Читать книгу Похищение невесты - Мэри Уайн - Страница 3

Этот человек двигался слишком бесшумно! Похоже, в нем таилось нечто сверхъестественное.

Джемма негодовала на собственные мысли: ей не нравилось, что они настолько мрачные. Такие люди, как Гордон Дуайр, все равно остаются людьми: она слышала биение его сердца и шумное дыхание, наполнявшее его легкие воздухом. Он был таким же реальным, как и она сама.

Однако эта мысль почему-то не успокоила ее, а раздула тлевшие угли возбуждения, которые сохранились с того момента, когда она сидела в седле, прижавшись к его спине.

Она осмотрела шотландца с ног до головы, пытаясь лучше понять, почему ему удавалось двигаться настолько неслышно. Во всем его теле ощущалась сила, говорившая о том, что он человек действия и не любит тратить лишнее время на разговоры. На нем по-прежнему был тот же килт, однако над его плечом больше не возвышалась рукоять меча. Тем не менее она вовсе не помышляла, будто от этого он стал менее опасным.

Гордон показался ей воплощением идеала мужчины-воина. Это ощущалось во всем: в том, как он двигается, как держит руки – чуть отставив локти и зацепив большими пальцами ремень килта.

Простой шерстяной камзол был наполовину расстегнут. По ее коже пробежала горячая волна, и она прикусила нижнюю губу, чтобы прийти в себя.

– Ула хорошо знает свои обязанности. Она позаботится о том, чтобы под моим кровом ты ни в чем не испытывала нужды.

Джемма только теперь поняла, что желание лучше его рассмотреть повергло ее в немоту. Это вызвало у нее чувство досады, потому что подобного с ней никогда раньше не случалось. Такая растерянность была совершенно не к месту, тем более что ей нужно хорошо соображать, чтобы убедить этого внушительного шотландца вернуть ее домой. Там у нее была свобода выбора. Здесь она оказывалась целиком во власти Гордона, и эта мысль ее тревожила. Хотя она вела довольно простую жизнь в сельской местности, недостатка в свободе у нее никогда не было.

– Да, Ула была очень добра.

Он шагнул к ней, и складки его килта чуть заколебались. Она невольно обращала внимание на его наряд, потому что он так разительно отличался от тех, которые казались привычными ее взгляду. Если уж на то пошло, и сам Гордон Дуайр разительно отличался от всех, кого она знала. Возможно, именно поэтому рядом с ним ей так трудно было управлять своими мыслями.

Ну конечно! Это объяснение звучало вполне разумно, а понимание поможет ей нормально мыслить. Именно это ей необходимо сейчас как никогда.

– Я буду вспоминать о ней с благодарностью.

В комнате раздался негромкий смех. Гордон еще сильнее сократил разделявшее их расстояние.

– Ты спешишь уехать, милая? Солнце встанет еще не скоро.

– Вполне понятно, что мне хочется поскорее вернуться домой. Я этим не намерена вас обидеть. Но как бы я ни была вам благодарна за помощь, мне прежде всего хочется вернуться в Эмбер-Хилл.

Его лицо моментально посуровело.

– Видишь ли, милая, тут я не могу с тобой согласиться. Насчет твоего возвращения туда, где тебя не могут уберечь от беды.

– Я же вам сказала: это я сама виновата.

Лэрд Бэррас скрестил руки на груди.

– Я это прекрасно помню, милая. Именно поэтому мне и не хочется возвращать тебя обратно туда, где ты можешь делать все, что тебе захочется, а те, чей долг состоит в том, чтобы оберегать тебя от бед, умывают руки.

– Я совершила ошибку, уехав из замка в такой поздний час.

– Совершила, тут сомнений нет. И это чуть не стоило тебе жизни.

В его голосе явно прозвучало осуждение. Джемму его резкость заставила ощетиниться.

– Обычно я не нарушаю правил, установленных моим братом.

– А вот в это верится с трудом. Я и подсчитать не смогу, сколько раз видел, как ты скачешь по этому месту.

«Он смотрел, как я езжу верхом?»

Джемма вцепилась пальцами в ткань юбки и ото шла от него на несколько шагов. Ее желудок неприятно трепыхнулся.

Он видел ее бессчетное количество раз?!

– Вам не следовало это делать.

Единственным источником света был подсвечник, стоявший на столе. В полумраке ей было спокойнее – так легче было скрывать свои чувства.

– Нет, милая. Это тебе не следовало оказываться там, где я с моими людьми мог за тобой наблюдать.

В его голосе по-прежнему слышалось осуждение. Это задело ее гордость и заставило возмущенно вскинуть голову.

– Вам до меня нет дела, сэр. И я всегда оставалась на своей земле. Разве не так?

Он пошел следом за ней, и она не могла решить, что лучше – отступить дальше или остаться на месте. В его взгляде промелькнуло какое-то чувство… неужели одобрение?

– Но сейчас мне есть до тебя дело, потому что это моими людьми я рисковал, чтобы тебя спасти. Знай, что я не рискую ими бездумно. А ты еще слишком глупа, чтобы давать тебе такую свободу, какую предоставил тебе твой брат.

