Читать книгу Брюс Ли. Я никогда не сдамся - Мэттью Полли - Страница 4

Босой Ли Хой Чен, десяти лет от роду, стоял на грунтовой дороге у ресторана с крышей из гофрированного олова на окраине города Фошань, что на юге Китая. На Ли была поношенная одежда, которая досталась ему по наследству от трех старших братьев. Когда мимо проходили горожане, Хой Чен выкрикивал на китайском блюда дня в ресторане: «Друзья, соотечественники, заходите и отведайте нашу свежую тушеную грудинку из говядины, батат с квашеным тофу, лягушачьи ножки на листе лотоса, конджи со столетним яйцом[4] и кисло-сладкую свинину». Его нежный голос танцующим фальцетом поднимался и опускался на каждом пункте меню.

Среди сотен крестьянских мальчиков, занятых в ресторанах по всему городу, Хой Чен выделялся манерой подачи, в которой звучали лукавство и ирония. Именно в этот день мимо ресторана проходил знаменитый певец кантонской оперы. Услышав эту насмешку в голосе юного мальчика, он позвал его в ученики. Весь путь в свою деревню отец Брюса Ли бежал, чтобы быстрее поделиться с родителями хорошими новостями.

На дворе стоял 1914 год. Революционные силы недавно свергли династию Цин и провозгласили конституционную республику, положив конец четырем тысячам лет имперского правления. Удерживать рычаги власти новому правительству удавалось плохо: различные фракции боролись за влияние, в крупных городах разразились массовые мятежи, по стране сновали бандитские группировки, а крестьяне изо всех сил пытались выжить.

Выживание было особенно актуально в семье Ли. Хой Чен был четвертым из шести детей. Его отец, Ли Цзюнь Бяо, так часто терпел превратности судьбы, что соседи считали его проклятым. Сильная лихорадка, пережитая в детстве, повредила горло Цзюнь Бяо до такой степени, что он едва мог говорить – из-за этого многие считали его глухонемым. Он не мог найти работу, доход от которой обеспечивал бы семью полностью. Помимо службы охранником на неполную ставку, он также рыбачил. Часто Цзюнь Бяо брал с собой и мальчиков, чтобы наловить рыбы на ужин.

Родители Хой Чена были вне себя от радости, когда узнали, что их сын будет учеником оперного певца. Это означало, что в семье станет на один голодный рот меньше. Кроме этого, их ребенка могла ждать хорошая карьера. В назначенный день Хой Чен покинул дом, чтобы приступить к обучению – невероятно суровому режиму тренировок актерского мастерства, пения, акробатики и кунг-фу, проводимых от рассвета до заката. В отличие от более степенного европейского «коллеги», китайская опера отличалась экстравагантными костюмами, ярким макияжем, пением фальцетом, гимнастическими па уровня Олимпийских игр и постановочными боями – с оружием и без.

После нескольких лет обучения Ли Хой Чен присоединился к опытным актерам на помостах Фошаня. Специализировался он на комедийных ролях. В 1928 году его труппа решила переехать на сто километров к югу, в Гонконг, в поисках более многочисленной и богатой аудитории. Будучи верным своей семье, Хой Чен пригласил нескольких своих братьев присоединиться к нему в британской колонии и помог им найти работу официантов или уборщиков. Сам Хой Чен также совмещал актерскую карьеру с работой в ресторане.

С каждым выступлением в колонии слава о Хой Чене и его труппе росла и ширилась. Они стали так известны, что их пригласили дать частное представление в роскошном особняке Айдлуайлд, принадлежавшем сэру Роберту Хотхуну Босману, богатейшему человеку в Гонконге. Именно здесь Грейс Хой и Ли Хой Чен впервые посмотрели друг на друга – правда, с разных сторон экономического, культурного и расового разделения Китая. Семья матери Брюса была настолько же богатой и влиятельной, насколько семья его отца была бедна и беспомощна.

Грейс Хой была членом евразийского рода Босмана-Хотхуна – гонконгского аналога Рокфеллеров или Кеннеди. Дедом Грейс был Чарльз Генри Морис Босман. Хотя многие думали, что прадед Брюса Ли был немецким католиком, на самом деле Босман был голландским евреем. Чарльз (урожденный Мозес Хертог Босман) появился на свет в Роттердаме 29 августа 1839 года.

Мозес присоединился к Голландской Ост-Индской компании в подростковом возрасте и в 1859 году прибыл в Гонконг. Свое состояние он сколотил на торговле рабочими-кули. Он отправлял китайских крестьян в голландскую Гвиану для работы на сахарных плантациях после отмены африканского рабства и в Калифорнию на постройку Центральной Тихоокеанской железной дороги. Успех в бизнесе привел его к должности голландского консула в Гонконге – назначение произошло в 1866 году. Учитывая антисемитизм того времени, свои письма министру иностранных дел Нидерландов он подписывал «М. Босман».

