Читать книгу «Верный Вам Рамзай». Книга 2. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1939-1945 годы - Михаил Алексеев - Страница 5

(Из шифртелеграммы «Рамзая» от 31 мая 1939 года)

3 октября 1938 г. Зорге сообщал: «От немецкого военного атташе (полковник Матцки. – М.А.) получил сведения о том, что после разрешения судетского вопроса следующей проблемой будет польская, но она будет разрешена между Германией и Польшей по-дружески в связи с их совместной войной против СССР». Однако с началом 1939 года политика Германии в отношении Польши резко изменилась.

6 января 1939 г. во время визита министра иностранных дел Польши Юзефа Бека в Германию Риббентроп потребовал согласия Польши на присоединение Данцига к Германии и проведение транспортных линий через Поморье. 21 марта Гитлер в своем меморандуме вновь вернулся к этим требованиям. Призывы Польши соблюдать взаимные гарантии по статусу Вольного Города в соответствии с решениями Лиги Наций были отвергнуты немецкой стороной.

22 марта 1939 г. между Германией и Литвой был подписан договор о возвращении в состав Германии Клайпедского края с портом Клайпеда. После этого край был снова переименован в Мемельскую область, а город Клайпеда – в Мемель. Так продолжалось возвращение земель, отторгнутых от Германии Версальским договором.

26 марта правительство Польши официально ответило отказом на меморандум Гитлера. 3 апреля начальник штаба верховного главнокомандования (ОКВ) Кейтель известил главнокомандующих видов вооруженных сил о предстоящем издании «Директивы о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939–1940 гг.», состоящую из трех частей – часть I («Оборона границ»); часть II («Операция Вайс») и часть III («Данциг»)[2].

«В отношении операции «Вайс» фюрер дал еще следующие указания:

1. Подготовку проводить с таким расчетом, чтобы обеспечить готовность к проведению операции не позднее 1. 9.1939 г.

2. Верховному главнокомандованию вооруженных сил поручено составить для операции «Вайс» календарный план мероприятий и, проведя совещания с участием всех трех видов вооруженных сил, организовать между ними взаимодействие по времени.

3. Соображения главнокомандующих видами вооруженных сил и данные для таблицы продвижения по срокам представить верховному главнокомандованию к 1.5.1939 г.».

6 апреля было опубликовано коммюнике о переговорах между министром иностранных дел Польши Ю. Беком и премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом в Лондоне, в котором указывалось следующее: «…Две страны готовы вступить в соглашение постоянного и взаимного характера… постоянное соглашение не будет направлено против какой-либо другой страны, а будет иметь целью гарантировать Великобритании и Польше взаимную помощь в случае любой угрозы, прямой или косвенной, независимости одной из сторон»[3]. Англо-польское соглашение о взаимопомощи было подписано только 25 августа 1939 г.

7 апреля итальянские войска вторглись в Албанию, оккупировали ее и объявили владением итальянской короны.

В утвержденной Гитлером 11 апреля «Директиве о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939–1940 гг.» говорилось: «Задачей германских вооруженных сил является уничтожение польских вооруженных сил. Для этого желательно и необходимо подготовить неожиданное нападение. Тайная или открытая всеобщая мобилизация будет объявлена в возможно более поздний срок, в день, предшествующий нападению»[4].

13 апреля в декларации французского правительства сообщалось о взаимных гарантиях, принятых на себя Францией и Польшей:

«Французское правительство… было радо узнать о взятии на себя взаимных обязательств Великобританией и Польшей, которые приняли решение оказать друг другу взаимную поддержку, с тем чтобы защитить свою независимость, если она будет подвергаться прямой или косвенной угрозе… Франция и Польша дают друг другу немедленные и непосредственные гарантии против любой прямой или косвенной угрозы, которая нанесла бы ущерб их жизненно важным интересам»[5].

17 апреля Советское правительство выступило с предложением о заключении между СССР, Англией и Францией договора о взаимной помощи. Имелось в виду также, что три державы должны были взять на себя обязательства об оказании всяческой помощи, в том числе военной государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями, в случае агрессии против них[6]. Последовавшие двусторонние контакты свидетельствовали, однако, что инициатива не встретила поддержки ни в Лондоне, ни в Париже.

В тот же день «Рамзай» с поразительной достоверностью сообщал из Токио о ближайших приоритетах германской внешней политики:

«Москва, Начальнику 5 Управления РККА[7]

Второй секретарь германского посольства возвратился из Берлина, где участвовал в ряде совещаний в Министерстве иностранных дел. На совещаниях присутствовал Риббентроп. Секретарь заявил, что в течение ближайшего года или двух лет политика Германии будет исключительно сконцентрирована на французском и британском вопросах с учетом всех вопросов, связанных с СССР.

Главная цель Германии – достичь такой политической и военной силы, чтобы Англия была вынуждена без войны признать требования Германии на гегемонию в Центральной Европе и ее колониальные притязания.

Только на этой основе Германия будет готова заключить продолжительный мир с Англией, отрекшись даже от Италии, и начать войну с СССР.

В ближайшее время, по мнению секретаря, ожидается наиболее опасное развитие событий в Европе, так как Германия и Италия должны торопиться взять верх над Англией, ибо они знают, что через два года будет слишком поздно ввиду того, что Англия обладает большими резервами»[8].

В своем выступлении в рейхстаге 28 апреля Гитлер заявил о денонсации англо-германского военно-морского соглашения 1935 г., а также о расторжении пакта о ненападении с Польшей 1934 г.

23 мая 1939 г. на совещании с генералитетом вермахта Гитлер сделал предметом своего выступления «сообщение о положении и о целях политики». «Дальнейшие успехи не могут быть достигнуты более без кровопролития», заявлял фюрер. Вопрос же о нападении на Польшу был для него решен окончательно и бесповоротно. Однако «проблема», по его словам, «была неотделима от столкновения с Западом», и в первую очередь с Англией: „Германия выбыла из круга могущественных государств. Равновесие сил установилось без участия Германии. Признание жизненных притязаний Германии и ее возвращение в круг могущественных государств нарушает это равновесие. Все притязания расцениваются как “вторжение”.

Англичане боятся экономической угрозы больше, чем обычной угрозы силой. 80-миллионный народ разрешил свои идеологические проблемы. Должны быть разрешены и экономические проблемы… Сделать это без вторжения в чужие государства или нападения на чужую собственность невозможно. Жизненное пространство, соразмерное величине государства, является основой любого могущества. Некоторое время этим можно пренебрегать, но в дальнейшем разрешение проблемы так или иначе делается неизбежным…

В настоящее время мы переживаем подъем национального духа, выражающего общность мировоззрения с двумя другими государствами: Италией и Японией.

Истекшее время использовано хорошо. Все шаги были последовательно направлены к цели.