Джемма ахнула, ощущая себя одновременно глубоко задетой и удивленной тем, что он мог счесть себя вправе решать, что для нее будет лучше. Это желание показалось ей даже трогательным и было воспринято ее телом, словно ласка.

– То, что вы просили моей руки, еще не дает вам права мне что-то диктовать, сэр.

Он опустил руки, и она снова задрожала, вспомнив, какими были ее ощущения, когда она прижималась к нему во время скачки. Искра возбуждения вспыхнула так стремительно, что она снова больно прикусила губу, чтобы как-то отвлечься от волнения, кипевшего в ее теле.

– А вот то, что я подхватил тебя с земли, не дав изнасиловать, дает мне такое право, милая. – Его голос ранил ее, словно острое лезвие. На его лице не осталось и следа дружелюбия – там читалось только суровое осуждение. – Я просил у твоего брата разрешения за тобой ухаживать, но никогда не просил твоей руки. И теперь мне сдается, что тогда я поступил мудро. Мне не нужна жена, у которой ума меньше, чем у малого ребенка.

Его отповедь обжигала болью.

Джемма испытала такое же ощущение, словно от удара кнутом. Удар кнутом она получила всего один раз в жизни – и по очень похожей причине. От недостатка внимания к тому, что происходит вокруг нее.

Ей было всего десять лет – и она вышла в ту часть площадки для тренировок бойцов, куда ей ходить не полагалось. Толстый плетеный кнут успел впиться ей прямо в спину прежде, чем мужчины заметили вторжение постороннего на их территорию. Она совершила ошибку, придя туда, и отец дал ей это понять очень прямо, наказав прямо на глазах у всех, кто в тот момент был на тренировке. Что ж, отцу было положено ее воспитывать. И этот урок она не забывала все то время, пока он был жив.

Вот почему осуждение Гордона Дуайра задело ее так сильно. Она не лишена недостатков, но это еще не значит, что ей нужен кто-то, кто пытался бы вести себя так, как положено отцу.

– Ну что ж, похоже, мы с вами сошлись во мнении. Я тут чужая, лэрд Бэррас.

Она произнесла его титул на английский манер, чтобы еще сильнее подчеркнуть, насколько они разные.

Ее собеседник презрительно фыркнул.

Этот звук ясно показал, насколько он с ней не согласен. Джемма почувствовала, что невольно вскинула голову. Она успела остановиться, так что это движение могло бы остаться незамеченным, однако его взгляд явно отметил это выражение упрямой воли. Его глаза вспыхнули, говоря о его решимости добиться, чтобы она покорилась ему.

Чего она делать не собиралась.

– Я буду с нетерпением ждать рассвета и моего отъезда.

Ему очень не понравилось то, что она диктует ему. Джемма увидела, как в его взгляде отразилось желание возмутиться, однако в следующую секунду он резко втянул в себя воздух, борясь с потребностью опускаться до спора с ней. Джемма повернулась к нему спиной. Это было очень смело и, возможно, не менее глупо, чем решение уехать из Эмбер-Хилла вопреки словам Синклера.

Однако напряжение становилось почти невыносимым. Ей остро захотелось что-то сделать, каким-то образом разрешить ситуацию прежде, чем она сломается, не выдержав такого развития событий.

И дело было не только в этом…

Она впилась ногтями себе в ладони, ощущая, что время словно застыло на месте. Она ощущала присутствие Гордона у себя за спиной.

Гордона?!

С каких это пор она мысленно стала звать этого шотландца по имени? Такая слабость не принесет ей ничего, кроме горьких сожалений! Этого мужчину она не интересует нисколько. Он считает ее глупой, видит в ней обузу. Его отношение больно задевало ее, несмотря на желание справиться с этим чувством, напомнить себе, что его мнение совершенно не должно ее интересовать. Что с того, что когда-то ей были приятны его взгляды?

«А еще было очень приятно прижиматься к его сильному телу».

Она напряженно замерла, стараясь прогнать это воспоминание, однако в этом случае ее тело отчаянно сопротивлялось, не желая ей подчиниться. Не выдержав напряжения, она повернула голову, чтобы снова на него посмотреть.

То место, где так недавно стоял рослый шотландец, оказалось пустым. Джемма повернулась, обводя взглядом полутемные углы комнаты, но не обнаружила там ничего, кроме мебели.

Он действительно умел двигаться совершенно бесшумно. Как жаль, что она не способна с такой же легкостью прогнать его из своих мыслей! Неожиданно для себя она ощутила щемящую боль и разочарование, которые заставили ее горестно вздохнуть.

– Мужчинам не всегда удается понять, что заставляет женщину поступать именно так, а не иначе.

Негромкие слова Улы заставили лэрда раздраженно смерить ее взглядом, однако домоправительницу это нисколько не смутило. Ее шаги оставались такими же размеренными и уверенными. Подойдя к нему, женщина подала ему деревянную кружку, нисколько не опасаясь, что он не сдержит своего раздражения.

– Это не важно. Я увезу ее домой, и пусть ее брат сам с ней разбирается. Теперь я понимаю, почему она до сих пор не замужем.