Вскоре по прибытии в Гонконг Босман купил китайскую наложницу по имени Си Тай. Девочка-подросток выросла на острове Чунминдао, в хорошей семье, о чем свидетельствовали ее бинтованные ноги[5]. Но после смерти отца для ее семьи настали трудные времена, и девушка буквально «продалась» в рабство для погашения долгов. Си Тай родила Босману шестерых детей. Поскольку отец был из Голландии, им была дана китайская фамилия Хо[6].

Мозес Хертог Босман столкнулся с финансовыми трудностями и обанкротился в 1869 году. Отказавшись от своей семьи в Китае, он переехал в Калифорнию и сменил имя на Чарльз Генри Морис Босман. Чтобы защитить своих детей, Си Тай стала четвертой наложницей китайского торговца крупным рогатым скотом, Квок Чана. Он был мало заинтересован в обеспечении ее евразийских[7] детей; денег, которые он давал, едва хватало на еду. Однако Си Тай удалось уговорить его оплатить учебу детей в престижной Центральной школе (ныне Королевский колледж Гонконга), где они изучали английский язык.

Роберт Хотхун был старшим из шести детей Босмана и Си Тай. Он вырос и стал компрадором (иностранным агентом) в «Жардин Матэсон» – крупнейшем торговом конгломерате Восточной Азии. Он заработал состояние в сфере судоходства, страхования, недвижимости и опиума. К тридцати пяти годам двоюродный дедушка Брюса Ли был богатейшим человеком Гонконга.

Для помощи в бизнесе Роберт нанял своего младшего брата, Хо Камтхона, который быстро стал вторым по величине капитала человеком в Гонконге. У деда Брюса Ли были две страсти: кантонская опера (он выступал на сцене в поддержку мероприятий по сбору средств для благотворительности) и женщины. Хо Камтхон женился в возрасте девятнадцати лет и вскоре начал заводить наложниц, пока их число в Гонконге не достигло двенадцати. В шанхайском доме, который он держал для деловых встреч, у Хо Камтхона была тринадцатая наложница, мисс Чун. Кроме этого, в Шанхае у него также была тайная любовница из Британии. В 1911 году эта любовница родила ему еще одну дочь (для Хо Камтхона этот ребенок стал тридцатым). Девочку назвали Грейс Хой или Хо Ои Йи по-китайски. Нет никаких фактов об английской матери Грейс Хой или о том, почему она отказалась от своего ребенка, но мисс Чун воспитала Грейс как собственную дочь.

Будучи наполовину англичанкой, на четверть голландской еврейкой и еще на четверть – китаянкой, Грейс Хой росла в элитной евроазиатской семье в колониальном Шанхае и получила воспитание, которое в большей степени было европейским. Вместо того чтобы читать китайские иероглифы, она изучала английский и французский, а в юности – еще и западную медицину, в надежде стать медсестрой. К тому же Грейс обратилась в католицизм, привлеченная, без сомнения, неукоснительным требованием моногамии и осуждением многоженства.

Грейс воочию видела, насколько необходимость конкурировать за внимание одного человека с дюжиной других наложниц делала несчастной ее приемную мать. Грейс была настроена жить совершенно иначе. «Она была недовольна традиционными, греховными методами своего отца», – говорит Фиби Ли, старшая сестра Брюса. Вместо того чтобы согласиться на брак по договоренности, который был обычным делом для китайцев и евразийцев ее достатка, Грейс в восемнадцать лет сбежала в Гонконг и поселилась у дяди Роберта. В Гонконге Грейс стала светской львицей, проводя свои дни на многочисленных общественных собраниях. В возрасте двадцати с небольшим лет она была богатой, независимой и одинокой – редкость для китаянки в ту эпоху. До того дня, как труппа Ли Хой Чена прибыла в поместье Айдлуайлд.

Сэр Роберт намеревался провести мероприятие для своих друзей, но его племянница Грейс Хой тоже попросила разрешения присутствовать на нем. Ее познания в традиционных китайских формах искусства были невелики, и она хотела увидеть свое первое представление кантонской оперы, которая считалась непритязательным водевилем для китайских масс.

Ли Хой Чен и его труппа переправились на «Звездном пароме», следующем от Коулуна к острову Гонконг, и отправились в Айдлуайлд по адресу: Сеймур-роуд, 8, что в Мид-Левелс. Актеры нанесли толстый слой макияжа на лица, надели нарядные костюмы, проверили оружие, а затем вошли во внутренний двор, чтобы потешить евразийскую элиту.

Грейс была заинтригована и пребывала в восторге от представления. Но чем дольше она смотрела, тем больше ее внимание привлекал молодой актер: красивый, да еще и превосходный комик. «За те десять или около того минут, что папа был на сцене, – говорит Роберт Ли, младший брат Брюса, – мама успела прийти в восторг от его выступления и проникнуться к нему чувствами». Она влюбилась, потому что он заставил ее смеяться.

В Китае тридцатых годов преследование мужчины женщиной казалось неслыханным, но Грейс разыскала Ли Хой Чена и очаровала его. Влюбиться в бедного актера для девушки из богатой семьи было вдвойне скандально. Брак был прежде всего финансовым предприятием, в котором места для романтики оставалось немного. Грейс должна была выйти замуж за богатого евразийского отпрыска, а не сына неграмотных китайских крестьян.