Спустя шесть лет положение таково:

Национально-политическое объединение немцев, за незначительными исключениями, свершилось. Дальнейшие успехи не могут быть достигнуты более без кровопролития.

Установление границ имеет важное военное значение.

Поляки не представляют собой дополнительного врага. Польша всегда будет на стороне наших противников. Несмотря на пакт о дружбе, в Польше всегда существовало намерение использовать против нас любой случай.

Данциг – отнюдь не тот объект, из-за которого все предпринимается. Для нас речь идет о расширении жизненного пространства на Востоке и об обеспечении продовольствием, а также о решении балтийской проблемы. Продовольственное снабжение возможно только из тех областей, которые мало заселены. Наряду с плодородием земли основательная немецкая обработка ее в громадной степени увеличит избыток продовольствия.

Никакой иной возможности в Европе не видно.

Колонии: следует остерегаться принимать подачки в виде колониальных владений. Это – не решение продовольственной проблемы. Блокада!

Если судьба заставит нас пойти на столкновение с Западом, для этого хорошо владеть более обширным пространством на Востоке. Во время войны мы еще меньше, чем в мирное время, можем рассчитывать на рекордные урожаи…

Проблема “Польша” неотделима от столкновения с Западом.

Внутренняя прочность Польши в борьбе с большевизмом сомнительна. Поэтому Польша – тоже сомнительный барьер против России.

Военное счастье на Западе, с быстрым решением исхода войны, проблематично, как и позиция Польши.

Нажима со стороны России польскому режиму не выдержать. В победе Германии над Западом Польша видит для себя опасность и постарается нас этой победы лишить.

Таким образом, вопрос о том, чтобы пощадить Польшу, отпадает и остается решение: при первом же подходящем случае напасть на Польшу.

О повторении Чехии нечего и думать. Дело дойдет до военных действий. Задача – изолировать Польшу. Удача изоляции имеет решающее значение.

Поэтому отдачу окончательного приказа о нанесении удара фюрер оставляет за собой. Одновременного столкновения с Западом (Францией и Англией) ни в коем случае допустить нельзя.

Уверенности в том, что в ходе германо-польского столкновения война с Западом исключена, нет; в случае ее возникновения борьба должна вестись в первую очередь против Англии и Франции.

Принцип: столкновение с Польшей, начатое нападением на нее, приведет к успеху только в том случае, если Запад останется вне игры.

Если это невозможно, тогда лучше напасть на Запад и при этом одновременно покончить с Польшей»[9].

Не забыл фюрер о Японии и России:

«Важное значение имеет вопрос о Японии. Если сначала она, по различным причинам, относилась к совместным с нами действиям холодно, то в ее же собственных интересах своевременно выступить против России.

Экономические отношения с Россией возможны только при улучшении политических отношений. В комментариях печати обнаруживается осторожная позиция. Не исключено, что Россия покажет себя незаинтересованной в разгроме Польши. Если Россия будет и дальше действовать против нас, отношения с Японией могут стать более тесными.

Союз Франции, Англии и России против Германии, Италии и Японии побудил бы меня напасть на Англию и Францию, нанеся им несколько уничтожающих ударов».

Главного врага Гитлер видел в Великобритании:

«Фюрер сомневается в возможности мирного урегулирования с Англией. Необходимо подготовиться к столкновению с нею. Англия видит в нашем развитии закладку основ той гегемонии, которая лишит ее силы. Поэтому Англия – наш враг, и столкновение с нею будет не на жизнь, а на смерть.

Как будет выглядеть это столкновение?

Англия не может разделаться с Германией несколькими мощными ударами и сокрушить нас. Решающее для Англии – перенести войну как можно ближе к Рурской области. Французской крови она жалеть не будет (Западный вал!!). От удержания Рурской области решающим образом зависит длительность нашего сопротивления.

Голландские и бельгийские авиационные базы должны подвергнуться военному захвату. Заявлениям о нейтралитете никакого значения придавать нельзя. Если Франция и Англия пожелают во время войны Германии с Польшей довести дело до столкновения, они будут поддерживать нейтралитет Голландии и Бельгии и велят им строить укрепления, чтобы, в конечном счете, заставить их идти вместе с собой…

Намерение дешево отделаться опасно; такой возможности не существует. Все мосты будут сожжены, и речь уже пойдет не о том, кто прав или не прав, а о том, быть или не быть 80 миллионам человек. Вопрос: короткая или длительная война?

Любые вооруженные силы и любое государственное руководство должны стремиться к короткой войне. Но, несмотря на это, государственное руководство обязано готовиться и к войне продолжительностью от 10 до 15 лет…

Англия знает, что неблагоприятный для нее исход войны будет означать ее конец как мировой державы.

Англия – это мотор, работающий против Германии…

Раньше было недостаточно разбить флот; чтобы победить Англию, надо было высадиться в ней, Англия могла сама прокормить себя. Сегодня это уже невозможно.

В тот самый момент, когда Англия будет отрезана от подвоза, она окажется принужденной капитулировать. Подвоз продовольствия и горючего зависит от защиты флотом.

Налетами авиации на метрополию Англию к капитуляции не вынудить. Если же уничтожить флот, капитуляция последует немедленно…

1. Остается стремиться с самого начала нанести противнику один или сокрушительный удар. Соблюдение прав или договоров при этом никакой роли не играет.

Это возможно только в том случае, если в результате войны с Польшей не произойдет “вползания” в войну с Англией.

2. Следует готовиться к длительной войне наряду с внезапным нападением при одновременной ликвидации английских позиций на континенте.

Сухопутным войскам надо овладеть позициями, важными для флота и авиации. Если удастся занять и удержать Голландию и Бельгию, а также разбить Францию, тем самым будет создана база для успешной войны против Англии.

Авиация сможет тогда, базируясь на Западную Францию, осуществлять более интенсивную блокаду Англии, а флот с помощью подводных лодок добьется дальнейшего ее расширения.

Последствия: Англия не сможет бороться на континенте.

Ежедневные налеты авиации и удары военно-морского флота перережут все ее жизненные артерии.

Время работает против Англии.

Германия не истечет кровью на суше…

Нас не вынудят вступить в войну, но нам самим без нее не обойтись.

Сохранение тайны – решающая предпосылка успеха. Цель должна сохраняться в тайне даже от Италии и Японии. Для Италии надо изучить вопрос о прорыве линии Мажино. Фюрер считает этот прорыв возможным…

Принцип работы:

1. Не допускать к участию никого, кому не положено знать об этом.

2. Никто не должен знать больше, чем ему положено…»

31 мая Зорге писал:

«Прибывшие в Токио немцы-фашисты, близко стоящие к Герингу, говорили о том, что дальнейшее продвижение Германии будет производиться в Европу. Данциг будет захвачен в сентябре 1939 года.

