорох прекратился. Потом опять послышались шаги по песку и стихли…

Я отчетливо представила себе, как он снова остановился, поднес к глазам бинокль и окидывает взглядом трещины и щели, где мог бы укрыться человек. Может быть, он даже увидел и расселину, где я укрылась, и раздумывает, как до нее добраться…

Тень пронеслась перед входом в расселину. Пустельга. Я услышала в этой мертвой тишине легчайший звук, когда она коснулась края своего гнезда. Я бы и сегодня могла поклясться, что слышала легкий посвист воздуха в ее перьях, когда она замедлила свой полет, приближаясь к гнезду. Раздался радостный писк птенцов, такой резкий и громкий, словно в мертвенной тишине шотландского воскресенья играл сдвоенный духовой оркестр.

Легкая тень пронеслась снова. Птенцы внезапно смолкли. Хрустнула ветка под фиговым деревом.

И тут вдруг шаги стали удаляться. Возможно, смелый полет птицы уверил его в том, что поблизости никого нет. Как бы то ни было, он ушел. Звук шагов становился все тише и наконец совсем пропал. Когда пульс у меня постепенно успокоился, я вдруг обнаружила, что закрыла глаза, чтобы лучше слышать это желанное диминуэндо.

И вот тишина. Я открыла глаза и взглянула на видимый мне участок выступа. Ноги Марка там не было.

Будь я в состоянии как следует соображать, я бы сразу поняла, что он просто передвинулся дальше вдоль выступа, чтобы держать критянина в поле зрения. Но я так перепугалась, что в течение двух минут, показавшихся мне бесконечными, не сводила глаз с пустого проема, будто завороженная, и кошмарные картины, словно из фильма ужасов, одна за другой стремительно проносились передо мной. Быть может, убийца вовсе и не ушел, а Марк лежит с перерезанным горлом, устремив неподвижный взгляд в небо, убийца поджидает меня у выхода из расселины с обагренным кровью ножом…

Но вот наконец способность здраво рассуждать и самообладание вернулись ко мне. Конечно, у этого человека было ружье, а Марк совсем беззащитен, но едва ли критянин мог застрелить или заколоть его в полнейшей тишине…

Я выглянула. Никого, только шалфей – ярко-фиолетовый, с пахучими серыми листьями, примятый там, где лежал Марк. И ничего не слышно, только какой-то слабый шорох…

Змея! Вот оно что! Его укусила змея. С ужасающей быстротой представилась новая картина: мертвый Марк с почерневшим лицом лежит, уставившись в небо…

Если я сама сейчас не увижу небо, и как можно скорее, я сойду с ума. Я подползла ко входу в расселину и выглянула наружу.

Марк не умер, и лицо у него не почернело, наоборот, оно было очень бледным, а сам он стоял на ногах с таким видом, словно собирался преследовать убийцу. Того не было и в помине. Марк растаскивал стелющиеся побеги жимолости, которые маскировали выступ.

– Марк!

Он обернулся так резко, будто я чем-то швырнула в него.

Я стрелой пронеслась по выступу, схватила его за здоровую руку.

– И куда же вы собрались идти? – негодующе спросила я.

– Он пошел по склону назад. Я хочу проследить куда. Если сумею это сделать, он приведет меня к Колину. – В его голосе прозвучало отчаяние.

Я только что была сильно напугана, и стыд за этот страх еще не оставил меня, мешая мне сразу оценить обстановку и логично рассуждать.

– Вы хотите сказать, что собрались уйти и оставить меня тут одну?

Он выглядел смущенным, словно я задала неуместный вопрос, впрочем, наверное, так оно и было.

– Вы здесь в безопасности.

– И вы думаете, это все, что для меня имеет значение? Вы считаете, что мне совершенно все равно, будете ли вы… – Я осеклась: слишком многое могло прозвучать теперь, то, о чем не следовало говорить вслух; впрочем, он не слушал, но я была сердита на себя и добавила раздраженно: – И как бы далеко вы сумели уйти? Имейте хоть немного здравого смысла! Вам не одолеть и сотни ярдов!

– Надо попробовать.

– Нельзя вам еще! – Я сдержалась, понимая крайнюю неуместность продолжения разговора: я готова была не оставлять этот выступ до конца дней своих, но нужно было сохранить хоть самую малость гордости, спрятаться за нее. – Пойду я, – хрипло сказала я. – Я смогу держаться так, что он меня не заметит…

– Вы с ума сошли!

Наступила его очередь выйти из себя, и больше, как я могла заметить, из-за своей беспомощности, чем из-за меня. То, что разговор велся свистящим шепотом, нисколько не уменьшало его остроты; мы свирепо смотрели друг на друга.

