Читать книгу Чертик у Флорианских ворот. Повесть - Михаэль Кречмер - Страница 9

Первые месяцы оккупации прошли, как в тумане. Магда в конце концов поддалась на уговоры графа Домбровского, то есть, разумеется, герра Берлинга, и перешла на работу в инженерную контору, расположенную недалеко от Главного Вокзала. О недолгой работе на каменоломне ей напоминала только огрубевшая кожа на руках.

«Вот и все… Теперь ты – любовница-секретарша у своего начальника. Ниже этого – только быть содержанкой у какого-нибудь богатея» – угрюмо думала Магда, приступая по утрам к своим не слишком утомительным обязанностям. Она представила себя в качестве любовницы пана Густава Вроницкого – многолетнего директора театра Миллениум, и только усмехнулась… Несмотря на расхожее мнение об около богемной, театральной публике, директор Миллениума обожал свою не очень здоровую жену и троих детей и никогда не был замечен ни в чем предосудительном.

В конторе у Метека постоянно ошивались немцы. Магда ощущала на себе их откровенно похотливые взгляды и с трудом заставляла себя вежливо улыбаться в ответ на однообразные липкие комплименты о красоте славянских женщин. Во всем этом было что-то до тошноты унизительное, словно она согласилась на гнусное предложение, которое сделал ей негодяй с биржи труда.

Немецкая администрация, едва освоившись в Вавельском замке, погрузилась с головой в наполеоновские планы превращения Кракова, «исконно немецкого города», в идеальный город будущего, откуда германские чиновники будут управлять дикой восточной колонией – с величественными административными зданиями, широкими проспектами и стадионами, вместо всех этих костелов, синагог, лавочек и лабазов, несущих печать восточного убожества, еврейской алчности и славянской лени. Первыми должны быть снесены памятники, увековечившие дегенеративное искусство и польский анти германский национализм, как, например, памятник Грюнвальдской битве, особенно оскорблявший нежные чувства тевтонов.

Контора Метека была привлечена к этой масштабной работе, как и некоторые другие польские фирмы, сумевшие найти взаимопонимание с новыми хозяевами. Но, как заметила Магда, немецкие гости Метека, в основном мелкие и средние чины Вермахта и СС, приходили в контору не столько корпеть за чертежами, сколько приятно провести время за бутылкой зубровки или шнапса в компании соплеменника.

Но немцы наконец убирались, и Метек с виноватым видом, как нашкодивший подросток, приходил к ней и, даже не пытаясь сказать что-либо в свое оправдание, жадно прилипал к ее губам. Магда на несколько мгновений чувствовала прилив отвращения, но очень быстро страсть захватывала ее. Закончив дела в конторе, она покорно садилась в Паккард Метека и ехала в эту чертову «кавалерку»… Ну в самом деле, не возвращаться же домой, где пьяный Тадек осоловело смотрит на пустой холст или того хуже, погружается в мрачные рассуждения о бренности жизни, собственной ничтожности и несостоятельности.

«Ну почему я стала ходить в эту проклятую „кавалерку“ к Метеку? Почему мне так хорошо с ним? Может быть, когда привычная жизнь рушится, как карточный домик на ветру, необходимо что-то, за что можно зацепиться… Что-то постоянное.» – не раз задавала себе вопрос Магда.

И действительно, эти встречи возвращали ее в то ослепительное время, когда был театр, когда после премьер всей труппой шли в ресторан, где кутили до поздней ночи, когда Метек после спектакля ждал ее, Беату и Аду на своем ослепительно белом Паккарде, в то время как несчастный Тадек пропадал в театральной мастерской, работая над декорациями. В те времена у ворот Барбакан играл оркестр городской пожарной охраны, а на Рыночной площади еще стоял памятник Адаму Мицкевичу. Сейчас, главная площадь города была, разумеется, переименована в площадь Адольфа Гитлера, а памятник Мицкевичу снесен, как представителю «дегенеративной» литературы. Новые хозяева, подобно своре псов, стремились пометить территорию и стереть многовековую историю Польши…

– А театр? С тех пор, как немцы закрыли все театры, я даже не была в том районе города… Отвратительно смотреть на руины прошлой жизни – закурив, произнесла Магда.