Вся ее родня была против этих отношений. Доходило до угроз и давления. «Но мама была очень независимой, волевой и быстро приспосабливающейся девушкой, – продолжает Роберт. – Она решила, что хочет быть с папой». Выбор Грейс – ребенку двух культур – дался нелегко: он стал микрокосмом конфликта западного индивидуализма и китайской традиции, романтики и семейных обязательств. В традиционной, патриархальной, полигамной культуре Китая Грейс Хой вышла замуж по любви. Семья официально не отреклась от нее, но ее побег привел к разрыву отношений и отсутствию финансов. Из богатой светской львицы Грейс превратилась в жену китайского актера.

Если когда-либо Грейс и сожалела о таком решении, то никогда не высказывала это вслух. После романтичного восстания против семьи она удобно устроилась в роли обычной китайской жены. Одевалась она просто, лишь в особых случаях позволяя себе надеть чонсам[8]. Она любила вязать и играть в маджонг со своими друзьями. Ее характер олицетворял собой идеал китайской женщины – вэньжоу – спокойной, ласковой и нежной. «Моя мать была очень терпеливой, очень доброй, способной контролировать свои эмоции, – говорит Фиби. – Она была очень утонченной, неболтливой, улыбка не сходила с ее лица целый день – традиционная китайская женщина».

Конфуций за основу китайского общества брал патриархальную семью: император в ней был строгим, но великодушным отцом, а подданные – послушными детьми. Как наиболее успешный член своей семьи Ли Хой Чен должен был поддерживать весь свой род – быть императором. Когда отец Ли Хой Чена умер, он поддерживал свою мать, что и ожидалось от заботливого сына. «Мой отец отдавал всю зарплату своей матери, моя мама делала то же самое, – говорит Фиби. – Бабушка брала лишь часть из этих денег, а остальное отдавала отцу. Когда он пытался отказаться, бабушка настаивала, как будто эти деньги были ее». После неожиданной кончины одного из старших братьев Хой Чен привел его вдову и пятерых детей в их с Грейс крошечную квартирку.

Влюбиться в бедного актера для девушки из богатой семьи было вдвойне скандально. Брак был прежде всего финансовым предприятием, в котором места для романтики оставалось немного.

В обязанности Грейс как жены входила поддержка мужа и производство потомства, особенно наследников мужского пола. Популярная китайская поговорка – «чем больше сыновей, тем больше счастья». К полному восторгу мужа, первым ребенком Грейс был мальчик. К большому сожалению, он умер в возрасте трех месяцев. Несмотря на то что в то время детская смертность была гораздо выше, чем сейчас, потеря мальчика считалась злым предзнаменованием, возможно, даже признаком проклятия.

На восьмом месяце второй беременности семья удочерила грудную девочку, назвав ее Фиби. Это было весьма странно для их ситуации того времени: Хой Чен пытался поддерживать мать и семью умершего брата; он не нуждался в лишних ртах, которые нужно кормить. По одной из версий, Фиби стала защитой от дурного предзнаменования. Суеверие требовало, чтобы вторым ребенком была девочка; если Грейс была беременна мальчиком, он был в опасности, поскольку у него не было старшей сестры. Однако более вероятна версия, что Фиби не была случайной девочкой-сиротой – она была дочкой Хой Чена от другой женщины. После рождения дочери, а не высоко ценящегося сына, эта женщина отдала ее на воспитание Хой Чену. Со своей стороны, Фиби, которая очень чувствительна к этой теме, утверждает, что она – кровная родственница своих братьев и сестер. «Несмотря на разные характеры, мы были очень близки. Кровь родная – не водица, у нас одинаковые гены!»

Через месяц после удочерения Фиби Грейс родила еще одну дочь. Ее назвали Агнес. «Фиби приемная, – говорил Ли Хой Чен в июле 1941 года чиновникам миграционной службы США. – Она примерно на сорок дней старше моей родной дочери Агнес».

Вскоре после рождения Агнес Грейс вновь забеременела. 23 октября 1939 года родился Питер. Ему тут же прокололи ухо. Несмотря на наличие двух старших сестер, родители Питера по-прежнему считали, что ему может грозить опасность от мифических упырей, которые крадут маленьких мальчиков. Поскольку их первый сын умер в младенчестве, любой мальчик, рожденный впоследствии, должен был получить девичью одежду, девичье прозвище и проколотое ухо – все это должно было обмануть демона, охотящегося на мальчика. Таковы были древние обычаи, и в этом случае они сработали. Питер прожил долгую жизнь, несмотря на то что по земле бродил, убивая несметное количество взрослых и детей, другой демон – Японская империя.