Гордон взял кружку с элем и сделал большой глоток. Ула явно была с ним не согласна. Он понял это по ее глазам, и это ему весьма не понравилось, потому что это был один из тех взглядов, которыми женщины часто одаряют мужчин. Они как бы говорят, что мужчины просто не способны понять то, что их заботит.

– Эта девица ездила по приграничной земле, не задумываясь о том, что с ней может приключиться. Ясно, что она не замужем потому, что слишком избалована.

Ула возмущенно застыла, заставив Гордона хмыкнуть.

– Ты не согласна, Ула? Я никогда не приказывал тебе помалкивать. Это только англичане делают.

– Тебе никогда и не надо было ничего мне говорить, потому что я и сама знаю, когда не стоит трепать языком, лэрд.

Гордон пожал плечами и снова поднес к губам кружку.

– Да, ты разумнее большинства. Но я же вижу, что ты не согласна со мной насчет этой девицы. Почему? Твой собственный сын был сегодня с нами. Не думаю, что ты обрадовалась бы, услышав, что его проткнули мечом из-за какой-то знатной англичанки, которой не хватило ума остаться дома, когда солнце клонится к закату.

– Такое известие меня не обрадовало бы, это правда.

– Но?..

Гордон настаивал на том, чтобы Ула ему ответила, почему-то испытывая страстное желание выяснить, почему именно его домоправительница с ним не согласна в отношении Джеммы Рэмсден.

– Но Лилли, дочка кузнеца, сестра которой вышла замуж за сапожника с земли Рэмсдена, говорила мне, что эта девушка четыре последних года выхаживала своего отца. – Ула чуть наклонила голову набок, обдумывая, как лучше высказать свою мысль, а потом решительно подняла указательный палец. – Она могла бы поручить все служанкам, но, по словам Лилли, дочка своими руками отца обихаживала. Она даже спала в комнате для прислуги рядом со спальней господина. Это делала не избалованная девчонка, а женщина, которая любит родителя.

– Но все равно она ехала одна вдоль границы на закате. Может, ты еще не слышала, что мы спасли ее от шайки английских бандитов, которые собрались ее насиловать?

Сказав об этом, Гордон неожиданно ощутил, как его охватывает чувство глубокого облегчения. Он сам себе удивился, поскольку далеко не впервые помешал осуществлению дурного дела. Однако никогда прежде у него не подгибались колени – и он забывал о случившемся сразу же после того, как выпивал кружку доброго эля. И сейчас он поспешил осушить ее до дна, надеясь, что это поможет ему оставить все позади.

Однако странное чувство его не покинуло, и Ула снова наполнила ему кружку, словно угадав, что он не в состоянии так легко отмахнуться от происшедшего.

– Ладно, я соглашусь, что она не капризная. По крайней мере в том, что касается преданности своим родным. Но это не меняет дела: она все равно бестолковая. Ее очень трудно было бы оберегать.

– Не она первая совершает ошибки, когда сердце переполнено болью. Говорят, что она начала уезжать верхом только после того, как умер ее отец. Это тяжелый удар, который сломил бы многих.

Замолчав, Ула отвернулась и направилась в коридор. Пройдя по нему, домоправительница вошла в ту комнату, где осталась Джемма. Спустя несколько мгновений она вышла оттуда уже без кувшина.

Боль… да. В глубоком горе многие люди делают такое, чего обычно ни за что не стали бы делать в обычной обстановке. Такое, о чем они очень жалеют потом, когда боль стихает и к ним снова возвращается способность разумно мыслить.

И конечно, чем сильнее личность, тем на большее безумство она способна. Один из его знакомых лэрдов, Деверелл Лахлан, горько оплакивал умершую невесту и ночами скакал повсюду, словно разбойник-горец. Он не брил бороду, которая с каждым разом, как Гордон с ним встречался, становилась все длиннее, взгляд оставался мрачным, и незаметно было, чтобы в глазах его друга появилось наконец хоть малейшее просветление.

Да, горе – это очень сильное чувство.

Он снова посмотрел в ту сторону, где оставил Джемму. Внезапно он перестал так сильно ее осуждать, и ему даже захотелось снова вернуться туда, куда ее поместила Ула.

Это была спальня, пусть даже кровать и стояла далеко от того места, где они разговаривали. Тем не менее многие осудили бы его за то, что он остался вдвоем с невинной девицей в спальне.

А Джемма невинна. Он готов был бы поставить на это своего лучшего жеребца.

Она дрожала, прижавшись к его спине, и сердце у нее отчаянно колотилось, хоть она и старалась справиться с собой, чтобы он этого не заметил. Опытная женщина так не смущалась бы. Его глаза радостно блеснули. Пусть она и опускала ресницы, стараясь казаться спокойной, но только невинные девицы бывают так изумлены, встретив мужчину, вызвавшего у них интерес.

Именно так смотрела на него Джемма, когда он появлялся у нее дома, чтобы поговорить с ее братом. Ее влекло к нему не менее сильно, чем его к ней, несмотря на то что она сохранила девственность. Ему следовало бы вернуть Улу, чтобы та оставалась свидетельницей того, что будет между ними происходить, но ему надоело наблюдать за Джеммой в окружении посторонних людей. Он вел себя по-рыцарски и наносил визиты ее брату, но это только позволяло Джемме от него прятаться.