– Даже и не пытайтесь, – снова заговорил он и тут же остановился: я увидела, как он изменился в лице.

Оно выражало облегчение столь очевидное, что в одно мгновение пропала изможденность, ушла тревога – словно они стерлись с лица, а улыбка стала радостной. Я обернулась и увидела, куда он смотрит.

Человек легко спрыгнул с груды камней над маленьким альпийским пастбищем и осторожно пробирался между зарослями златоцветника. Коричневые брюки, темно-синяя куртка, непокрытая голова – Ламбис. Он не упускает пришельца из виду, следует за ним к Колину…

Через несколько мгновений Ламбис исчез за утесом.

– Он скрылся, – сказал запыхавшийся Ламбис по-гречески. – Если идти по горе дальше, там есть еще одно ущелье, где течет вниз речка. Оно сильно заросло лесом. Там я его и потерял.

Это он говорил уже около часа спустя. Мы с Марком ждали, следили за склоном и наконец увидели возвращающегося Ламбиса. Он приближался медленно и выглядел усталым. Потом остановился на краю плато, заросшего цветами, и посмотрел вверх на скалы, где лежали мы. Судя по всему, он был один. Марк помахал ему рукой, а я поспешила навстречу, и мы встретились на узкой тропе над источником. Однако Ламбис был налегке. Я догадалась, что он где-то припрятал свою поклажу, чтобы следовать за критянином.

– Он ушел вниз по ущелью? – быстро спросила я. – Может быть, это еще один путь к Айос-Георгиосу, иначе я не понимаю, куда он еще мог пойти. Вы видели?

Грек покачал головой, вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Он заговорил на родном языке, словно слишком устал, чтобы говорить по-английски. Я ответила тоже на греческом, но он и виду не подал, что это заметил.

– Понимаете, я не мог к нему очень-то приближаться, так что нелегко было следить. Я потерял его среди скал и зарослей. А дальше он, возможно, выбрался из ущелья и пошел на восток, а может быть, направился в деревню. Надо все рассказать Марку. Он поднялся туда?

– Да. Я помогла. Ему намного лучше. А как Колин?

– А?.. Нет-нет… Ничего… Его там не было. Не было в лодке, – сказал он, а я подумала, что он говорит совсем не о том, о чем думает.

Он едва глянул на меня, все его внимание было приковано к скалам над нами, где лежал Марк. Грек снова обтер рукой влажное лицо и попытался быстро, без дальнейших разговоров, пройти мимо меня.

Охваченная внезапным дурным предчувствием, я поймала его за рукав:

– Ламбис! Вы правду мне говорите?

Он остановился, повернулся. Прошло две-три секунды, прежде чем он осознанно посмотрел на меня.

– Правду?

– О Колине. У вас плохие новости для Марка?

– Да нет, конечно нет! Конечно, я говорю вам правду, почему бы нет? Я сходил ночью к лодке. Его там не было. Не было никаких его следов. Зачем мне говорить вам неправду?

– Я… хорошо. Просто я не подумала… Извините.

– Я сержусь сейчас потому, что мне нечего ему сказать. Если бы я узнал что-нибудь через этого человека… – быстрое раздраженное пожатие плечами, – но я не узнал. Не получилось. И именно об этом мне и придется сказать Марку. Теперь дайте мне пройти, а то он будет гадать, что тут у нас случилось.

– Подождите, подождите минуту. Он знает, что вы не нашли Колина, мы следили за вами с выступа. А как насчет еды, вы достали еду и все прочее?

– Да, конечно. Я взял все, что смог унести. Я бы уже давно был здесь, да мне пришлось спрятаться и задержаться из-за этого. – Он кивнул вниз. – Когда я увидел, что он направляется сюда, я спрятал все вещи и пошел за ним. Хорошо, что вы ушли из хижины.

– Он ее видел, вы знаете?

– Да. Я догадался, что видел. Когда я пришел сюда, он как раз шел под выступом, и я понял, что он, должно быть, видел хижину. Но он продолжал рыскать… выстрелов я не слышал и догадался, что вы ушли. Я так и думал, что вы заберетесь сюда.

– Куда вы дели еду? Нам надо… впрочем, ничего, Марк захочет сначала услышать от вас новости. Пойдем к нему, не будем терять времени.

Но Ламбис заупрямился:

– Послушайте, почему бы вам самой прямо сейчас не сходить за едой? Всего лишь за едой, остальное можно пока оставить, я потом заберу.