Две тысячи лет Китай считал себя передовой цивилизацией на земле – даже название этого государства, Чжунго, буквально означает «Центральная страна». Приход европейских колонизаторов, которые превосходили китайцев в развитии военных технологий, поколебал основы китайского шовинизма. Когда правительство Цин попыталось помешать британским торговцам импортировать опиум, вызвавший эпидемию зависимости в стране, Соединенное Королевство начало Первую опиумную войну (1839–1842) и разгромило китайское сопротивление. В надежде на мир император Цин отдал Гонконг – скалистый остров, население которого составляли всего семь тысяч рыбаков – и открыл несколько портов для внешней торговли. Вместо того чтобы успокоить носатых варваров, эти уступки показали слабость Китая, которая еще больше распалила аппетиты западных империалистов. Британия, Франция и Америка захватили большие территории, включая и некоторые районы Шанхая – наиболее важного с коммерческой точки зрения города страны.

Народ Китая посчитал потерю Шанхая тяжким оскорблением. Это событие послужило началом того, что китайские патриоты назвали «Столетием унижения». В 1899 году восстание мастеров боевых искусств (называемых боксерами), убежденных, что мистические силы кунг-фу могут остановить иностранные пули, добралось до Пекина с лозунгами «Поддержим династию Цин и истребим иностранцев». Оказалось, что их кунг-фу не сможет остановить быстро летящие металлические снаряды; боксеры и поддержавшая их китайская армия были убиты союзниками, в число которых вошли восемь держав: Великобритания, Франция, Америка, Германия, Италия, Австро-Венгрия, Россия и Япония. Неспособность правительства и мастеров боевых искусств защитить народ окончательно разрушила самоуверенность китайцев; более того, это привело к падению династии Цин в 1912 году. Начались десятилетия хаоса, военной диктатуры и гражданской войны. Китай стал известен как «Больной человек Азии»[9].

В отличие от Китая, который не смог приспособиться к новым условиям достаточно быстро, Япония моментально переняла и приняла западные военные технологии и имперскую политику. Подражая тому, что европейцы делали в Америке, Африке и Азии, японцы стремились выдворить всех западных людей из Восточной Азии и колонизировать эту территорию. Они направили свои взгляды на «больного человека». После захвата территории на периферии Китая (Тайвань, Корея, Маньчжурия, острова Сенкаку) 7 июля 1937 года японцы начали полномасштабное вторжение на материк, быстро продвигаясь и убивая миллионы людей на своем пути.

Британский Гонконг служил одновременно и важнейшей линией снабжения для китайского сопротивления, и лагерем для беженцев – население острова увеличилось на 63 процента и составило свыше 600 тысяч человек. В 1939 году, после начала войны между Англией и Германией, британцы публично показали крепость духа, убедив своих китайских подданных, что те находятся под надежной защитой непобедимого британского флота и превосходства белой расы. Но на закрытом уровне британское правительство осознавало, что «нельзя ожидать долгого сопротивления Гонконга» японскому вторжению и что «задержка активных действий – лучшее, на что можно надеяться».

В это время войны и ложного чувства безопасности, которое давало британское господство, Ли Хой Чен и Грейс Хой приняли судьбоносное решение. Осенью 1939 года оперную труппу Хой Чена пригласили в годичное турне по Америке. Целью поездки был сбор средств от зарубежной китайской общины на военные действия. Подвох заключался в том, что Хой Чен мог взять с собой лишь одного человека, но не всю семью. Поскольку японские войска были уже на подступах к Гонконгу, Грейс нужно было сделать выбор: присоединиться к мужу и оставить трех младенцев (Питеру было меньше двух месяцев) под присмотром свекрови или отпустить мужа в путешествие на другой конец мира одного. Именно свекровь убедила Грейс сопровождать сына. «Моя бабушка по отцу сказала маме, что та должна отправиться с ним, или его может соблазнить кто-то другой, – рассказывает Фиби с усмешкой. – Она убедила маму не волноваться. Пока бабушка с нами, никто не посмеет обидеть этих детей. Так что мама отправилась с ним. Агнес, Питер и я остались в Гонконге».

Хой Чен подал заявку на двенадцатимесячную неиммиграционную визу в Соединенные Штаты 15 ноября 1939 года. Заявленной причиной посещения Америки была «исключительно работа в театре», а в графе «профессия» Хой Чен указал «актер». В заявке Грейс причиной было указано «сопровождение мужа». С профессией она смухлевала, написав «актриса, костюмер». На деле же она была домохозяйкой и матерью.

В доки Гонконгского порта приехала вся семья, в том числе вдова брата и мать. Со слезами на глазах Хой Чен и Грейс поцеловали на прощание своих детей и поднялись по трапу на пароход «Президент Кулидж», чтобы отправиться в долгое плавание в Америку. Они впервые покинули Азию.