И не в силах ничего с собой поделать, он зашагал обратно по коридору. Больше не считая ее избалованной обузой, он был настроен действовать решительно.

Джемма понюхала эль и наморщила нос. Этот напиток никогда не нравился, что считалось чуть ли не грехом, поскольку англичане пили эль за каждой трапезой. Ей нравилось любое зерно, но получившийся при брожении эль казался ей кислым. Ячмень и пшеницу она предпочитала употреблять в виде горячей каши.

– Если тебе не нравится эль, у нас есть сидр.

Джемма вздрогнула и пробормотала пару слов, которые ее брат совершенно не ожидал бы от нее услышать. Больше того, он пребывал в уверенности, будто она подобных слов не знает. Конечно, она научилась ругаться у его вассалов, но Керан, как и все мужчины, почему-то считал, что, когда мужчины сыплют непристойностями, женщины в доме должны быть глухи.

– Я жду только одного – чтобы солнце поскорее встало.

– Боюсь, долго придется ждать.

Гордон Дуайр прошел в ее комнату, держа в руке большую кружку. Джемма внезапно поняла, что кровать находится в той же самой комнате, всего в двадцати шагах. Башня Бэрраса была старомодной, без лишних перегородок. В более новых строениях приемную от собственно спальни отделяла бы стена. Почему-то ее очень взволновало присутствие постели и воспоминание о том, как ее тело реагировало на близость Гордона, когда она сидела в седле вплотную к нему.

– А мне казалось, что вы со мной распрощались. Что вам не по душе пришлась моя неосмотрительность.

Она поспешила отойти подальше от эля и кровати, перейдя в полумрак, куда почти не доставал свет свечей.

– Почему же ты оказалась вдали от дома?

Джемма почувствовала, что глаза ее изумленно округляются, и сделала еще шаг в темноту, чтобы спрятать от него свое лицо. Гордон поставил свою кружку на стол и наблюдал за ней исподлобья. У него были темные волосы, черные, как ночь, а вот глаза оказались ярко-синими.

– Не важно, что выгнало меня из дома. Важно, что я осознала, насколько это было глупо.

Одна темная бровь чуть выгнулась.

– Я слышал, что ты начала ездить верхом, когда умер твой отец. Думаешь, я не могу понять, что горе творит с человеком?

– Мне непонятно, почему вы решили, будто я могу поделиться с вами чем-то столь личным. Мы друг с другом практически незнакомы, сэр.

Он негромко рассмеялся и скрестил руки на груди, отчего его мышцы стали еще рельефнее бугриться под узкими рукавами камзола.

– Пусть так, но это не значит, что во власти горя я сам никогда не делал такого, о чем потом жалел.

– Такая откровенность делает вам честь, сэр. Выходит, все мы не безгрешны. – Она вдруг обнаружила, что уперла руки в бока, словно рассерженная жена, и поспешила их опустить, сцепив пальцы и постаравшись успокоиться. – Но почему-то я сомневаюсь, что езда верхом служит вам спасением, поскольку вы делаете это так часто.

Его лицо вдруг преобразилось, став преступно привлекательным: губы изогнулись в улыбке, блестящие глаза преисполнились чисто мужской радости.

– Ну, езда тоже бывает разная. Бывает такая, которая мужчине в удовольствие. Честно скажу, долгая и горячая езда мне нравится. И чем чаще, тем лучше.

Он намекает на постельные утехи! Его глаза при этом озорно горели, губы насмешливо улыбались.

У нее запылали щеки и рот открылся от изумления. Она закрыла его с такой поспешностью, что зубы щелкнули, однако ей пришлось бороться с желанием посмотреть в сторону кровати. У нее вдруг возникло острое желание узнать, как в ней будет выглядеть этот шотландец.

«Как будет ощущаться прикосновение его губ к моим»…

– Вы не имеете права судить мои поступки, сэр.

– Ты хочешь сказать, что мне не следует высказывать свое мнение, поскольку я и сам не безупречен?

Он пересек комнату, сократив разделявшее их расстояние, и его движения ее заворожили. Он с каждым шагом казался все более высоким и внушительным, но она застыла на месте, потеряв способность двигаться. Оказавшись так близко от нее, он вынужден был наклонять голову, чтобы по-прежнему смотреть ей в глаза.

– Милая, а ты разве сейчас не судишь мои пристрастия в езде?

К Джемме вернулась способность двигаться, и она судорожно сжала пальцами юбку.

– Не стала бы, если бы вы не были настолько неотесанны, что заговорили о подобном. Могу вас в этом уверить, сэр.

– Можешь меня уверить? Да неужели?

Он стремительно поймал ее руку. Его сильные пальцы обвились вокруг ее запястья, и он повернул ее кисть ладонью вверх, открыв нежную кожу.

– Отпустите меня и уходите. Нам не следует оставаться здесь одним.

– Еще не время. Мне сдается, что нам давно пора посмотреть друг на друга не издалека, а с более близкого расстояния.

У нее перехватило дыхание, а рот снова изумленно открылся.

– Вы… вы ведете себя возмутительно. Отпустите меня немедленно, слышите?