– Ну хорошо, если вы считаете, что я найду…

– У начала узкого ущелья, там, где я его потерял из виду. Походите там вокруг, где я шел, вы ведь видели? Найдете там что-то вроде козьей тропы, она ведет вдоль хребта туда, где речка втекает в узкое ущелье. Наверху увидите скалы, но внизу растут деревья, видны их макушки.

– Да, понимаю.

– В начале ущелья, где сквозь скалы пробивается источник, есть оливковое дерево. Оно выросло в укрытии и очень старое, большое и дуплистое. Вы его легко найдете, других таких поблизости нет. Я все оставил внутри его. Сам я приду потом, после того, как увижу Марка.

Едва договорив, он повернулся и пошел. Казалось, что, к своему немалому облегчению избавившись от меня, он полностью забыл о моем существовании. Но назойливая мыслишка – откуда вдруг такое отношение ко мне, – долго не продержалась. Если Ламбис (который, вероятно, поел на борту каика) мог так легко отмахнуться от мысли о еде и питье, то я не могла. Стоило мне подумать о том, что спрятано в дупле дерева, как я понеслась к нему со скоростью, с которой булавка притягивается магнитом.

Я нашла оливу достаточно легко. Это и на самом деле очень заметное дерево. Но и без того интуиция обязательно привела бы меня к еде, как хищника к добыче, даже если бы сверток со съестным похоронили в самых глубинах лабиринта царя Миноса.

Я бросилась обшаривать дупло. Там, в двух одеялах, была завернута целая коллекция всякой всячины. Я развернула одеяло и вывалила наружу то, что принес Ламбис.

Здесь были медикаменты, бинты, антисептик, мыло, бритва… Но сейчас я отложила это в сторону, чтобы сосредоточиться на еде.

Полный термос кофе, несколько банок консервов, сгущенное молоко. Банки с солониной. Печенье. Маленькая бутылка виски. И наконец, – о чудо! – консервный нож.

Я радостно побросала все это в одно одеяло, связала в узел и отправилась назад.

На полпути я встретилась с Ламбисом. Он не стал разговаривать, только кивнул мне, уступая дорогу на тропе. Я была этому рада, потому что, когда рот набит печеньем с тмином, нелегко вести вежливые речи, а на греческом, в котором есть задненёбные, это звучало бы вообще безобразно.

Но все же я была бы счастливее, если бы взгляд, который Ламбис на меня бросил, был посветлее. Не то чтобы в нем опять появилось подозрение, нет, это было что-то, может быть, и не столь определенное, хотя и вызывающее замешательство. Скажем так: в нем уже не было доверия. Я была снова чужой.

Я гадала, о чем они с Марком говорили.

Я застала Марка сидящим в глубине выступа. Он опирался на скалу и внимательно рассматривал открытый горный склон. Я заговорила, и он рывком повернулся ко мне.

– Вот термос, – сказала я. – Ламбис говорит, что там суп. Возьмите кружку, а я воспользуюсь крышкой от термоса. Съешьте вашу долю сразу, ладно? Я хочу снова разжечь костер, приготовить кофе.

Я ждала, что он станет возражать, но он без всяких разговоров взял у меня термос.

– Я… мне очень жаль, что у Ламбиса не было новостей получше, – нерешительно произнесла я.

Крышка термоса словно приросла. Он повернул ее здоровой рукой, и она подалась.

– Ну, этого я и ожидал. – Он поднял взгляд, но у меня было впечатление, что я все же не в фокусе. – И больше не волнуйтесь, Никола. – Последовала улыбка, вымученная, непривычная на его лице. – Хватит на сегодняшний день. Давайте сперва поедим, хорошо?

Он принялся аккуратно разливать суп, а я поторопилась в расселину развести огонь.

Обед удался на славу. Сначала суп, потом сэндвичи с солониной и печенье с тмином, фруктовый кекс, шоколад и, наконец, кофе, обжигающе горячий кофе, подслащенный сгущенным молоком. Я жадно набросилась на еду, Ламбис, который подкрепился еще в лодке, поел совсем немного. Марк начал с аппетитом, но скоро уже ел с определенным усилием, хотя все же справился с обедом хорошо. Когда Марк распрямился и сел, покачивая зажатую в ладонях кружку, как бы сохраняя ее тепло, я подумала, что выглядит он уже намного лучше. Я сказала ему об этом, он встрепенулся и, кажется, отбросил свои мысли.

– Да, да. Сейчас я превосходно себя чувствую. И это благодаря вам и Ламбису. А теперь время подумать о том, что делать дальше.

Ламбис молчал. Я ждала.

Марк закурил и смотрел, как клуб дыма растворяется в прозрачном воздухе.