8 декабря 1939 года, после трехнедельного путешествия с остановкой в Гонолулу, «Президент Кулидж» наконец вошел в залив Сан-Франциско. Хой Чен и Грейс глазели на недавно построенный мост Золотые Ворота – самый высокий и длинный подвесной мост в мире. По мере того как пароход медленно пробирался по заливу, пара могла наблюдать федеральную тюрьму на острове Алькатрас и Всемирную ярмарку 1939 года, расположившуюся на Трежер-Айленд, с двадцатипятиметровой статуей «Пасифика», «богиней» Тихого океана. «Кулидж» пришвартовался на острове Энджел, который называют «западным островом Эллис[10]». Китайские иммигранты, прибывшие сюда в поисках постоянного места жительства, зачастую содержались под стражей месяцами. Акт об исключении китайцев 1882 года, который не был отменен до 1943 года, запрещал иммиграцию низкоквалифицированных китайских рабочих. Поскольку Хой Чен и Грейс прибыли на один год по визе для работников культуры, их оформление прошло относительно быстро.

В Сан-Франциско их встретил представитель Мандаринского театра, который выступил спонсором виз для всей труппы. Хой Чен и Грейс с сопровождающим направились по улицам Чайнатауна. Это было крупнейшее пристанище китайцев вне Азии и единственный район в Сан-Франциско, где китайцы имели право приобретать собственность. Восстановленный после землетрясения 1906 года, этот муравейник из трех- и четырехэтажных кирпичных зданий долгое время был главной достопримечательностью для туристов: здесь можно было найти многочисленные рестораны, игорные дома и бордели. Ночной клуб «Запретный город» славился своими экзотическими восточными выступлениями. «Ли По», который обслуживал гомосексуалистов, презентовал себя как «веселый и неформальный коктейль-зал в Чайнатауне», где каждый мог найти «любовь, страсть и занятие на ночь». На каждом перекрестке китайские мальчики раздавали газеты на китайском и английском языках. На первых полосах «Сан-Франциско кроникл» обсуждали суд над местным лидером профсоюза за его коммунистические взгляды.

Хой Чен и Грейс спустились по самой оживленной части Грант-стрит в сердце Чайнатауна, чтобы увидеть Мандаринский театр – место работы Хой Чена на следующий год. Построенный в 1924 году, театр с характерными зеленым, красным и золотым дугообразными навесами в течение десятилетий играл ключевую роль в оперной (а позже и кинематографической) культуре Чайнатауна. Главным конкурентом Мандаринского театра был Великий китайский театр, который располагался всего в одном квартале к востоку, на Джексон-стрит. Обе площадки постоянно пытались обскакать друг друга – для этого они привозили выдающиеся оперные таланты из Китая. Именно благодаря этому противостоянию Мандаринский театр нанял труппу Хой Чена, внеся за каждого актера залог в миграционную службу США и заплатив труппе гораздо больше, чем она могла бы заработать в Гонконге.

Хой Чен и Грейс жили в пансионате Мандаринского театра, располагавшемся по адресу: Трентон-стрит, 18, в квартале от Китайской больницы, самого большого строения в этом районе. Оказалось, что место выбрано очень удачно. Китайская больница была единственным медицинским учреждением в то время, которое принимало китайских пациентов. В апреле Грейс обнаружила, что снова беременна.

Ближе к назначенному сроку Хой Чен вынужден был уехать в Нью-Йорк, где у труппы было запланировано выступление. С большой неохотой он оставил находящуюся на последних неделях беременности жену в одиночестве в чужом городе и отправился на поезде в путешествие через всю страну. Грейс скрывала тревогу за дежурной улыбкой. Когда спустя несколько недель у нее начались схватки, соседи помогли ей дойти до больницы.

27 ноября 1940 года, в 7:12 утра, родился здоровый мальчик – на пять восьмых китаец, на две восьмых англичанин и на одну восьмую голландский еврей.

Соседи позвонили в театр Лэ Цянь Цю, который располагался в Чайнатауне Нью-Йорка, и оставили сообщение для Хой Чена: это мальчик! В тот же вечер, после получения хороших вестей, Хой Чен отпраздновал это событие вместе со всей труппой, раздавая актерам сигареты – китайский эквивалент раздачи сигар[11].

Первым делом у Хой Чена спрашивали: «Какие у мальчика астрологические знаки?» Китайский зодиак включает в себя не только одного из двенадцати животных для года рождения (так называемое внешнее животное), но также для месяца (внутреннее животное), дня (настоящее животное) и часа (тайное животное). Из двенадцати знаков дракон считается самым могущественным и благоприятным. Поскольку дракон был символом китайских императоров, он ассоциировался с лидерством и властью. Множество родителей пытались подобрать время зачатия в надежде, что их ребенок родится в год, месяц, день или час дракона.

Хой Чен с гордостью рассказывал всем, что его сын родился в год дракона, месяц свиньи, день собаки и час дракона. Два знака дракона, особенно если один из них выпадал на год, считались исключительно благоприятными. Вся труппа поздравляла Хой Чена: «Твоему сыну суждено стать великим».

