Читать книгу Дневник проказника - Метта Виктория Фуллер - Страница 3

Меня зовут Жоржи Гаккетт. Вчера мне исполнилось восемь лет, и мама спросила, что я хочу в подарок. Я сказал «дневник». Все мои старшие сестры ведут дневник и я подумал, что тоже хотел бы эту вещицу. У меня три сестры – Лили, Сюзанна и Бесс.

Лили, Сюзанна, Бесс

Они пишут в свои дневники каждый вечер, после того, как причешут свои волосы и запрут их в бюро (не считая тех, которые они завивают). Мне подарили дневник, но я не знал, как его ведут, и хотел стащить Лилин дневник из ее комнаты. Ящик бюро[1] оказался заперт, и мне пришлось повозиться, чтобы подобрать подходящий ключ. Но я отпер ящик и пошел списать что-нибудь из дневника.

«Они пишут в свои дневники каждый вечер…»

Сегодня к нам пришел мистер Билл М. Смит. Последнее время он делает это каждый вечер – большой, уродливый, старый холостяк, над которым сестры за спиной смеются. Я был в гостиной с дневником, и он вошел и спросил, чем это я занимаюсь, и дал мне конфет. Я хотел спрятать от него дневник, но он положил мне на плечо свою толстую лапу и стал громко читать вслух.

«Я хотела бы, чтобы этот глупый старый Билл Смит сидел дома. Опять он был в воскресенье вечером. Он никогда, никогда, никогда мне ни чуточки мне не понравится, но мама говорит, он очень богат, и я должна его принимать. Как жестоко заставлять меня быть такой двуличной. Это разбивает мне сердце. Какие у него огромные красные руки, и говорить он может только о том, как много у него домов, и его галстуки такого дурного вкуса – меня тошнит от него! Хоть бы он оставил меня в покое. Он пытался поцеловать меня, когда приходил в последний раз, но я скорее поцеловала бы лобстера.

"Я лобстер и лобстером буду всегда; но сжалься и замуж иди за меня!" Поздравительная открытка к Валентинову дню

О, как он непохож на моего дорогого, дорогого Монтэгю Д. Джонса! Бедненький Монтэгю, ведь он всего только скромный клерк!

Я не могу больше выносить эти унижения. Монтэгю мучает меня ревнивыми упреками. О, что за подлая жизнь! Как я устала от нее.»

Я с удовольствием переписал эту страничку из дневника Лили, так как совершенно согласен насчет мистера Смита. Вот не думал, что девочки могут так энергично выражаться. Но какая из-за этого вышла история! Кто бы мог ожидать! Мистер Смит так покраснел, что я боялся, как бы с ним чего не случилось, потом он швырнул мой дневник на пол и быстро-быстро пошел в прихожую, где схватил шляпу, палку и выскочил на улицу, а Бесс сказала: «Опять ты наделал дел, Жоржи!» Лили хотела меня схватить, но я пригнулся и убежал. Я никогда не видал, чтобы какой-нибудь мальчик так легко попадал впросак, как я. Все наши злятся на меня, но я не понимаю, в чем тут моя вина: я ведь только списал несколько строк из дневника Лили. Одно только верно, продолжение в этой книжке, хорошо ли, плохо ли, будет моего собственного сочинения. Мне противны эти глупости в дневниках девчонок.

Сегодня дома была такая кутерьма из-за вчерашнего, что я не знал, дадут ли мне поесть, а потому пошел удить. Погода была не пасмурная и рыба не клевала. Проходит какой-то человек и говорит: «Что, малыш, не клюет?» Я не люблю, чтобы меня называли сыночком, меня это бесит. Вот я и крикнул:

– А, чертова рыба!

– Какой, – говорит, – неблагочестивый мальчик!

– Да нет, – говорю, – рыбу-то, должно быть, черти прибрали! Провалилась она к чертям.

Сельдь: «Я так много слышала о вас!» (Непереводимая игра слов. «Herring» – по английски «сельдь», а «hearing» – «слышать»)

Он почесал затылок и пошел дальше. Как раз в это время рыба клюнула, я чересчур наклонился и упал в воду. Меня понесло через запруду, и я влетел в мельницу, к самому колесу, но, не дойдя еще до шлюза, подумал, что им жалко будет потерять Жоржи, которого они постоянно бранят. Но я уж и не знаю, о чем еще думал и как меня вытащили, и вымок, как мышь; они катали меня на бочке и вдували воздух в мои внутренности, а когда я пришел в себя, то спросил: «А удочку мою вы спасли?»