В этом же году Германия отберет у Польши старую немецкую территорию и отбросит Польшу на юго‐восток Европы в Румынию и Украину (здесь и далее выделено мной. – М.А.). Германия не имеет прямых интересов на Украине. В случае войны Германия с целью получения сырья захватит и Украину. Прибывший с визитом в Токио германский военный атташе в Москве генерал Кёстринг сказал военному атташе в Токио, что главным и первым противником в настоящее время является Польша и уже после – вторым – Украина.

№ 70, 71. Рамзай».

[Резолюция НУ]: «НО-2. Составить спецсообщение. Проскуров[10]. 1.6.».

4 июня в информационном докладе «Рамзай» писал:

«Дорогой директор! К сожалению, в связи с моей болезнью, в последние дни перед отходом почты, я лично смогу Вам доложить очень немного и коротко. Прилагаемый при сем материал и периодические информации должны говорить сами за себя. Основным вопросом здесь, нам кажется, является задача распространения антикоминтерновского пакта на др. страны, т. е. практически также на Англию и Францию.

Из последних информаций совершенно ясно, что японцы не будут себя так, безусловно, связывать, как Германия и Италия, однако, в своей политике на Дальнем Востоке они будут держать равнение на более тесную связь с Италией и Германией(здесь и далее подчеркивание документа. – М.А.). В этом развитии можно не сомневаться, если бы даже отдельные группы в Японии, через посредство армии попытались помешать этому – японская завоевательная политика в отношении Китая гонит Японию в этом направлении. При этом можно с уверенностью считать, что в случае германо-итальянской войны, Япония предпримет на Дальнем Востоке определенные, если и не очень значительные, враждебные акты против Англии и Франции. Тем не менее, совершенно ясно, что Япония в своих действиях не пройдет мимо Сингапура и не даст Европе оставаться Европой.

Из всех этих переговоров, которые ведутся между Берлином и Токио и др. группами, ясно, что вопрос войны против СССР, который вначале при заключении всеобщего коминтерновского (так в документе. – М.А.) пакта был весьма актуален, сейчас значительно отступил на задний план.

В настоящий момент ясно, что, во-первых, Япония в такой войне против СССР едва ли найдет для себя какую-либо поддержку со стороны Германии.

Германия так погрязла в своем готовящемся завоевании Польши и в своей борьбе против Англии, что она почти не проявляет интереса к вопросу войны против СССР, да и едва ли в ближайшем будущем будет проявлять.

Сейчас это стало ясно японцам.

Во-вторых, война против Китая, т. е. дальнейшее пребывание там и желание закрепиться, оказалось слишком большим напряжением для Японии, так что об одновременной войне против СССР без поддержки Германии, не может быть и речи.

Для этой цели Япония должна сначала произвести основательную реорганизацию своей армии, морского и воздушного флота, что по их собственным данным продлиться не менее двух-трех лет.

Казалось бы, на это время должен был бы быть гарантирован перерыв, но это, однако, не исключает возможности серьезных столкновений в Монголии и на границах Сибири.

В-третьих, реорганизация японской армии, дальнейшее ведение войны с Китаем и освоение захваченных областей является настолько обширной задачей, что у Японии не хватит средств, а если и хватит, то при более медленном темпе развития и с еще большими внутренними трениями.

Япония не может, и это твердо, стать в несколько лет великой державой с военным хозяйством и одновременно находиться в войне с Китаем и Англией или СССР…

Следовательно, версия о военной сделке против СССР на ближайшее будущее заслуживает мало доверия. Тем не менее, надо сказать, что различные столкновения больших масштабов могут иметь место в любое время, т. к. самостоятельность Квантунской армии возросла, а также выросла ее склонность устраивать шумиху. При этом снова должно быть обращено внимание на то, что каждое местное поражение, каждая местная поблажка со стороны СССР повысит склонность японцев к новым столкновениям.

С японцами и, особенно с японской армией вообще, можно вести переговоры только при помощи палки. До тех пор, пока эта армия не получит хорошей взбучки, она будет становиться все наглее и бессовестнее. В интересах предотвращения дальнейших столкновений, как у Хасан или на монгольской границе, необходимо настоятельно советовать применять против японцев самые твердые и суровые средства, иначе это приведет к постоянным спорам на границах.

В течение нескольких последующих месяцев должна решиться судьба Польши. Тогда, конечно, после разгрома Польши германской армией всплывут новые, непредвиденные, необозримые возможности развития, которые могут оказать определенное влияние на действия Японии.

Однако до тех пор, пока современные европейские границы существуют, самостоятельной военной опасности Япония не представляет – на определенном отрезке времени. План японского вооружения, по данным германского ВАТ, в кратких чертах следующий:

Армия будет доведена до пятидесяти дивизий, т. е., приблизительно, в три раза больше, чем перед китайским конфликтом. А так как она одновременно в смысле вооружения и техники должна быть доведена до наивысшей точки в настоящий момент возможного, то это обозначает значительное повышение всех технических и других особых формирований. При этом особенно большую роль будут играть моторизованные соединения, танковые полки, саперные и подвижные части.

Время для этой реорганизации определено в два года, практически это обозначает с сегодняшнего дня полтора года…

Является фактом, что японская военная промышленность прогрессирует как качественно, так и количественно, развитие Маньчжурии продолжается, а также сделаны некоторые, хотя и незначительные успехи в хозяйственной эксплуатации некоторых завоеванных частей Китая. Сейчас вопрос должен быть поставлен серьезно, действительно ли Япония “истекает кровью” благодаря ее войне с Китаем, развитию маньчжурско-китайско-японского хозяйственного блока и, наконец, благодаря чрезвычайным потребностям ее быстрого вооружения. Т. е., не являются ли все эти новые прибавочные хозяйственные силы, которые она себе завоевала, и имеющиеся резервы меньше ее настоящей и будущей потребности…

Китайская война и японское вооружение до сих пор ведутся благодаря тому, что Япония из ее первоянварского 1937 г. наличного золота и золотого резерва в сумме 1,6 миллиардов иен, израсходовала уже к 1 апреля 1939 г. полтора миллиарда иен…

…В этом году Япония приближается к своему «дну» (банкротству). Как велико оно будет, пока еще точно сказать нельзя, да практически это и не играет роли, в то время как объем вооружения и требования Китая являются не разовыми, а потребуют многие годы. Одновременно ясно, что эксплуатация Китая и др. завоеванных областей еще не скоро окажет благоприятное влияние на международный торговый баланс. Достоверно, во всяком случае, что объем тайных фондов не может быть так же велик, как потребность международного платежного баланса. Результатом этого и явился односторонний договор с Германией и Италией…

…Оборона, государственные внутренние займы и даже социальные проблемы, вытекающие из настоящего военного хозяйства, – все эти вопросы отступают перед последним одним: как долго сможет Япония оплачивать за границей свои военные потребности? Ясно одно, что видимые резервы уже почти все израсходованы, а невидимые могут быть только частью видимых, впрочем, они еще перед китайским конфликтом оказались в видимом резерве…

РАМЗАЙ».