Тем временем в Сан-Франциско Грейс должна была выбрать американское имя для своего сына, гражданина США по рождению. Когда Ли Хой Чен подавал заявку на неиммиграционную визу, его фамилия была изменена с Li на англизированную версию Lee. Именно поэтому в свидетельстве о рождении мальчика фамилия была записана на английский манер – небольшая перемена в написании провела границу между прошлым и будущим. С выбором первого имени Грейс, плохо говорившая по-английски, обратилась за помощью к другу, американцу китайского происхождения. Он посоветовался с акушеркой Мэри Э. Гловер, которая принимала ребенка и выписывала свидетельство о рождении. Она предложила имя Брюс.

Оставшись наедине с сыном, Грейс выбрала ему китайское имя – Ли Цзюнь Фань. «Ли» – фамилия, «Цзюнь» – часть имени отца Ли Хой Чена (Ли Цзюнь Бяо), означавшая «встряхнуть, разбудить или взбудоражить». «Фань» – символ, обозначающий в китайском языке Сан-Франциско. Таким образом, китайское имя Брюса Ли означало «Встряхнуть и взбудоражить Сан-Франциско».

27 ноября 1940 года, в 7:12 утра, родился здоровый мальчик – на пять восьмых китаец, на две восьмых англичанин и на одну восьмую голландский еврей.

Хой Чен вернулся к жене и новорожденному сыну так быстро, как только смог. Позже в разговорах с друзьями Грейс шутила, что он примчался, не успев отмыться от грима. Хой Чен посчитал, что судьба его отца была настолько несчастной, что символ Цзюнь (震) в имени сына также не принесет добра. Он изменил его на схожий по произношению, но отличавшийся в написании Цзюнь (振), означавший «отражаться, раздаваться или греметь». Имя Брюс ему также не нравилось, но было уже слишком поздно – именно так записали в свидетельстве о рождении. Хой Чен жаловался: «Я не могу произнести это слово».

Ли Хой Чен прибыл в Америку, чтобы собрать средства от зарубежной китайской общины для поддержки военной деятельности на родине. Во время своего пребывания в Штатах он познакомился с людьми, ставшими его близкими друзьями. Среди них оказалась и Эстер Энг – одна из первых женщин-кинорежиссеров, которая специализировалась на патриотических фильмах о войне. Для нескольких сцен в фильме «Девушка Золотых ворот» ей понадобилась новорожденная девочка, и она попросила Хой Чена, чтобы в этой роли выступил Брюс. Тот колебался. Не понаслышке зная о всех превратностях жизни артиста, Хой Чен не желал такой же участи своим детям. Но как человек, воспитывавшийся в китайских традициях, он глубоко верил в принципы гуаньси – систему отношений, связей, личных услуг и взаимной выгоды, которая поддерживала и связывала китайское общество воедино. Впоследствии, когда Хой Чен объяснял, почему решил «одолжить» своего сына, он сказал, что китайцы должны помогать друг другу, особенно за рубежом. «Папу всегда волновал вопрос взаимности в отношениях между друзьями», – говорит Роберт Ли.

Рожденный в паузе между опусканием занавеса и его подъемом, Брюс Ли столкнулся со своей первой кинокамерой еще до того, как научился ползать. Это был его первый и последний опыт переодевания в женщину. В одной короткой сцене двухмесячного Брюса в кружевной шляпе и девичьей блузе укачивают в плетеной колыбели. Его мать Грейс была выбита из колеи таким преображением для камеры. В другой сцене, снятой крупным планом, тепло закутанный Брюс безутешно кричит, зажмурив глаза, разинув рот и размахивая руками; пухлые щеки и двойной подбородок дрожат. Крик эхом раскатывается по всему Сан-Франциско.

Поскольку Брюс был слишком юн для путешествия, семья Ли превысила срок пребывания на пять месяцев. Почти полтора года Хой Чен и Грейс не видели остальных своих детей. Они очень хотели вернуться домой.

Но они переживали, что Брюсу не позволят вернуться в Соединенные Штаты. Чиновники из миграционной службы, настроенные против китайцев, зачастую отказывали в возвращении китайцам, родившимся в Америке, заявляя, что они «репатриировались» (то есть отказались от гражданства Соединенных Штатов), или оспаривая действительность документов. Чтобы такого не случилось с их сыном, Хой Чен и Грейс наняли соответствующую юридическую фирму «Уайт и Уайт», предоставили документальные доказательства рождения Брюса в Сан-Франциско, подали заявку на получение разрешения на возвращение гражданина и прошли допрос под присягой в Службе иммиграции и натурализации Соединенных Штатов. К ходатайству о возвращении Брюса было приложено фото здорового, пухлого трехмесячного мальчика с небольшим пучком волос и проколотым левым ухом. Причиной отъезда был указан «временный отъезд за границу». Визит продлится восемнадцать лет.

6 апреля 1941 года семья Ли приехала в порт Сан-Франциско – именно в этот день началось их восемнадцатидневное возвращение в Гонконг на пароходе «Президент Пирс». Хой Чен, должно быть, считал проведенное в США время невиданным успехом. Жена родила ему второго сына – еще одного наследника. Один из звездных актеров этого турне, Хой Чен, сумел вызвать подъем патриотизма в сердцах китайцев, живущих в США. «Услышав в исполнении отца такие шедевры, как «Премьер-министр, объединяющий шесть королевств», «Отдавшие жизнь за королевскую семью Мин» и «Багровые рыцари», многие китайцы охотнее делали пожертвования», – говорит Роберт Ли.