– Я был… – сказал Метек. – Здание заколочено, окна разбиты… Только ветер играет с занавесками. А афиша «Веселой пастушки» так и висит…

– Боже мой… Мне тяжело поверить в то, что всего лишь несколько месяцев назад все было по-другому… Казалось, в жизни будут только премьеры, вечеринки с друзьями, покупки во французских магазинах… А потом случится что-то такое необыкновенно-прекрасное, ради чего и стоило бы все это начинать.

– Что, например? – скрестив под собой ноги и затянувшись сигаретой, спросил граф.

– Ну к примеру наш спектакль увидит какой-нибудь известный режиссер из Америки и пригласит меня, Беату и Аду в Голливуд. Или на худой конец в Париж!

– Сразу всех троих? – усмехнулся Метек. – Боюсь, польский театр не оправится от такого удара…

– Но зато все увидят, что американки и в подметки не годятся нам, полькам! – в запальчивости вскрикнула Магда, запустив в графа накрахмаленной подушкой.

– Огонек, что за снобизм? По-моему, все женщины одинаковы – во всяком случае без одежды. – засмеялся тот.

– И немки?

– Не знаю. Вероятно, тоже. – пожал плечами Метек.

– А мне говорили, что когда они орут «Хайль Гитлер» и поднимают руку, то их соски тоже твердеют и устремляются ввысь!

– Кто может нести такую чушь? – раздраженно сказал Метек.

– Да так… Есть такой Ромек. Немного чокнутый. Вчера рассказывал на рынке.

– Этого Ромека упекут в тюрьму за такие россказни. – сказал граф.

– Ты мог бы перестать на них работать? – тихо спросила Магда, уткнувшись головой в его покрытую густыми светлыми волосами грудь.

– На кого- на «них»? – осторожно спросил граф, хотя прекрасно знал, что Магда имеет в виду.

– На немцев.

– Я не работаю на немцев. – устало сказал Метек, понимая, что разговор вновь касается ненавистной ему теме. – Мы выполняем заказ магистрата. Это все. От нас им требуется проект строительства дороги и план работ. И наняли они нас только потому, что в Германии не так легко найти инженеров, которые бы согласились сюда приехать.

– План строительства дороги, по которой поедут германские танки на восток для завоевания мирового господства! – ехидно заметила Магда. Метек давно заметил, что во время подобных разговоров ее голос становился из теплого и невероятно сексуального в холодно-насмешливый.

– Я только делаю свою работу. Или, по-твоему, я не должен зарабатывать на кусок хлеба? И не должен содержать маму?

– Для этого не обязательно брать у них деньги. И не обязательно напиваться с эсэсовцами, как будто это твои лучшие друзья. Куда подевалась ваша шляхетская честь, граф Домбровский? —

Магда отстранилась от него и стала искать рукой брошенную на пол одежду. В такие моменты она чувствовала брезгливое отвращение к самой себе за то, что не устояла перед мужским обаянием молодого графа. Как прекрасно было бы продолжать работать на каменоломне, записывать в толстую тетрадку количество тележек с камнем, сжимая в заиндевелых руках огрызок карандаша, а во время перерыва вести умные разговоры с этим юным философом Войтылой.

– Магда, я не мог отказаться! У них мой отец, наконец. И нет больше никакого графа! Есть только польский инженер Мечислав Берлинг! За графский титул можно запросто угодить в гестапо! Мы должны пережить все это! Потом будем выяснять, где же моя шляхетская честь!

Магда молчала. В словах Метека был свой резон. До Магды доходили слухи, что во многих воеводствах, в особенности на Западе Польши, представителей польской аристократии попросту уничтожали, как и многих других представителей польской элиты. Эти земли должны были присоединены к Рейху, и никакого польского присутствия на них не предполагалось.