– Вот, милая, и это снова возвращает меня к тому, что я должен напомнить тебе, как неосмотрительно было выезжать из дома на закате. – Он чуть сжал пальцы у нее на запястье – только чтобы она на мгновение почувствовала боль. Стоило ее глазам расшириться от боли, он тут же ослабил хватку, хоть и не отпустил ее руки. То, как он читал по ее лицу ее чувства, странно сближало их. При этой мысли у нее на лице отразилось смятение. – Вот видишь, выйдя из-под покровительства и защиты брата, ты должна сама справляться с тем, что с тобой происходит. Правила этикета и воспитания часто рассыпаются, если ты первая о них забываешь.

– Значит, я сама буду виновата в том, что вы пожелаете со мной делать?

Она потянула руку, но это было напрасными усилиями: он продолжал надежно ее держать.

– Да, милая.

Голос у него был глубоким и красивым, так что сердце ее снова забилось быстрее. В его взгляде ощущался тот же огонь, который она пыталась погасить в себе. Он пылал там, дразня и притягивая ее. Однако было и еще нечто, что она заметила в нем – и отличало его от того рыцаря-англичанина. Англичанин совершенно не пытался соразмерять свои силы.

«Доверься мне», – вспомнились Джемме его слова, и она вдруг поняла, что действительно ему доверяет.

– Вы же не варвар!

Ее слова явно подействовали на него. Она заметила, как в его взгляде отразилась гордость, словно ему было приятно сознавать, что она действительно в него верит. Однако одновременно на его губах возникла чувственная улыбка, заставившая ее задрожать. В его взгляде вместе с тем таилось обещание, говорившее ей, что он не из тех людей, кому можно разговорами помешать добиться того, чего он желает. Он не причинит ей боли – но это не значит, что он не станет давать воли своим желаниям.

– Если бы я действительно был тем варваром, которым ты меня считаешь, милая, я бы не стал соразмерять мою хватку.

– Надеюсь.

Джемма подозрительно сощурилась. Этот человек ее дразнит! Ну что ж, не только он умеет досадить другим. Подняв ногу, она занесла ее над пальцами его ноги и изо всех сил опустила на них ступню.

Она почувствовала, как его кожаный сапог смялся от ее удара, но он только коротко рассмеялся и умело завернул ее руку ей за спину, крепко прижав к себе.

– Негодяй!

Джемма бросила оскорбление прямо ему в лицо, желая, чтобы он его услышал. Гордон обжег ее взглядом.

– Ты – дикая кошка, так что разумный мужчина позаботится о том, чтобы обезопасить себя от твоих когтей, если окажется достаточно близко.

У нее больно сжалось горло, так что она даже испугалась, что не сможет дышать. Все ее тело было прижато к нему, и ей удалось только отклонить свои плечи, до боли выгнув спину. Ее мышцы дрожали от напряжения, но Гордон не собирался над ней сжалиться. Он продолжал прижимать ее к себе.

– Это совершенно непристойно!

Его губы снова приподнялись в улыбке.

– Да, милая. Но мне это довольно приятно.

Она уперлась ладонью ему в грудь.

– Ну еще бы! Вы же любите езду, как имели бесстыдство мне сообщить. Ну а я не питаю такой склонности к утехам плоти, сэр, так что немедленно меня отпустите!

«Пока я не сошла с ума от желания перестать сопротивляться и не позволила вам показать мне, что чувствуешь в объятиях мужчины».

– Ты в этом уверена, милая? – Его низкий голос стал чуть хриплым, завораживающе притягательным. – Или дело в том, что просто ты еще не знала мужчины, который бы отправился за тобой и проверил, нравятся ли тебе его поцелуи?

Она заглянула ему в лицо – и ахнула, когда он наклонился, запечатлев поцелуй на ее полураскрытых от удивления губах.

Это длилось всего мгновение – и потом она поспешно отвернулась. Однако он не пожелал ее отпустить. Разжав руку, он обхватил ее лицо обеими ладонями и остановил, чтобы поцеловать уже крепче. Его губы прижались к ее губам, жаркие и нежные, – и она услышала, как из ее груди вырвался сдавленный стон. Она ничего не могла с собой поделать, не могла справиться с теми чувствами, которые переполняли ее. Они бурлили, словно котел, оказавшийся на слишком сильном пламени. Только убрав посуду с огня, можно было помешать содержимому хлынуть через край – а Гордон ее все не отпускал.

Джемма пыталась оттолкнуть его, упираясь ладонями ему в грудь, но это стало только еще одним доводом, чтобы ему уступить: она обнаружила, что ей приятно ощущать под пальцами его сильные мышцы. Его губы приникали к ней сначала нежно, дразня ее чувства. Он только придерживал ее голову, чтобы Джемма не могла отстраниться от его поцелуя.

Постепенно, незаметно движения его губ создали поток наслаждения, который растекся по ее телу. Ощущение его поцелуя не ограничивалось ее губами, оно бежало по ее телу, собираясь внизу живота, где стало источником странного трепета. Она снова застонала – и ее ладони скользнули вверх по его груди, чтобы лечь ему на плечи. Она сжала пальцы – и его поцелуй мгновенно изменился. Гордон целовал ее крепче, заставляя открыть губы. Почему-то эта настойчивость не показалась ей грубой: ей приятно было ощущать его силу. Было нечто приятное в ощущении, что она такая мягкая по сравнению с его жесткостью. Ее груди налились странной болью, и она заметила, как приятно прижаться ими к его сильной груди. Ноющие соски моментально напряглись, напоминая камушки.