Любая взаимопомощь была крайне необходима Брюсу и его родителям. Они возвращались в страну, где ситуация за прошедшие полтора года только ухудшилась.

Семидесятилетняя бабушка Ли была несказанно рада видеть своего сына и невестку благополучно вернувшимися в свою старую квартиру на улице Мау Лам. Восемнадцать месяцев она ухаживала за Фиби, Агнес и Питером, а также за овдовевшей невесткой и ее пятью детьми. Все они ютились в крошечной двухкомнатной квартирке с одной ванной комнатой. Все были счастливы познакомиться с новым членом семьи, Брюсом Цзюнь Фанем. Бабушка Ли прозвала его Крошечным Фениксом – женским аналогом дракона в китайской мифологии, – чтобы защитить от призраков быков и духов змей, которые любили причинять боль маленьким мальчикам. «Хотя папе не очень понравилось девичье имя, он всегда с уважением относился к пожеланиям своей матери, – говорит Роберт, – и поэтому согласился». Волнение и восторг воссоединения вскоре были омрачены ужасными новостями – как местными, так и пришедшими из-за границы.

Вторая мировая война захлестнула планету огнем и кровью. Японские войска продвигались все дальше и дальше в сердце Китая. В Европе немецкое люфтваффе бомбило британские города, а немецкие подводные лодки пускали ко дну корабли снабжения из Америки. Гонконг, отрезанный и от Китая, и от Британии, оказался беспомощным и одиноким.

Пока народ Китая и Великобритании сражался за выживание, то же самое делал и юный Брюс Цзюнь Фань Ли. Рожденный в мирном прохладном воздухе Сан-Франциско, пухлый малыш тяжело заболел во влажной, полной тараканов среде Гонконга военного времени. Вспышка холеры опустошала колонию. Брюс Цзюнь Фань настолько ослаб и исхудал, что родители боялись, что он умрет. Грейс, уже потерявшая одного младенца, постоянно кружила над больным сыном. «Мне кажется, я избаловала его во время той тяжелой болезни, – вспоминала позже Грейс. – Из-за своего недуга, который мог стать фатальным, Брюс вырос слабее и болезненнее других детей. До четырех лет он не мог ходить, не спотыкаясь».

8 декабря 1941 года в британской колонии настал день, которого так все боялись. Спустя восемь часов после внезапного нападения на Перл-Харбор Япония вторглась в Гонконг, одновременно объявив войну Америке и Британии. Объединенный гарнизон британцев, канадцев, индийцев и небольшой группы китайских добровольцев в четыре раза уступал численности японских войск (14 тысяч против 52).

Тысячи мирных жителей были убиты во время бушевавших сражений в Коулуне, на южной оконечности материкового Китая, и в гавани у острова Гонконг. Одним из тех, кто чуть не погиб, был Хой Чен. Как и многие певцы кантонской оперы, он был заядлым курильщиком опиума. Когда Хой Чен делил трубку с приятелем-актером в близлежащей курильне, бомба с японского самолета проломила крышу, размозжила его друга и упала в подвал, унеся с собой тело погибшего. Бомба не разорвалась – лишь поэтому в тот день Хой Чен выжил.

Менее трех недель понадобилось японцам на захват обнаженного аванпоста Британской империи. 25 декабря 1941 года – эта дата навсегда останется в памяти жителей Гонконга как «Черное Рождество» – город впервые в истории сдался захватчикам. Как бы ни возмущались китайцы поведением британцев и попустительским отношением к колонии, это не шло ни в какие сравнения с ужасом от тоталитарной жестокости новых хозяев, которые решили, что лучший способ контролировать колонию – это сократить ее население. Любой, кто не имел места жительства или работы, был изгнан из города. Те же, кто остался, натерпелись бед от террора. Десять тысяч женщин подверглись групповым изнасилованиям. За три года и восемь месяцев японской оккупации население Гонконга сократилось с 1,5 миллиона до 600 тысяч. Треть населения сбежала, в основном в Макао – соседнюю португальскую колонию, еще треть выживала всеми возможными средствами, остальных заморили голодом или убили. Японские часовые расстреливали или обезглавливали проходящих мимо китайцев, которые не могли поклониться должным образом. Гражданских убивали, отрабатывая приемы джиу-джитсу: японцы швыряли их на землю до тех пор, пока те не могли двигаться, а затем закалывали штыком. В среднем во время оккупации каждый день на улицах подбирали триста трупов – те, кого не убили, умирали от болезней или недоедания.

