Читать книгу За несколько дней до конца света… - Михаил Александрович Цыганков - Страница 4

Стояли когда-то на речке Смородине две небольшие деревеньки – Емелино и Пугачево. Скажу сразу, деревеньки не богатые, потому как мужики жили там, мягко говоря, своеобразные. В Емелино сплошь мечтатели, прожектеры, непьющие, но и не работящие, любящие на печи полежать и планы грандиозные построить о глобальной перестройке окружающей действительности. Лежали и мечтали обычно до тех пор, пока у их баб терпенье не лопалось и они (бабы), взявшись за ухват, лом или оглоблю (что под руку попадется) шли воплощать мечты (свои, а не мужиков) в реальность, методом жесткого контакта вышеперечисленных предметов с головой и спиной законного супруга.

Пугачевские мужики были людьми более практичными, лежали только с большого перепою, а мечтали в основном о том, чтобы срубить деньжат по-быстрому и особо не напрягаясь. Поэтому и слыли первыми разбойникам в округе. Поговаривают, что они были на короткой ноге с самим призраком Коммунизма, но в это верится слабо. Потому, как они не выдвигали ни каких политических требований, а просто грабили всех, кто под руку подвернется. Даже на саму Большую Дорогу Из Желтого Кирпича ходили, но редко. Чаще к бабам из соседнего Емелино. Так мужики из двух соседних деревень и прозябали в грабежах, праздности и пьянстве.

Но как-то раз, зимой, выловила одна емелинская баба из проруби говорящую щуку. Как выловила? Случайно. Пошла за водой к проруби. А кому еще идти, если мужик целыми днями на печи лежит и мечтает построить мост от своего порога до самой столицы? И за такими великими прожектами нет ему никакого дела до низкого домашнего хозяйства. Зачерпнула баба воду, щука в ведро и влетела. Может, задумалась о чем-то своем щучьем, может, от старости, зрением ослабла, сейчас этот факт для истории установить уже невозможно. Баба оказалась не дура сразу ведро из проруби вытащила и стоит на улов налюбоваться не может, прикидывает, сколько рыбных котлет на ужин получится. Щука, естественно, просит её отпустить, обещает разную чушь в которую и поверить трудно, а баба ни в какую. Говорящая рыба здесь не редкость. Вот курица, несущая золотые яйца редкость. А говорящая рыба нет. И если каждую в прорубь обратно отпускать, то с голодухи можно легко копыта отбросить. Поэтому баба и уперлась. Подняла ведра на коромысло и собралась в избу тащить.

Щука, вообще, чуть с ума не сошла, завыла так, что баба едва из валенок не выскочила, но коромысло из рук не выпустила.

– Скорее небо упадет на землю, – говорит, – чем сдастся Измаил! Тьфу ты, чем я сама, своими руками столько еды в реку брошу. Мне мужика кормить нечем. Умственная работа знаешь, сколько сил отнимает? Вот дотащу тебя до печки…

Щука видно совсем от такой перспективы свихнулась и кричит:

– А если твоему мужику ни на что больше силы тратить не надо будет? И он к тебе прямо сейчас, сюда не вставая с печки, приедет, поверишь, что я не простая щука?

Баба кивнула, чтобы сумасшедшая рыба от неё отцепилась и вдруг видит, несется прямо по льду её любимая печка, а на ней сидит её муж Емеля. Кстати в Емелино почти всех мужиков Емелями звали – традиция народная такая. Глаза выпучил, трясется, на ходу в одеяло заворачивается. Баба с испугу ведро выронила. Щука не дура, моментом воспользовалась, скользнула в прорубь, но не удрала, а стала наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Пока баба в себя пришла, печка вместе с мужем кругов десять вокруг неё намотала. Лед от тепла растаял, треснул и круглая льдина с прорубью по центру начала тонуть. Теперь уже баба заголосила, и рада бы попросить щуку о спасении, да не может, от страха все слова из головы вылетели, только одно «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!» и осталось. Мужику, естественно, жену стало жалко, да он и успокоился немного, пока на печке круги нарезал.

Печка, кстати, камнем под лед не пошла, а спокойненько продолжала совершать круги почета вокруг полыньи. Льдина, наконец, перевернулась, баба в воду свалилась и кричать больше не могла только булькала и собиралась помереть от переохлаждения. Дело то было как раз под Крещение, морозы стояли лютые…

Мужик умом немного пораскинул. С одной стороны, баба ему, мягко говоря, поднадоела, а грубо выражаясь, достала своим вечным ворчанием и постоянными призывами к созидательному труду, а с другой стороны он к ней привык, и где-то в глубине души любил и своей дальнейшей жизни без неё не представлял. Поэтому сбросил с плеч одеяло и сиганул прямо с печки в ледяную воду. Вытащил бабу, которая уже синеть начала, на печку затащил и как гаркнет «Домой!». Печка послушалась. В избе, когда стал жену растирать и самогоном отпаивать, смотрит Емеля, а супруга в правой руке мертвой хваткой щуку держит, под жабры. Щука тоже уже скукоживаться начала, глазки закатила. В конце концов, жену самогоном оттерли и отпоили. Щуку в ведро пустили поплавать. А что делать, об аквариумах в Емелино даже не догадывались.