– Ну вот, милая, похоже, тебе придется изменить свое отношение к езде. Судя по всему, она тебе очень даже понравится. – Его ладони мягко погладили ее щеки, однако он постарался не прикоснуться к тому месту, которое ныло после удара англичанина. Она заметила, что его взгляд на несколько мгновений задержался на начавшем темнеть синяке у нее на скуле, и в его глазах вспыхнула ярость. – Хоть это и плотское наслаждение, но для мужчины и женщины это не обязательно плохо. На мой взгляд, так зимой будет теплее.

Джемма ахнула и напрягла все свои силы, чтобы его оттолкнуть. Он отпустил ее, но при этом негромко рассмеялся, дав ей понять: она освободилась только потому, что он позволил ей это сделать.

Это больно ранило ее гордость.

– Между незнакомыми людьми, такими как мы с вами, это – греховная вещь, сэр. Так что прекратите о таком думать!

Его темная бровь снова выгнулась, бросая ей надменный вызов.

– Ну, милая, я ведь попросил у твоего брата разрешения за тобой поухаживать. И я сделал это давно, так что нечего называть меня грешником только из-за того, что тебе приятно было гладить мне грудь!

Джемма огрызнулась:

– Вы первым меня поцеловали!

Гордон пожал плечами.

– Ну да. Это значит, что ты хотела бы иметь возможность первой до меня дотронуться. Я готов не шевелиться, пока ты будешь творить со мной все, что тебе заблагорассудится, милая. – Его глаза по-мальчишечьи заблестели. – Я чувствую, что тут становится теплее от одной только мысли, что ты меня обнимешь.

Она вскинула руку, даже не успев задуматься. Потом сжала кулак и ударила его в угол усмехающегося рта – точно так же, как на ее глазах это делали обучавшиеся воинскому искусству мужчины. Боль впилась ей в руку и отдалась в плечо, заставив произнести очередное грубое ругательство.

Гордон расхохотался во весь голос и даже согнулся, упираясь ладонями в колени и сотрясаясь от смеха. Несмотря на боль, Джемма завела руку для второго удара. На этот раз Гордон быстро уклонился, пригнувшись так низко, что ее рука пролетела у него над плечом. А потом он воспользовался ее полным неумением и резко распрямился, так что она оказалась переброшенной через его плечо. Одна сильная рука хлопнула ее по ягодице так, что эхо отразилось от стены.

– Немедленно отпустите меня!

– Как хочешь.

Он еще раз шлепнул Джемму по попе и сбросил ее с плеча. Джемма взвизгнула, почувствовав, что падает. Она уже ужасалась, ожидая удара о пол, но вместо этого ее тело приземлилось на мягкую поверхность кровати. Юбки у нее взлетели вверх, а потом опустились, завернувшись вокруг ног.

– Мерзавец!

Она поспешно перевернулась на живот и почувствовала, как прохладный воздух коснулся ее голых ляжек над заканчивавшимися у колена чулками. Она резко повернула голову и обнаружила, что Гордон восхищенно разглядывает ту картину, которую открыли его взгляду ее сбившиеся юбки. Она забилась, отбрасывая сковывающую движения ткань, поднялась на колени и замерла, потому что Гордон встал перед кроватью, закрыв ей путь к отступлению.

Он показался ей похожим на викинга из зимних историй – тех, что рассказывали ближе к концу сезона, когда все самые хорошие уже успевали закончиться. Джемма снова легла и быстро перекатилась подальше, решив сойти с кровати по другую сторону. Однако что-то большое и тяжелое опустилось на кровать рядом с ней. Она зарычала и попыталась спустить ноги на пол, но обнаружила, что платье ее не пускает. Обернувшись, она увидела, что Гордон лежит поперек кровати, опираясь на согнутую в локте руку и положив голову на ладонь. И при том этот негодяй нахально улыбался!

Его массивное тело придавило ее юбку, так что ее стыд едва прикрывал только край сорочки.

– Ты меня ударила, кошка, так что не смей теперь плакать: это ты задала тон нашему общению.

Джемма ухватилась за юбку и с силой дернула, но не сумела вырвать ткань из-под него.

– Вы это заслужили, подло украв у меня поцелуй!

– Гм… возможно.

– Тут никаких вопросов быть не может. А сейчас отпустите мое платье. Нам не следует быть… быть…

– Вместе в постели?

Джемма почувствовала, как ее щеки залил жаркий румянец.

– Вот именно.

– И задрав твои юбки?

Его губы изгибались в ухмылке, тон был насмешливым.

– Прекратите! Это жестоко. То, что я уехала из дома, было глупо, но я не потаскуха, и вы не должны смотреть на мои ляжки. Никто никогда не…

Она замолчала, поняв, насколько жалко прозвучали эти слова. Беспомощность охватила ее, леденя сердце. Она не сможет помешать ему сделать все, что ему вздумается. Даже ее собственному предательскому телу, похоже, приятны его прикосновения! Она отвела взгляд, не удержав слезинки, которые скатились из глаз. Пусть с момента смерти отца она и совершала глупости, однако его имени она не позорила.