Ли Хой Чен был единственным кормильцем в семье из тринадцати человек. Если бы Хой Чену пришлось бежать в Макао, вряд ли бы все члены семьи выжили, особенно младенец Брюс, едва оправившийся от тяжелого заболевания. К счастью для Хой Чена и его родственников, японцы полюбили китайскую оперу. Глава японского министерства пропаганды Вакуда Косуке сделал предложение, от которого нельзя было отказаться всем знаменитым оперным исполнителям, в том числе Хой Чену – одному из четырех лучших «клоунов». Условия этого предложения так и остались нераскрытыми. «Папа никогда ни с кем не говорил об этом, – говорит Роберт Ли. – Но зная японскую тактику угроз продовольственным нормированием, мы можем только представить, что у него не было другого выбора». Фиби добавляет: «Японцы заставили отца выступать, но он не получал за это денег. Вместо этого они платили рисом, поэтому у нас раз в неделю на обед был рис. Все остальное время мы размалывали тапиоку[12], чтобы сделать бок-чан (кантонские блины)».

Японцы полагали, что продолжение оперных спектаклей создавало ощущение мира в их так называемой Великой восточноазиатской сфере сопроцветания, поэтому работа Хой Чена придавала его семье чуть более высокий статус, чем у остальных граждан. Позже Грейс рассказывала своим детям, что японские солдаты оставляли ее в покое, как только она упоминала, что ее муж – актер китайской оперы.

В густонаселенном довоенном Гонконге наиболее ценным активом была недвижимость. Устранив две трети населения, японцы непреднамеренно наполнили рынок доступным жильем. Внезапно Хой Чен и люди, подобные ему, имевшие достойные рабочие места и продовольственные пайки, могли кардинально улучшить положение. Примерно спустя год после начала оккупации он перевез семью из тринадцати человек в квартиру площадью почти четыреста квадратных метров – чрезвычайно просторную по меркам Гонконга. Самым главным доводом в пользу покупки этой квартиры было ее расположение. Нэйтан-роуд, 218, Коулун. Здание находилось прямо через небольшой парк от штаб-квартиры японских оккупантов, поэтому окрестности были очищены от оголодавших местных, пытавшихся выжить любой ценой. В течение следующих двух лет Хой Чен предусмотрительно купил еще четыре квартиры по сниженной цене и сдавал их в аренду.

Даже семьи вроде Ли, которым повезло оказаться нужными японскому правительству, вели ежедневную борьбу за выживание, их дни состояли из лишений, нищеты и унижений. Японцы ввели строжайший комендантский час, в который нельзя было ни появиться на улице, ни громко разговаривать у себя дома. Однажды вечером одна из теток Брюса во время игры в маджонг с друзьями вела себя излишне шумно. Японские солдаты выбили дверь и приказали им прекратить игру. Когда тетя возразила еще более громким голосом, японец ударил ее по лицу, заставил поклониться и извиниться сотню раз.

Постоянный позор и потеря достоинства во время оккупации привели к тому, что многие преувеличивали степень своего сопротивления после того, как японцы ушли. В одной из ранних историй семья Ли любила рассказывать о Брюсе Цзюнь Фане – патриотическом малыше, который стоял на балконе своей квартиры и «грозил кулаком японским самолетам, пролетавшим над головой». Это очень гордый образ с одной маленькой неувязкой. К тому времени, как юный Брюс, родившийся 27 ноября 1940 года, смог стоять и трясти сжатым кулаком, японцы уже утратили контроль над колонией. Если Брюс и тряс рукой какому-то иностранному самолету, то американскому. Марчиано Баптиста, одноклассник Питера – старшего брата Брюса – рассказывает: «Я жил в Макао до войны. Американские самолеты атаковали электростанции и нефтяные вышки в сорок третьем и сорок четвертом. Мы грозили им кулаком, потому что они устраивали настоящий хаос».

Несмотря на то что союзники контролировали воздушное пространство уже несколько лет, освобождения Гонконга пришлось ждать до бомбардировок Хиросимы и Нагасаки и признания Японией своего поражения 15 августа 1945 года. Официальные представители Китая и США считали, что Гонконг вернется под контроль китайского правительства, однако для англичан восстановление колониального господства было вопросом чести и острой необходимостью для своих коммерческих интересов в Азии. Именно поэтому оперативная группа Военно-морского флота Великобритании отправилась в Гонконг, для принятия капитуляции Японии и возврата Гонконга под свой контроль 30 августа 1945 года.

Если оглянуться назад, то станет понятно, что такой исход был наиболее приемлемым для жителей Гонконга. Китай стоял на пороге гражданской войны между националистами и коммунистами, ведомыми Мао Цзэдуном, – войны, которая еще больше разодрала страну на части, а затем погрузила ее в десятилетия изоляции и беспорядков. Напротив, гонконгцы процветали, особенно семьи наподобие Ли, которые наслаждались периодом мира после горечи почти четырехлетней оккупации.

Десятилетний Брюс в роли сироты. Фильм «Малыш Чунг», также встречается под названием просто «Малыш». 1950 год (Собственность Гонконгского музея культурного наследия)

В фильме «Сирота» герой Брюса – трудный подросток – наставляет нож на свою учительницу. 1960 год (Собственность Гонконгского музея культурного наследия)