Конечно, котлеты из такой ценной рыбы никто делать не стал. Надо быть конченым идиотом, чтобы на такой вандализм отважиться. Заключили с ней договор о дружбе и взаимопомощи, обратно в реку выпустили и зажили мирно и счастливо. Только скоро стали в этих местах попадаться говорящие волшебные щуки. Может рыба та икряная была, а может болезнь это заразная, сейчас уже не понять. Правда, волшебство у них было какое-то однобокое. Что бы рыбак не загадывал – чудо-печка получалась! Но и этого было уже не мало!

Скоро в каждом емелинском и пугачевском дворе было по одному, а у некоторых и по два самоходных агрегата. Мечтать и грабить мужикам стало некогда. Работы было невпроворот. Товар купцам в соседний город отвезти. Боярина на дальнюю заставу доставить. Конницу печенежскую шугануть – всем нужна была печка-самоходка. А сколько желающих было такую печку хотели заполучить! Толпами на берегах Смородины собирались. Стояли с удочками от истоков до устья, всю рыбу выловили вчистую! И ни одной щуки не поймали, даже не волшебной. Эти редкие рыбы только емелинским и пугачевским попадались. Почему? Секрет здесь простой. Мужик – первый печководитель был родом из Емелино, а его жена из Пугачево. Чем уж они местную ихтиофауну покорили, неизвестно, но попадались щуки только уроженцам этих деревень.

Все это поведала нам с Кейси словоохотливая печка по дороге к городу Кузькину.

Что, спрашиваете, как обыкновенная русская печка может разговаривать? А как она может ездить без колес, руля и тормозов, вас это не волнует? Когда печка в первый раз заговорила, мы чуть с неё не грохнулись. На полной скорости…

Вообще, скажу вам честно, ездить на печи гораздо комфортабельнее, чем летать на ковре-самолете. Только еще страшнее. От скорости уши закладывает и глаза слезятся. Будто это не печка, а гоночный болид Формулы-1. Да и манера езды у неё как у сумасшедшего стритрейсера. Деревья мимо мелькают, ветки у самого уха хрустят, из трубы дым валит. Выглядывать из-за нё даже не пытайтесь. Шишки, желуди свистят как пули у виска. Но зато снизу тепло. Сидеть удобно. И падать не страшно, после ковра-самолета. Высота ведь пустяковая. Вот только скорость бешенная…

Мы сначала ехали молча. Молчали потому, что Кейси говорить еще не могла, а мне не хотелось. Сидел я, ситуацию анализировал, возможные варианты событий прикидывал – но все молча. Нет, конечно, были кое, какие мысли, которые следовало обсудить с моей невестой, но пока не было сил и желания. Я привалился спиной к теплой трубе, обнял Кейси за плечи (чтобы не свалилась) и устало закрыл глаза. Тут печка и заговорила…

Голос у нее был густой, теплый, с завываниями, подвываниями и периодическим выбрасыванием сажи из щелей.

– Притомился, солдатик? – спросила она.

То, что это говорит печка, я понял сразу. Во-первых, кому еще здесь разговаривать? А во-вторых, при каждом ее слове из трубы вылетало маленькое облачко дыма. О чем разговаривать с самоходным памятником русского зодчества я не знал, поэтому решил просто промолчать.

– Чего молчишь, служивый? – унималась печка, – Оглох, что ли?

Клуб черного дыма заставил меня чихнуть.

– Не оглох, – ответил я, – устал.

– Это бывает, – согласилась печка, – ты лежи, отдыхай, не стесняйся, солдат спит – служба идет. До города дорога не близкая. А скажи, в город тебе зачем?

– По делу… – меньше всего на свете мне сейчас хотелось, болтать печкой, даже и говорящей.

– А по какому?

– По государственному. – сказал я, надеясь, что она отвяжется. Но печка не отвязалась

– А по какому? – облачко дыма приняло форму вопросительного знака.

– По важному…

– Раз по важному, значит – к князю. – вынесла вердикт любопытная печка. Но на этом не остановилась. – Князь у нас хороший. Отличный князь. Мы за ним как за каменной стеной.

– Значит кремль у вас каменный? – спросил я. И зачем я это сделал?