[Резолюция НУ]: «т. Кисленко[11]: … 3. Информационный материал для учета НО-5… Проскуров. 8/X.39/».

Резолюция Начальника 5-го Управления И.И. Проскурова появилась лишь 8 октября 1939 г. Подобная задержка была связана не только с проблемами организации курьерской связи, но и с тем, что поступавшие в Центр из Токио документы своевременно не переводились и не докладывались руководству.

Важнейшая информация, которая со 100 %-ной точностью обрисовывала позиции, занимаемые Германией и Японией, и давала безошибочный прогноз внешнеполитического и военного курса этих стран, пролежала без движения четыре месяца. Тем временем у советского руководства сохранялось неоправданное опасение, что Япония пойдет на эскалацию конфликта на Халхин-Голе. Именно нехватка информации о реальных возможностях Японии в определенной мере оказала влияние на позицию Советского Союза на переговорах с Германией.

Из объяснений одного из офицеров 5-го Управления, имевшего отношение к деятельности резидентуры Зорге (зафиксировано в «Заключении по архивным материалам в отношении Рихарда Зорге» от 2 ноября 1964 г., подготовленном сотрудниками КГБ): «Дело в том, что люди, руководившие “Рамзаем”, относились к нему с политическим недоверием и часто игнорировали его разведывательную информацию. Мне пришлось быть очевидцем такого отношения.

Дело дошло до того, что полученные доклады от “Рамзая” часто не переводились и не передавались в Информацию месяцами.

Припоминаю случай, когда доклад “Рамзая” с информацией о подготовке войны Германией против Польши пролежал в сейфе начальника агентурного отделения по японскому направлению П. несколько месяцев без движения и был переведен, когда война уже началась. Материал потерял свою значимость… Когда речь заходила о “Рамзае”, П. всегда махал на него рукой как на безнадежного и выражал явное недоверие к нему»[12].

Так, П. писал 9 сентября 1939 г.: «Как правило, даваемая “Рамзаем” информация по какому-либо важному вопросу опаздывала примерно на 15–30 суток. Нужно полагать, что это ловко продуманная дезинформация».

«Таким образом, П. поддерживал построенную в то время на различных предположениях и допущениях версию о том, что ЗОРГЕ является немецким и японским шпионом…

Во время беседы в КГБ 8 октября 1964 г. П. дал положительную оценку информации, поступавшей от ЗОРГЕ, заявляя, что “был всегда убежден в том, что ЗОРГЕ работает на нас честно”. В то же время т. П. заявил, что существовавшая в тот период обстановка общей подозрительности заставляла относиться к ЗОРГЕ с определенной настороженностью.

“Особенно это стало ощутимым для меня после того, как был арестован в 1938 г. мой начальник отдела СИРОТКИН М.И., который на очной ставке со мной… заявил о том, что ЗОРГЕ он, СИРОТКИН, лично выдал японцам. В связи с этим у работников НКВД СССР было твердое убеждение в том, что ЗОРГЕ является предателем и его надо из Японии отозвать”.

Ссылку т. П. на т. СИРОТКИНА следует считать несостоятельной, поскольку сам СИРОТКИН, дав первоначально в своих показаниях отрицательную характеристику ЗОРГЕ и заявив, что он, СИРОТКИН, выдал всю резидентуру ЗОРГЕ японской разведке, в последующем отказался от своих показаний, а позднее (в 1956 г.) явился инициатором критического разбора всего дела ЗОРГЕ и положительной оценки деятельности ЗОРГЕ как разведчика»[13].

31 мая на сессии Верховного Совета СССР в выступлении Молотова прозвучала оценка позиции Англии и Франции в части противодействия агрессии: «Пока нельзя даже сказать, имеется ли у этих стран серьезное желание отказаться от политики невмешательства, от политики непротивления дальнейшему развертыванию агрессии. Не случится ли так, что имеющееся стремление этих стран к ограничению агрессии в одних районах не будет служить препятствием к развязыванию агрессии в других районах? … Мы должны помнить выдвинутое т. Сталиным положение: “Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками”. Только в этом случае мы сумеем до конца отстоять интересы нашей страны и интересы всеобщего мира»[14].

«Ведя переговоры с Англией и Францией, – подчеркивал Молотов, – мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия. Еще в начале прошлого года, по инициативе германского правительства, начались переговоры о торговом соглашении и новых кредитах. Тогда со стороны Германии нам было сделано предложение о предоставлении нового кредита в 200 миллионов марок. Поскольку об условиях этого нового экономического соглашения мы тогда не договорились, то вопрос был снят. В конце 1938 года германское правительство вновь поставило вопрос об экономических переговорах и о предоставлении кредита в 200 миллионов марок. При этом с германской стороны была выражена готовность пойти на ряд уступок. В начале 1939 года Наркомвнешторг был уведомлен о том, что для этих переговоров в Москву выезжает специальный германский представитель г-н Шнурре. Затем вместо г-на Шнурре эти переговоры были поручены германскому послу в Москве г-ну Шуленбургу, которые были прерваны ввиду разногласий. Судя по некоторым признакам, не исключено, что переговоры могут возобновиться»[15].

Тем самым Советский Союз стремился оказать давление как на Англию и Францию, так и на Германию.

Трехсторонние англо-франко-советские переговоры в Москве были начаты 15 июня, а последнее заседание проведено 2 августа. Советскую сторону на переговорах представлял Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел СССР Молотов. Великобритания и Франция были представлены послами этих стран в Москве, что говорило об отношении к переговорам этих государств.

В процессе переговоров Великобритания и Франция стремились ограничить свои обязательства, в частности по оказанию Советскому Союзу немедленной помощи в случае агрессии[16].

Правительства Англии и Франции отдавали себе отчет в том, что прекращение ими переговоров вынудило бы Советский Союз искать иные гарантии безопасности. В ходе переговоров были согласованы позиции сторон по всем пунктам англо-франко-советского соглашения о взаимопомощи, за исключением формулировки «косвенной агрессии». В советском варианте она определялась следующим образом:

«3) выражение «косвенная агрессия» относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств [Турция, Греция, Румыния, Польша, Бельгия, Эстония, Латвия, Финляндия, Швейцария, Голландия] соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территорий и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон, – следовательно, влечет за собой утрату этим государством его независимости или нарушение его нейтралитета»[17].

Это положение было расценено представителями Великобритании и Франции как требование СССР предоставить ему возможность по желанию и под любым предлогом вводить свои войска в соседние страны. Со своей стороны, британские и французские участники переговоров предлагали условиться, «что слова “косвенная агрессия” … должны пониматься как не исключающие (или как включающие) акцию, принятую государством, о котором идет речь, под угрозой силы со стороны другой державы и имеющую последствием потерю его независимости или его нейтралитета»[18].