Первая помощь при утоплении: искусственное дыхание

Не понимаю, почему мама так безумно рыдала, когда меня принесли домой; все ведь уже было в порядке, я так ей и сказал.

Я был ужасно рад, что упал в воду, потому что теперь все забыли, что должны на меня сердиться. Лили сделала мне очень вкусных бутербродов и чаю, а вечером все пришли ко мне и так завернули меня в одеяло, что я боялся задохнуться. А потом я встал и надел свой новый костюм – другой сушился. А так как они, наверное, стали бы бранить меня за то, что я встал, то я пошел в залу и спрятался за портьерой у окна веранды. Я так устал, что тотчас заснул, а когда проснулся, то услышал голоса и увидел, что это Сюзанна и доктор Мур сидят рядом на диване. Бесс колотила на рояле на другом конце комнаты, а Лили послали наверх, в ее комнату, потому что она узнала, что мистер Билл М. Смит к нам больше не придет.

– Нам придется ждать, – сказал доктор, – быть может, целый год. Старый доктор Брэдли собирается на покой и хочет взять помощника. Зимой он обещал сделать меня партнером. Будешь ли ты ждать, дорогая моя! Тебе нужно запастись терпеньем.

– И тебе тоже, – сказала Сюзи, и оба стали смеяться.

– Мы лучше сохраним это пока в глубокой тайне, – сказал он.

– Да, правда! – отвечала она. – Лучшая политика – держать все в секрете. Мало ли, что.

Потом она вскочила, как будто в нее выстрелили, побежала через всю комнату и села в кресло, потому что вошло несколько человек, а потом и еще несколько. Все хотели знать, что с бедным Жоржи. Пришла мама и сказала, что я убежал и что она страшно беспокоится, что я в бреду повредился головой, и мозг, может быть, не в порядке. Тогда я отдернул занавеску и выпрыгнул, точно я играю в лягушки.

Вот было смешно, когда они закричали!

– О, Жоржи, Жоржи! – вздыхала бедная мама. – Ты еще убьешь меня, непременно убьешь.

– Ты был все время под окном веранды? – спросила Сюзанна, то краснея, то бледнея.

– Ну, еще бы, – говорю я и подмигиваю сначала ей, потом доктору. – Я знал, что честность наилучшая политика, но почему ты сказала, что наилучшая политика – не выдавать, что вы помолвлены, раз вы об этом говорили?

Сюзанна вытолкнула меня из комнаты, но в дверях я еще крикнул:

– Пусти мою руку! Я и так уйду, нечего толкать. Скажи, Сью, почему ты так вскочила с дивана, когда позвонили гости? Разве доктор Мур…

Но она закрыла мне рот рукой и захлопнула дверь.

– Я бы охотно выдрала тебя, Жоржи, это так же верно, как то, что иногда мне хочется есть, – сказала она и заплакала, – ты же выпустил кота из мешка[2], скверный, скверный мальчишка!

Черный кот: «Не беспокойся, улыбнись! У нас в Лейтонстоуне все веселятся и радуются.»

– Чего? – говорю. – Какого еще кота?

Но она заревела, точно уронила в колодец свой единственный леденец.

– Доктор Мур никогда не простит тебе этого! Мы хотели, чтобы никто ничего не узнал об этом раньше, чем через шесть месяцев!

– Сюзи, мне очень жаль, что я это сделал, – сказал я, – я никогда больше так не буду, если ты перестанешь плакать. Но что же я, собственно, наделал? Если бы я знал, что доктор такой пугливый, я бы не выскочил так неожиданно. Я бы не вышел замуж за такого пугливого человека. Он, пожалуй, упадет в обморок, если увидит ночью повешенную белую простыню. Я не верю в привидения, а ты веришь?

Тут пришла мама и потащила меня опять в постель и велела нашей служанке Бетти оставаться у меня, пока я не засну, а я попросил Бетти вписать это в мой дневник, потому что я очень устал и хотел спать. Бетти кивет своей рыжей прической и зевает так, что, кажется, у нее вот-вот отвалится голова. Спокойной ночи, дневник!