– Нет, – сказала печка, – деревянный. Но нам каменный и не нужен, с таким то князем…

После этого она выдала мне полную характеристику на князя Кузьму БТ-Пятого, его жену – княгиню Прелюбомудру Пухлогубую, близких и дальних родственников, рассказала родословную, перечислила все побочные ветви, включая незаконнорожденных детей, намекнула на сложные взаимоотношения Прелюбомудры с главным царским колдуном Парамоном Гнидо, поведала основные фамильные предания и перешла к сказкам, былинам и частушкам…

Вас наверно удивляет такое странное имя – Кузьма БТ-5? Ничего в нем странного нет. Это побочный эффект здешней танкомании. Допустим, прикупил себе местный князь несколько танков и стал считать себя невероятно крутым. Гордиться страшно. Но радость неполная, если соседи не в курсе. Или в курсе, но не помнят об этом постоянно. Вот тогда князь, барон, или еще какой феодал берет и добавляет к своему имени название любимого танка. Так и появились барон Рудольф фон Шерман, герцог Клаус Гочкис, князья Всеволод Т-34 и Здравосмысл КВ-2. Всех не перечисляю, места и времени не хватит. Кузьма БТ-Пятый тоже из этой компании. Некоторые недоброжелатели смеются, а мне даже нравится. «Всеволод Т-34» – очень внушительно звучит.

– А что это спутница твоя молчит? – напомнила о себе печка. Она тебе кто? Жена, невеста, а ли как?

– Невеста. – сразу внес ясность я.

– Невеста – это хорошо. Симпатичная. – одобрила печка. – Я, за здоровые отношения. Семья – основа государства. Не как в какой-нибудь Голландии, или Швеции… Распутство одно. Я как думаю, любишь – женись! А не женишься, значит, не любишь! Да в этой самой Голландии какие печки? Видимость одна. Одно слово – баловство. Ни щи сварганить, ни пироги испечь, а как на ней лежать? Да ни как! Невозможно на ней лежать! То ли дело у нас на Родине…

У печки, видимо, был свой, как и у многих в этом мире, взгляд на проблемы семьи и брака, поэтому я спорить с ней не стал. А вот при слове «пироги» и «щи», в желудке начались голодные спазмы. Организм настойчиво требовал жрать. Кейси хорошо, она хоть ягодами перекусила…

– Слушай, печка, – спросил я, – а звать то тебя как?

–Тамара я. – ответила печка. И предвосхитив дальнейшие вопросы, добавила. – Царица была такая, может, слыхал? Она своих мужиков, тех, кто особенно надоел, в пропасть бросала.

– Слыхал. – подтвердил я, не замечая прямой аналогии.

– Я тоже многих мужиков сбросила. – сказала печка. – Не в пропасть, конечно, что я зверь? Кого в дерево, кого в канаву, кого в… Как получится. Молодая была, шустрая. Мало кто мог удержаться, а потом уже и связываться никто не хотел. Так и резвилась, пока на военную службу не определили… Из за излишне строптивого нрава.

Выждав некоторое время, из уважения к чувствам дамы, я спросил:

– Уважаемая Тамара, а у вас, случайно, не найдется чего-нибудь перекусить?

Хорошо, что мы держались в этот момент за трубу, иначе бы список несчастных тамариных пассажиров пополнился на двух человек. Все-таки тормоза у нее были. Печь стала как вкопанная. Из трубы вылетел гневный сноп искр, а догнавшее нас облако пыли заставило чихать и протирать запорошенные глаза.

– Это ты у кого спросил? – гневно пророкотало из трубы.

– У Вас. – откашливаясь и отплевываясь промямлил я.

– Я тридцать два раза ходила в глубокие рейды на Караван Сарай. Три раза выходила из окружения сама и выносила на себе князя со всем штабом. Плющила рыцарей пятьдесят восьмого крестового похода, уводила от границ взбесившихся клыкохвостов, секретные миссии выполняла в… Неважно где. Сам царь батюшка меня в своих указах отмечал неоднократно, именные рога золотые подарил и ни разу при этом не просил, чтобы я готовила еду! Я боевая печь! Моё дело Родину защищать. Ты, вообще представляешь, что такое один бешенный клыкхвост? А целое стадо? Они небольшой городок вроде нашего в порошок стереть могут, и если бы не я…

– А кто же солдатам кашу варит? – обрела, наконец, очень не кстати, голос Кейси.

– Кухня полевая – дура безмозглая! – ответила Тамара. – Это её обязанность. Она только на это и способна – клуша тыловая. Мозгов нет, а мужики к ней так и льнут…

– А как же в сказках пишут: «Встретили дети печку и говорят: Спаси нас милая от гусей-лебедей кровожадных. Спрячь поскорее. А печка им и отвечает, сначала скушайте моих пирожков, а то у меня кризис производства. Готовую продукцию девать некуда. Поели быстро дети пирожков вкусных и спрятала их печка внутри себя». – упорно продолжала гнуть свое Кейси.

– Ты бы лучше дальше молчала! – огрызнулась печка. – Не зря говорят женщина на борту к несчастью. В сказках врут часто. Я бы этих гусей лебедей одним залпом… и никаких пирожков! Мы – боевые печки про это и думать забыли. Не время калачи печь, когда Родина в опасности!

– Кстати, о Родине, – сказал я окончательно утратив надежду перекусить, – она по прежнему в опасности.

Печка рванула с места без предупреждения.