В этой формулировке отсутствовали слова «или без такой угрозы».

Великобритания и Франция старались найти приемлемую основу соглашения с Германией, используя для давления на Берлин угрозу сближения с Москвой. Летом 1939 года проходили закулисные контакты различных представителей Германии и Великобритании. 21 июля в Лондоне в глубокой тайне состоялись встречи Гораса Вильсона, ближайшего советника британского премьера Чемберлена, с советником министерства экономики Хельмутом Вольтатом. «Конечной целью, к которой стремится г. Вильсон, – докладывал в Берлин германский посол в Лондоне Г. Дирксен, – является широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам, как это первоначально предусматривал фюрер. Тем самым, по его мнению, были бы подняты и разрешены вопросы столь большого значения, что ближневосточные проблемы, зашедшие в тупик, как Данциг и Польша, отошли бы на задний план и потеряли бы свое значение. Сэр Горас Вильсон определенно сказал г. Вольтату, что заключение пакта о ненападении дало бы Англии возможность освободиться от обязательств в отношении Польши. Таким образом, польская проблема утратила бы значительную долю своей остроты»[19]. Как следует из Обзорной записки посла Дирксена министру иностранных дел Риббентропу, через несколько дней после отъезда Вольтата «известный умеренный политик лейбористской партии Чарльз Роден Бакстон» посетил советника посольства Кордта и развил перед ним предложения, изложенные ранее Вильсоном: в случае достижения договоренности с Германией Великобритания «обещала бы уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе. Следствием этого было бы то, что Англия отказалась бы от гарантий, данных ею некоторым государствам, находящимся в германской сфере интересов. Далее, Великобритания воздействовала бы на Францию в том смысле, чтобы Франция уничтожила свой союз с Советским Союзом и свои обязательства в Юго-Восточной Европе. Свои переговоры о пакте с Советским Союзом Англия также прекратила бы»[20].

Британским консерваторам не удалось сохранить в тайне встречи с Вольтатом, что усилило подозрения СССР по поводу подлинных намерений Лондона и Парижа. У Советского Союза в борьбе за выживание в предвоенные годы фактически не было союзников, а японский военный фактор воспринимался Советским Союзом на Дальнем Востоке как прямая угроза.

В мае 1939 года Япония напала на союзника СССР – Монгольскую Народную Республику – в районе реки Халхин-Гол и продвинулась к подступам колониальных владений США, Англии и Франции, захватив остров Хайнань и объявив архипелаг Спратли своей территорией.

Японское руководство понимало, что одной из причин упорного сопротивления Китая являлась многосторонняя помощь ему со стороны СССР. Провокация Токио в районе озера Хасан не только не привела к снижению объема этой помощи, но и побудила расширить ее. К середине февраля 1939 года в Китае находилось 3665 советских советников, инструкторов, военных летчиков и техников. Летом того же года туда прибыли более 400 летчиков-добровольцев и авиатехников (свыше 200 советских летчиков погибли на китайской земле)[21].

13 июня 1939 года между СССР и Китайской Республикой был заключен Договор о «способе и условиях реализации» кредита на сто пятьдесят миллионов американских долларов «для закупки промышленных товаров и оборудования» у СССР.

Необъявленная война против МНР и СССР в районе Халхин-Гола использовалась правящими кругами Японии в качестве дополнительного фактора для создания «выгодной для Японии обстановки на переговорах с Великобританией»[22], как говорилось в «Секретном оперативном дневнике» Квантунской армии.

Результатом переговоров между британским послом Робертом Лейсли Крейги и министром иностранных дел Японии Аритой Хатирой стало опубликованное 24 июля заявление, парафированное обеими сторонами. Это заявление вошло в историю как «соглашение Ариты – Крейги»[23]. В соответствии с ним Англия признала «законность» японской агрессии в Китае, согласилась на пребывание там японских войск в течение неопределенного срока и обязалась не мешать установлению в Китае «нового порядка». При этом Япония не брала на себя никаких обязательств по отношению к Англии.

«Соглашение Арита – Крейги», являвшееся частью политики «дальневосточного Мюнхена», укрепляло позиции Японии и положение японских войск в Китае на плацдарме, с которого они действовали против СССР и МНР. Советское государство оказалось один на один перед опасностью войны одновременно в Европе и на Дальнем Востоке.

Несмотря на то, что США, так же, как и Великобритания, летом 1939 года стремились оторвать Токио от «оси» Берлин – Рим, их правительства следовали разными курсами. 26 июля посол Японии в США был поставлен в известность, что США денонсируют американо-японский торговый договор от 21 февраля 1911 года. Этот акт преследовал цель заставить Японию задуматься над «занятой ею позицией, при которой бесцеремонно попираются американские права и интересы в Китае». Это был первый шаг, следующим могло стать полное или частичное эмбарго[24].

23 июля советская сторона предложила начать переговоры военных миссий в Москве, не дожидаясь политического соглашения. 25 июля английская, а на следующий день – французская стороны ответили согласием. К началу переговоров ситуация в Европе еще больше осложнилась. Почти все стороны, участвовавшие в одних переговорах, знали (или догадывались), о чем ведется речь на других.

Уже первый день военных переговоров трех держав – 12 августа – не мог не показать Советскому правительству, что возлагать на эти переговоры серьезные надежды не следует. Выяснилось, что французская делегация уполномочена лишь вести переговоры, но не подписывать конвенцию. Британская же делегация прибыла в Москву вообще без каких-либо полномочий. 14 августа на заседании военных миссий СССР, Великобритании и Франции маршал Ворошилов заявил: «… 4. Советская военная миссия выражает сожаление по поводу отсутствия у военных миссий Англии и Франции точного ответа на поставленный вопрос о пропуске советских вооруженных сил через территорию Польши и Румынии. Советская военная миссия считает, что без положительного разрешения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР, по ее мнению, заранее обречено на неуспех. Поэтому военная миссия Советского Союза не может по совести рекомендовать своему правительству принять участие в предприятии, явно обреченном на провал»[25].

Положительного ответа на поставленный советской стороной вопрос о возможности прохода советских войск через определенные районы Польши не поступило ни 15, ни 16, ни 17 августа. В создавшихся условиях по предложению главы британской делегации П. Дракса переговоры были прерваны до 21 августа.

Из телеграммы посла Франции в Польше Л. Ноэля министру иностранных дел Франции Ж. Бонне от 19 августа 1939 г.: «Бек (Юзеф Бек, министр иностранных дел Польши. – М.А.) просил меня посетить его сегодня вечером. Он заявил мне, что, все обстоятельно рассмотрев и обсудив с маршалом Рыдз-Смиглы и не недооценивая силу целого ряда наших аргументов, он просит меня передать Вашему Превосходительству негативный ответ Польши (в части пропуска советских вооруженных сил через территорию Польши. – М.А.).