– Ламбис уверяет, что этот человек почти наверняка направился в Айос-Георгиос, и, поскольку это ближайшая деревня, самое разумное предположить, что, кто бы они ни были, эти душегубы, они оттуда. От этого все сразу становится проще и в то же время более сложно. Я хочу сказать, что теперь мы знаем, где искать, но зато уж определенно не сможем туда официально обратиться за помощью. – Он выстрелил в мою сторону коротким взглядом, как бы ожидая возражения, но я ничего не сказала, и он продолжал: – Все равно, очевидно, первым делом следует добраться туда и выяснить что-нибудь о моем брате. Я не такой дурак, чтобы думать, – в этих словах прозвучала усталость, сознание своей собственной беспомощности, – что я в состоянии многое сделать сам. Пойдет Ламбис.

Ламбис молчал. Казалось, он едва слушал. Я вдруг поняла, что все, о чем надо было переговорить этим двум мужчинам, уже сказано. Военный совет состоялся, пока я ходила за едой, и первые решения приняты. Я подумала, что знаю, в чем они состоят.

– Ну и, конечно, – продолжал Марк, он говорил гладко и не смотрел на меня, как человек, который пытается включить магнитофонную запись с определенного места, – Никола с ним.

Я была права. Первое распоряжение совета: «Женщины и маркитанты – прочь: кампания вот-вот начнется».

Марк обратился теперь прямо ко мне:

– Ваша кузина приезжает сегодня, так ведь? Вам надо быть там, иначе вам станут задавать вопросы. Вы бы могли быть в гостинице и зарегистрироваться, – взгляд на запястье, – боже мой, ну, скажем к ланчу. Ну а потом можете забыть обо всем этом и продолжать свой нарушенный Ламбисом отпуск.

Я пристально посмотрела на него. Ну, подумала я, опять то же самое: улыбка, дружеская, но усталая, скрывающая тревогу, упрямый рот; и во всей манере держаться ясно сквозит: «Спасибо большое, а теперь, пожалуйста, ступайте прочь и больше не приходите».

– Ну конечно, – сказала я, подтянула холщовую сумку, разворошив можжевеловые иголки, и начала беспорядочно засовывать в нее вещи.

Я понимала: он совершенно прав. В любом случае я ничего не могла сделать. К тому же сегодня приезжала Фрэнсис. Словом, мне надо было выбираться отсюда и держаться в стороне. А еще – тут я была с собой довольно откровенна – я вовсе не желала быть втянутой в ситуацию, подобную вчерашней или сегодняшней, связанную с волнениями, дискомфортом, моментами жуткого страха. Не была я готова и к тому, чтобы ко мне относились как к обузе или даже как к помехе, а так, наверное, и случится, когда Марк встанет на ноги.

Так что я запихнула в сумку свои вещички и довольно бодро улыбнулась ему:

– Счастливо!

Его быстрая ответная улыбка выражала нескрываемое облегчение.

– Вы прекрасно проявили себя, мне нет необходимости говорить, насколько это было здорово, и я не хочу выглядеть неблагодарной свиньей после всего, что вы сделали. Но вы сами видели кое-что из того, что здесь творится, и уж если я могу вас избавить от всего этого, то это моя прямая обязанность.

– Все в порядке, вам нечего беспокоиться. Во всяком случае, я страшная трусиха, и волнений, которые я пережила, мне хватит на всю жизнь. Не буду вам мешать. Как только доберусь до гостиницы, только вы меня и видели.

– Надеюсь, багаж ваш там, где вы его оставили. А если нет – вам придется придумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить это. Дайте сообразить…

– Выдумаю что-нибудь достаточно правдоподобное. Боже мой, да не стоит вам так волноваться! Это мое дело.

Если он и слышал мои слова, то пропустил мимо ушей. Он сосредоточенно гасил сигарету, хмуро глядя на нее, погруженный в свои мрачные мысли.

– И еще одно, это крайне важно, Никола. Если вы увидите Ламбиса или меня в деревне или еще где-то – вы нас не знаете.

– Ну конечно не знаю.

– Я должен вам напомнить об этом, понимаете. Вы ведь будете в британском посольстве в Афинах?

– В британском посольстве? – Ламбис удивленно раскрыл глаза.

– Да. – Марк взглянул на него теперь знакомым мне, не допускающим возражений взглядом. – Она там работает. – Затем мне: – Я вас найду там?

– Да.

– Я вам напишу. И еще…

– Что?

Марк не смотрел на меня, он поглаживал лежащие рядом камешки.

– Вы должны мне кое-что обещать ради моего спокойствия.

– Что же именно?