Какое-то негромкое слово на гэльском заставило ее снова посмотреть на Гордона. Он приподнялся, освобождая ее подол. Она поспешно притянула юбку к себе и села так, что ее ноги снова оказались закрыты. Гордон снова улегся на кровать и, приняв расслабленную позу, стал смотреть на нее. В такой странной ситуации она еще никогда не оказывалась. Вся ее жизнь доселе шла в соответствии с правилами и традициями. Ей даже в голову не приходила мысль о том, чтобы оказаться в постели с почти незнакомым мужчиной. По крайней мере если этот мужчина не являлся бы ее супругом. Невесты нередко впервые встречались со своими мужьями только в брачную ночь.

Однако она не могла утешаться мыслью о том, что брачные обеты охраняют ее честь и будущее. Если этой ночью она лишится невинности, то наутро ее будет ждать весьма суровая реальность. Найдется немало людей, которые будут указывать на нее пальцем и осуждать за то, что она не соблюла чистоту. Гордона такая будущность не ждет. Нет, позор будет ждать ее одну – и он будет заслуженным, поскольку ей не следовало уезжать, пренебрегая советом Синклера. Винить она может только себя саму.

Она глубоко вздохнула, сморгнула слезы с ресниц и решила, что лучше прямо встретить то, что ее ждет, чем съежиться и дрожать от страха.

– Ну и что вы теперь хотите, Гордон Дуайр?

Его губы чуть дернулись, но улыбки на них не появилось. Он пристально наблюдал за нею, словно изучая ее.

– Мне не следовало смотреть на твои ляжки, милая.

Джемма кивнула: она была вполне с этим согласна.

– Хотя мне это было очень приятно.

Его нахальная улыбка стала ясным подтверждением полученного им удовольствия.

Она возмущенно фыркнула:

– Если вы ждете, что я поблагодарю вас за комплимент, то вы ошиблись!

Он предостерегающе поднял палец.

– Может быть, но я вижу, что я тебе так же интересен, как и ты мне.

– Нисколько.

Его улыбка стала еще шире.

– Ты раздеваешь меня взглядом, Джемма. Я не могу не думать об этом.

– Ну так постарайтесь.

Она именно так и сделает, если понадобится.

Он покачал головой.

– Но ты действительно меня ударила, так что… – Его взгляд переместился на ее губы, и в его глазах вспыхнула страсть. – Ты должна мне один сладкий поцелуй, который утолит мою боль.

– Как это похоже на мужчину – считать, что поцелуи утоляют боль!

Он снова насмешливо выгнул бровь.

– Ты же не станешь спорить, что многие матери хотят поцелуем умерить недомогание их ребенка?

– Вы далеко не ребенок.

И она слишком хорошо это знала, к немалой опасности для своего здравого рассудка. Ее соски так и остались затвердевшими, словно мечтая снова ощутить его близость. Мысль о том, чтобы поцеловать его, грозила отнять у нее последние остатки самообладания.

– Если я растянусь на спине и разрешу тебе пощекотать мне живот, ты одаришь меня сладким поцелуем, Джемма?

У нее мгновенно пересохло во рту.

– Даже не надейтесь.

Она с трудом заставила себя произнести слова отказа, борясь с влечением, возникавшим из скопившегося в ней возбуждения. Какая-то часть ее существа хотела ласкать его, и это желание было настолько сильным, что она едва с ним справлялась.

– И очень жаль. По-моему, это мне очень понравилось бы.

Он подмигнул ей и, повернувшись, скатился с кровати. Его килт завихрился – но он очень уверенно приземлился на ноги и быстро выпрямился, так что она только успела увидеть, как под тканью мелькнули его сильные ягодицы.

«Как жаль…»

Ее щеки стали совершенно алыми.

– Надо признать, что мне понравилось класть тебя в постель, милая. Надеюсь, что смогу часто это делать.

Она ахнула, сердито взглянула на него и попыталась сползти с кровати, но платье по-прежнему мешало ей нормально двигаться.

– И почему женщины одеваются так глупо?

Джемма невольно выразила свое возмущение столь нелепым замечанием, но в ответ Гордон снова засмеялся. На этот раз его смех был хрипловатым и ласковым, став новой угрозой для ее и без того ненадежного самообладания.

– Ну, милая, я готов признать, что с удовольствием посмотрел бы на тебя в килте. – На его лице отразилось чувственное предвкушение, и Джемма с новым изумлением поняла, насколько внимательно следит за выражением его эмоций. – Но тогда твои ляжки окажутся на всеобщем обозрении, а уж это мне совершенно не нравится.

Он чуть приподнял край шерстяной ткани в оранжевую и охряную клетку, служившей ему килтом, демон стрируя ей собственную мускулистую ногу выше колена. Ее взгляд невольно задержался там до тех пор, пока он не отпустил материю, снова закрыв свое тело.

– Тебе в этой комнате никто не помешает. Ула постучится.

– Вы хотите сказать, что я могу чувствовать себя спокойно? Вы не станете меня домогаться?