“Для нас это, – сказал он мне, – принципиальный вопрос: у нас нет военного договора с СССР; мы не хотим его иметь; я, впрочем, говорил это Потемкину. Мы не допустим, что в какой-либо форме… [Пропуск в расшифровке (прим. документа)] можно обсуждать использование части нашей территории иностранными войсками. В этом, в конечном счете, нет ничего нового; наша доктрина всегда была такой, и мы часто ее излагали”»[26].

К исходу лета стали появляться сведения о подготовке англичанами планов нового Мюнхена – теперь за счет Польши. Поляков стали энергично подталкивать к «компромиссу» с Германией и удовлетворению ее требований. Имелись свидетельства того, что Варшава в принципе не исключала уступок, причем самых значительных. Еще в мае заместитель министра иностранных дел Польши М. Арцишевский заявил германскому послу в Варшаве Г. Мольтке, что Юзеф Бек, министр иностранных дел Польши, «был бы готов договориться с Германией, если бы удалось найти какую-либо форму, которая не выглядела бы как капитуляция». Какое большое внимание этому придает Бек, продолжал Арцишевский, «показывает та сдержанность, которую Польша проявляет в отношении переговоров о пакте между Западом и Советским Союзом»[27].

18 августа польский посол в Берлине Ю. Липский поставил перед Беком вопрос о целесообразности срочного визита министра иностранных дел в Берлин для переговоров с нацистским руководством. Варшава сразу приняла предложение, и 20 августа Липский вылетел в польскую столицу для обсуждения программы намеченных переговоров[28].

Угроза выхода германских войск непосредственно к советским границам или превращения Польши в германского вассала становилась все более реальной.

Крайне опасным было положение и у восточных границ СССР. Министр иностранных дел Японии Арита Хатиро 18 мая 1939 года заявил в беседе с американским послом в Японии Дж. Грю, что «если Советская Россия будет вовлечена в европейскую войну, то Япония со своей стороны сочтет невозможным остаться вне этой войны»[29]. Это предполагало готовность Токио, как ошибочно считало советское руководство, перевести начавшиеся сражения на Халхин-Голе в полномасштабную войну.

Советскому руководству не оставалось ничего иного, как обратиться к альтернативе – рассмотреть германское предложение о нормализации двусторонних отношений. Спорадические контакты по экономическим вопросам со временем перешли в политический диалог, но до поры до времени советские представители ограничивались ролью слушателей.

26 июля заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики Министерства иностранных дел Германии К.Ю. Шнурре представил вниманию временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова следующие положения: «Фразу Вайцзеккера о “лавке, в которой много товаров” (статс-секретарь МИД Германии пустил в ход сравнение, сделанное Гитлером. – М.А.) надо понимать в том смысле, что Германия готова предложить СССР на выбор все что угодно – от политического сближения и дружбы вплоть до открытой вражды. Германия открывает дверь для разговоров на эту тему. Понимая, что сейчас все державы стоят на распутье, определяя, на какую сторону стать, Германия не желает, чтобы создалось представление, будто она не исчерпала возможностей сблизиться с СССР в столь решающий момент. Она дает СССР эту возможность, но, к сожалению, СССР на это не реагирует»[30].

В ответ на упоминание Астахова о германской экспансии в Прибалтику и Румынию Шнурре заметил: «Наша деятельность в этих странах ни в чем не нарушает ваших интересов. Впрочем, если бы дело дошло до серьезных разговоров, то я утверждаю, что мы пошли бы целиком навстречу СССР в этих вопросах. Балтийское море, по нашему мнению, должно быть общим. Что же касается конкретно Прибалтийских стран, то мы готовы в отношении их повести себя так, как в отношении Украины. От всяких посягательств на Украину мы начисто отказались (исключая части, входившие ранее в состав Австро-Венгрии, относительно которых положение неясно). Еще легче было бы договориться относительно Польши… [многоточие в документе]».

Астахов заметил, что ему «не вполне ясно, почему Германия пошла на дружбу с Японией, несмотря на то, что Китай имеет емкий рынок и огромные запасы необходимого Германии сырья, в то время как дружба с Японией, так же, как и с Италией, ничего экономически ценного Германии не даст».

«На это Шнурре ответил очень неохотно, как бы давая понять, что мой вопрос попал в больное место.

– Дружба с Японией – факт. Но мы считаем, что это не является препятствием для установления дружественных отношений между СССР и Германией. К тому же нам кажется, что отношения между СССР и Японией также могут измениться к лучшему».

Вопрос, поставленный Астаховым, свидетельствовал о значении, которое СССР придавал безопасности своих дальневосточных границ, равно как и о понимании Германией важности этой проблемы для Советского Союза и готовности способствовать ее нормализации.

2 августа Астахова пригласил для беседы Риббентроп, а на следующий день германский посол Шуленбург, по указанию из Берлина, посетил Молотова. «Германское правительство уполномочило Шуленбурга заявить, что, по его мнению, между СССР и Германией не имеется политических противоречий. Что касается “антикоминтерновского пакта”, “то он направлен не против СССР”, как, по словам Шуленбурга, будто бы говорил в своей речи и Молотов, а против Англии. Дружественные же отношения Германии с Японией также не направлены против СССР. Тов. Молотов поправляет посла, указывая, что он не говорил о том, что этот “пакт” не направлен против СССР, а говорил на Верховном Совете о том, что военно-политический договор Германии с Италией направлен в первую очередь не против СССР. Германия также, говорит дальше Шуленбург, не старается ободрять Японию в ее планах против СССР, так как Германия знает, что у самой Японии от забот полон рот. Таким образом, Германия не занимает враждебной позиции к СССР на Востоке. Что же касается Запада, то и здесь также нет пунктов, которые бы вызывали трения между Германией и СССР на всем протяжении между Балтийским и Черным морями. При этом Шуленбург указывает на заключенные Германией с прибалтами договоры о ненападении, которые, по его мнению, гарантируют независимость этих стран и Финляндии. Германию связывают с этими государствами хорошие экономические отношения. Что же касается Польши, то требования Германии также не противоречат СССР. Эти требования были изложены в речи Гитлера. С Румынией Германия стремится развивать хорошие отношения и не намерена при этом задевать интересы СССР…

Тов. Молотов отвечает, что послу известно, что мы стоим за заключение торгового соглашения с германским правительством и рассчитываем на успех ведущихся переговоров…

Остаются политические вопросы. В этой связи, говорит т. Молотов, нельзя не упомянуть об “антикоминтерновском пакте”, вокруг которого много наговорено и много нагорожено такого, что не может не иметь отрицательного значения в глазах СССР. Известно также, что “антикоминтерновский пакт” и отношения Германии с Японией поощряли прямую агрессию против СССР со стороны Японии. Кроме того, известны факты, когда Германия отказывалась от участия в такого рода международных конференциях, в которых участвовал бы и СССР. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, как связать все эти факты с сегодняшними заявлениями посла.