– Что вы не будете обращаться в полицию.

– Раз я не участвую больше в ваших делах, вряд ли я стану осложнять этим жизнь. Но я все же не могу понять, почему бы вам не пойти хотя бы к старосте в Айос-Георгиосе. Лично я за то, чтобы идти самым простым путем и обратиться прямо к властям, при любых обстоятельствах. Но это ваше дело. – Я переводила взгляд с одного на другого, они сидели в непреклонном молчании. Тогда, чувствуя свою навязчивость, я все же продолжила: – Марк, вы ведь знаете, что не сделали ничего плохого. Они сразу поймут, что вы просто турист-англичанин…

– Это делу не поможет, – сухо сказал он. – Если они не поняли этого в субботу, то наверняка поняли в воскресенье или сегодня утром. И тем не менее этот наш приятель разыскивает меня с ружьем.

– Вы забываете о Колине, – сказал Ламбис. – Он причина всего этого. – Последовал широкий жест, охватывающий выступ, остатки еды, весь наш на скорую руку разбитый лагерь. – Пока мы не узнаем, где Колин, как мы можем что-нибудь предпринимать? Если он еще жив, он их… не знаю этого слова… о́ омерос.

– Заложник, – подсказал Марк.

– Да, конечно. Я… извините меня… – Мой голос затих.

Я снова смотрела то на одного, то на другого. У Марка лицо без всякого выражения. Ламбис – мрачный, замкнутый. И я вдруг поняла, что страстно желаю одного – скорее бежать отсюда прочь, к подножию горного склона, во вчерашний день: лимонная роща на солнце, белая цапля, место, где я вошла в…

Я встала, и Ламбис поднялся вместе со мной.

– Вы тоже идете? – спросила я.

– Я провожу вас немного.

На этот раз я не стала возражать, не хотелось. Кроме того, я подумала, что, как только исчезну, так сказать, из его поля зрения, он, наверное, захочет пойти своим путем в деревню. Я повернулась к Марку:

– Сидите. Зачем эти церемонии. – Я улыбнулась, протянула руку, и он взял ее. – Я прощаюсь. Удачи вам.

– Вы забрали кофту?

– Да.

– Извините, что не могу вернуть юбку.

– Ничего страшного. Надеюсь, рука у вас скоро заживет. И разумеется, я надеюсь… что все кончится хорошо. – Я подняла сумку и перебросила ее через плечо. – Ну, я пошла. Думаю, что через пару дней все это покажется мне сном.

– Считайте, что так оно и есть. – Он улыбнулся.

– Хорошо. – Я еще немного помешкала. – Можете мне поверить: глупостей я не наделаю, хотя бы потому, что слишком уж страшно. Но не думайте, что я закрою глаза и заткну уши. Видите ли, если это связано с Айос-Георгиосом, я обязательно увижу того человека с ружьем и все о нем разузнаю. И обязательно выясню, кто хорошо говорит по-английски. Я ни в коем случае не буду вас тревожить, если только не услышу чего-то ужасно важного. Но если услышу… я думаю, мне следует знать, где вас найти. Там, где лодка?

Ламбис быстро взглянул на Марка. Марк явно пришел в замешательство, потом сказал ему по-гречески:

– Лучше ей рассказать. От этого не станет хуже. Она ничего не знает, и…

– Она понимает по-гречески, – резко прервал его Ламбис.

– Ну? – Марк бросил на меня испуганный, недоверчивый взгляд.

– Она и говорит, пожалуй, не хуже вас.

– В самом деле? – Он заморгал, что-то лихорадочно вспоминая, и я впервые увидела, как на щеках его проступил румянец.

– Ничего страшного, – мягко сказала я по-гречески. – Вы не так уж сильно проговорились.

– Что вы, – сказал Марк, – так мне и надо за мою бестактность. Извините.

– Ничего. Не хотите рассказать о лодке? В конце концов, кто знает, может быть, и мне потребуется помощь. Мне будет легче, если я буду знать, где вас искать.

– Конечно, – сказал Марк и принялся объяснять, как добраться до каика от разрушенной византийской церкви. – А как дойти до церкви, вы можете узнать у любого, это обычный маршрут, которым ходят все приезжие англичане. Думаю, все ясно? Да? Но надеюсь, вам не понадобится приходить.

– Все предельно понятно, – сказала я. – Еще раз до свидания. Всего вам наилучшего.

Ламбис пошел первым. Мое последнее мимолетное впечатление о Марке – это как он в оцепенении сидит, словно привязанный к теплому камню, рядом – пустая кружка, и взгляд у него какой-то тусклый, озабоченный, делающий его намного старше.