Он пожал плечами:

– Я, конечно, мог бы остаться и постараться помочь тебе устроиться. Похоже, у нас все время есть о чем поговорить. – Он чуть сузил глаза и добавил: – И чем себя занять.

– Я устала. Спасибо вам за вашу доброту, но у меня есть все необходимое, – поспешно ответила она. – Не смею отвлекать вас от более важных дел.

Он негромко рассмеялся, а потом его губы сложились в высокомерную ухмылку.

– Хорошо, милая. Хотя должен признаться, что чуточку разочарован твоим выбором.

Он одарил ее еще одним пристальным взглядом, а потом повернулся и ушел. Джемма позволила себе расслабиться, усевшись в середине кровати. Ее юбки складками упали вокруг нее. Сердце у нее колотилось так сильно, словно после быстрого бега. Ночной воздух приятным холодком обвевал ее тело, потому что ей было жарко, словно в летний солнечный день. Корсет казался неестественно тугим, а соски по-прежнему оставались похожи на налившиеся соком почки. Теперь, когда он наконец ушел, она чувствовала себя опустошенной. Похоже было, что она наконец вернулась к своему привычному состоянию – и только теперь поняла, какими слабыми и блеклыми были ее ощущения в повседневной жизни.

Джемма ахнула, снова почувствовав страх, и прижала ладонь к задрожавшим губам. За столь короткий период она успела узнать ужас, мучительную боль и влечение. Потрясение оказалось настолько сильным, что она могла только беспомощно застыть на месте, заново переживая все события этого вечера. Она содрогнулась, вспомнив, как близка была к гибели, однако вскоре все тело ее уже дрожало при воспоминании о поцелуе, который Гордон Дуайр запечатлел на ее губах. Окружавшая ее темнота внезапно из врага превратилась в друга, окутав ее и скрыв трепет и жаркий румянец. Несмотря на все свои усилия, она не могла изгнать Гордона из своих мыслей.

С ней остались эта ночь и мужчина, который поцеловал ее под бархатным покровом темноты.

Его плоть была налита неутоленным желанием.

Гордон прошел по коридору, с трудом заставляя ноги уносить его от женщины, пробудившей его страсть. Ее поцелуй был сладким – таким сладким, что голова кружилась.

– Я слышала, как ты приехал.

Эньон стояла, прислонившись к стене и приподняв подол, выставив напоказ стройную ногу. Фигура у нее была красивая, и она прекрасно умела пользоваться всем тем, чем ее одарила природа.

И умела дарить наслаждение. Она бросила на него чувственный взгляд из-под опущенных ресниц и провела рукой по бедру. Обычно этого неспешного движения оказывалось достаточно, чтобы завладеть его вниманием. Она подняла ресницы, и в ее ярких глазах ясно отразилось приглашение. Ее груди соблазнительно выглядывали из выреза лифа, который, как обычно, был глубже, чем у остальных женщин, прислуживавших в замке. И он никогда на этот факт не жаловался.

Однако сегодня ей не удалось пробудить в нем интерес. Вместо этого он впервые обратил внимание на хитрый блеск ее глаз и хорошо отработанную улыбку.

Ей почти удавалось казаться скромницей.

– Почему ты так долго не появлялся, мой возлюбленный? Или мне надо самой прийти к тебе, словно обитательнице восточного гарема?

Ее подол упал, закрыв ее ногу, и, призывно покачивая бедрами, она направилась к нему. Обольстительница не спешила, прекрасно умея тянуть время, чтобы разжечь страсть сильнее.

– Не сегодня, Эньон.

Она затрепетала ресницами и бесцеремонно провела рукой по передней части его килта. Поглаживание было легким, но, ощутив его напряженную плоть, она тихо вздохнула.

– Если ты устал, то я помогу тебе расслабиться перед тем, как лечь спать.

Ее рука нырнула ему под килт, и кончики ее пальцев скользнули по голой ляжке. И в ту же секунду он ощутил такое отвращение, что резко отстранился. На ее лице мелькнула обида, в глазах отразилось недоумение.

– Ты хочешь ту англичанку, которую привез с собой! – В ее голосе звучала обида. Поджав губы, она отступила назад. – Она не сможет удовлетворить тебя так, как умею я. Будет жаловаться, что ты наставишь ей синяков. Англичанки слишком изнеженные, чтобы хорошо порезвиться в постели. – Эньон протянула к нему руки. – Иди ко мне, мой возлюбленный. Я дам тебе то, чего ты жаждешь, как давала и раньше.

– Я это знаю, но сегодня ты мне не нужна, Эньон. Мне жаль, что приходится тебе это повторять.

Его слова были негромкими. Она быстро заморгала, словно пытаясь справиться со слезами, а потом ее лицо потемнело от гнева.

– Ну хорошо же! Посмотрим, как тебе будет спаться наедине со вставшим членом!

– Эньон…

Она не стала задерживаться, так что он не успел попытаться хоть как-то ее утешить. Взвихрив юбки в стремительном повороте, она исчезла в глубине коридора. Ночь поглотила ее, словно ее здесь и не было.

Гордон Дуайр выругался.

Негромко, четко и с немалым чувством.