Шуленбург говорит, что он не имеет намерения оправдывать прошлую политику Германии, он лишь желает найти пути для улучшения взаимоотношений в будущем».

После беседы Шуленбург телеграфировал в Берлин, что в Москве по-прежнему наблюдается недоверие к Германии и Советское правительство «преисполнено решимости договориться с Англией и Францией». Статс-секретарь МИД Германии Э. Вайцзеккер в дневнике за 6 августа отметил, что Берлин прилагал все более настойчивые усилия, чтобы договориться, но Москва по-прежнему оставляла эти попытки без ответа[31].

К началу тройственных военных переговоров ситуация в Европе еще больше осложнилась. Советское правительство располагало достаточной информацией из различных источников, чтобы отдавать себе в этом отчет. Резидент военной разведки корреспондент «Берлинер тагеблатт» Рудольф Гернштадт – «Арбин» докладывал в Центр о беседе с военно-воздушным атташе Германии в Польше: «7 августа 1939 г. полковник Герстенберг, пригласив меня к себе, попросил коротко рассказать о текущих политических событиях. Затем он рассказал: …Из совершенно надежного источника я знаю, что Гитлер принял решение в этом смысле. После визита Вольтата в Лондон Гитлер убежден в том, что в случае конфликта Англия останется нейтральной. Переговоры западных держав с Москвой проходят неблагоприятно для нас. Но и это является для Гитлера еще одним доводом в пользу ускорения акции против Польши. Гитлер говорит себе, что в настоящее время Англия, Франция и Советский Союз еще не объединились; для достижения соглашения между генеральными штабами участникам московских переговоров потребуется много времени; следовательно, Германия должна до этого нанести первый удар. Развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа. Начиная с 25 августа следует считаться с началом военной акции против Польши»[32].

К середине августа надежд на достижение договоренности с Англией и Францией не оставалось, и перед советским руководством встал вопрос, стоит ли и дальше игнорировать германские обращения.

15 августа Шуленбург посетил Молотова, и в ходе беседы изложил ему инструкцию Берлина, согласно которой «реальных противоречий в интересах Германии и Советского Союза не существует» и что «на основании своего опыта германское правительство и правительство СССР должны считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советского Союза»[33]. Он заявил также, что для внесения ясности в германо-советские отношения министр иностранных дел Германии фон Риббентроп готов приехать в Москву.

Молотов конкретизировал позиции, которые следует учесть при обсуждении вопроса улучшения советско-германских отношений: «… т. Молотов сообщает Шуленбургу, что еще в конце июня наш поверенный в делах в Италии телеграфировал нам о своей беседе с Чиано. Чиано в беседе с нашим поверенным в делах упомянул о существовании в Берлине, как сказал Чиано, “плана Шуленбурга”, имеющего в виду улучшение советско-германских отношений. “План Шуленбурга” будто бы предполагает: 1) содействие Германии урегулированию взаимоотношений СССР с Японией и ликвидации пограничных конфликтов с ней; 2) заключение пакта о ненападении и совместное гарантирование Прибалтийских стран; 3) заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, насколько данное сообщение из Рима соответствует действительности.

Шуленбург вначале сильно покраснел, а затем сказал, что эти сведения Чиано получил от Россо (посол Италии в СССР. – М.А.), с которым Шуленбург беседовал лишь в общих чертах об улучшении советско-германских отношений. Шуленбург подтверждает, что в этой беседе он говорил об урегулировании отношений СССР с Японией, речи же о совместных гарантиях Прибалтийских стран не было… Тов. Молотов говорит, что ничего невероятного в предложениях, содержащихся в указанном “плане Шуленбурга”, он не видит…

Шуленбург спрашивает, можно ли пункты приведенного т. Молотовым “плана” принять за основу дальнейших переговоров. Тов. Молотов отмечает, что теперь надо разговаривать в более конкретных формах. Мы рассчитываем на положительный исход советско-германских экономических переговоров. Что же касается советско-японских отношений, то т. Молотов спрашивает, может ли Германия оказать влияние на эти дела или в данное время нецелесообразно ставить этот вопрос. Шуленбург отвечает, что хотя об этом и не сказано ничего в инструкции, но Риббентроп указывал т. Астахову, что у него имеется своя концепция в отношении Японии, и что Риббентроп в свое время говорил послу, что он имеет возможность оказать “свое немалое влияние на позицию Японии”.

Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, существует ли у германского правительства определенное мнение по вопросу заключения пакта о ненападении с СССР. Шуленбург отвечает, что с Риббентропом этот вопрос пока не обсуждался. Германское правительство не занимает в этом вопросе ни положительной, ни отрицательной позиции. Тов. Молотов заявляет, что в связи с тем, что как Риббентроп, так и Шуленбург говорили об “освежении” и о пополнении действующих советско-германских соглашений, важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения или о чем-либо подобном ему.

Шуленбург спрашивает, следует ли рассматривать упомянутые т. Молотовым пункты как предпосылку для приезда Риббентропа. Тов. Молотов заявляет, что он специально вызовет Шуленбурга и даст ему ответ на сегодняшнее заявление. Перед приездом Риббентропа, по мнению т. Молотова, необходимо провести подготовку определенных вопросов, для того чтобы принимать решения, а не просто вести переговоры. В сегодняшнем германском заявлении указано, что, во-первых, время не ждет, торопит и что, во-вторых, желательно, чтобы события не опередили и не поставили нас перед свершившимися фактами. Поэтому если германское правительство относится положительно к идее пакта о ненападении или к аналогичной идее и если подобные идеи включают сегодняшнее заявление Шуленбурга, то надо говорить более конкретно.

Шуленбург сообщает, что телеграфирует содержание сегодняшней беседы в Берлин, где подчеркнет особую заинтересованность Советского правительства в названных т. Молотовым пунктах»[34].

Два дня спустя, получив указания из Берлина, Шуленбург передал Молотову меморандум, содержавший положительные ответы на все поставленные советской стороной вопросы: «Изложенные господином Председателем Совета Народных Комиссаров СССР в последнем разговоре пункты совпадают с желаниями германского правительства, то есть Германия готова заключить с СССР пакт о ненападении, причем, если правительство СССР этого пожелает, без денонсации на срок в 25 лет. Далее, германское правительство готово гарантировать Прибалтийские государства совместно с СССР. Наконец, Германия в соответствии с определенно занимаемой ею позицией изъявляет готовность употребить свое влияние для улучшения и консолидации советско-японских отношений.

1. Фюрер стоит на точке зрения, что, принимая во внимание настоящее положение и возможность наступления в каждый момент серьезных событий (Германия не намерена далее терпеть польские провокации), желательно принципиальное и скорое выяснение германо-советских отношений и обоюдной установки к актуальным в настоящий момент вопросам. По этой причине министр иностранных дел Германии г-н фон Риббентроп выражает готовность, начиная с 18 августа, во всякое время прибыть в Москву на аэроплане с полномочиями фюрера вести переговоры о совокупности германо-советских вопросов и, при наличии соответствующих условий (gegebenenfalls), подписать соответствующие договоры»[35].

В памятной записке, врученной Молотовым Шуленбургу, в очередной раз была упомянута Япония: «До последнего времени Советское правительство, учитывая официальные заявления отдельных представителей германского правительства, имевшие нередко недружелюбный и даже враждебный характер в отношении СССР, исходило из того, что германское правительство ищет повода для столкновений с СССР, готовится к этим столкновениям и обосновывает нередко необходимость роста своих вооружений неизбежностью таких столкновений. Мы уже не говорим о том, что германское правительство, используя так называемый антикоминтерновский пакт, стремилось создать и создавало единый фронт ряда государств против СССР, с особой настойчивостью привлекая к этому Японию…

Если, однако, теперь германское правительство делает поворот от старой политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с СССР, то Советское правительство может только приветствовать такой поворот и готово, со своей стороны, перестроить свою политику в духе ее серьезного улучшения в отношении Германии…

Правительство СССР считает, что первым шагом к такому улучшению отношений между СССР и Германией могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения.

Правительство СССР считает, что вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики, с тем чтобы последний представлял органическую часть пакта»[36].

В связи с тем что создание системы коллективной безопасности в форме, которую предлагал ранее Советский Союз, оказалось невозможным (Восточный и Тихоокеанский пакты так и не были заключены, советско-чехословацкий договор был перечеркнут Мюнхеном, из-за этого утратил свою фактическую ценность договор с Францией, переговоры с Англией и Францией зашли в тупик, японская агрессия против МНР продолжалась, а все это вместе взятое означало рост непосредственной угрозы СССР), перед советской внешней политикой во второй половине августа 1939 года вырисовывались довольно ограниченные возможности реагирования на ситуацию:

– остаться в изоляции, сделав упор на собственные силы, проведение самостоятельной внешней политики и подготовку к скорой войне на два фронта;

– нормализовать свои отношения с Германией и Японией, а в случае расширения ими агрессии путем нейтралитета и создания «пояса безопасности» обеспечить себе необходимое время и возможность подготовиться к худшему варианту развития событий.

Перед СССР остро встал вопрос, принимать ли накануне кульминации конфликта с Японией на Халхин-Голе настойчивые предложения Германии о заключении пакта о ненападении.

Начало германо-польской войны (то есть выход немецких войск непосредственно к советским границам) стремительно приближалось, а недоверие к западным державам росло, и советское руководство все больше склонялось к мысли, что пакт с Германией о нейтралитете или о ненападении не только обеспечит безопасность неготового к большой войне СССР в случае резкого обострения обстановки, но и позволит не втянуть его в военный конфликт на чьей-либо стороне в отсутствие прямой агрессии.

Совокупность этих факторов и понимание того, что СССР в условиях жесткой конфронтации с Японией не был готов противостоять вероятному вторжению вермахта после захвата Польши на советскую территорию, очевидно, привели Сталина к решению пойти на заключение пакта с Германией.

В Кремле рассчитывали конкретными договоренностями с Германией сохранить на год-два нейтралитет, улучшить собственное стратегическое положение, создав на территории советской «сферы интересов» выдвинутый передовой рубеж обороны в 200–300 км западнее старой границы СССР (а также повысить боеспособность РККА за счет подписания торгово-кредитного договора), и с другой – оторвав от Японии мощного союзника, сдержать ее агрессивные устремления против Советского Союза. Такое решение, справедливо считало советское руководство, обеспечит безопасность СССР надежнее, чем неопределенная перспектива альянса с западными державами. Перед угрозой германского нападения стояла Польша, граничившая именно с СССР, а не с Англией или Францией. В случае ее полного разгрома Германией, – а в Европе никто не сомневался, что Польша продержится не более одного-двух месяцев, – вермахт выходил бы на опасные подступы к Минску и Киеву.

Содействие Германии «улучшению советско-японских отношений и прекращению пограничных конфликтов» было одним из важных условий, которые ставил Советский Союз на переговорах по пакту о ненападении[37].

19 августа Шуленбург вновь посетил Молотова, добиваясь окончательного решения о визите в Москву Риббентропа. «В Берлине опасаются конфликта между Германией и Польшей, – заявил он. – Дальнейшие события не зависят от Германии. Положение настолько обострилось, что достаточно небольшого инцидента, для того чтобы возникли серьезные последствия. Риббентроп думает, что еще до возникновения конфликта необходимо выяснить взаимоотношения между СССР и Германией, т. к. во время конфликта это сделать будет трудно. Первый шаг – заключение торгово-кредитного соглашения – Шуленбург считает уже сделанным. В вопросы взаимной гарантии Прибалтийских стран, пакта о ненападении, влияния на Японию также внесена ясность. И поэтому Риббентроп придает большое значение своему приезду и считает нужным со всей быстротой приступить ко второму этапу. Риббентроп имел бы неограниченные полномочия Гитлера заключить всякое соглашение, которого бы желало Советское правительство»[38].

Всего несколько часов спустя 19 августа в Берлине было подписано советско-германское кредитное соглашение. Германия обязалась поставить СССР не только в обмен на советские товары, но и в кредит добавочные заказы на сумму в 200 миллионов германских марок. «2. Предмет добавочных заказов составляют исключительно поставки для инвестиционных целей, т. е. преимущественно: устройство фабрик и заводов; установки; оборудование; машины и станки всякого рода; аппаратостроение; оборудование для нефтяной промышленности; оборудование для химической промышленности; изделия электротехнической промышленности; суда; средства передвижения и транспорта; измерительные приборы; оборудование лабораторий…»[39].

Эти «поставки для инвестиционных целей» были крайне необходимы для укрепления обороноспособности страны. Предусмотрены были также «отдельные виды оборудования и другие товары, подлежащие поставке германскими фирмами… за счет свободных сумм текущей выручки от советского экспорта»[40].

21 августа Шуленбург передал наркому иностранных дел послание Гитлера Сталину. В нем отмечалось, что в отношениях между Германией и Польшей в любой момент может разразиться кризис. «Поэтому я вторично предлагаю Вам, – обращался Гитлер к Сталину, – принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол»[41].

22 августа Гитлер провел совещание с руководителями вермахта, чтобы «обрисовать… политическое положение», дать «представление о тех отдельных элементах», на которых основывается принятое им решение напасть на Польшу, и тем самым «укрепить … доверие» к себе[42].

«Мне стало ясно, что раньше или позже столкновение с Польшей должно произойти, – сообщил фюрер собравшимся. – Я принял решение еще весной, но считал, что сначала мне в ближайшие годы придется выступить против Запада, а уже потом только – против Востока. Но последовательность действий не поддается определению заранее. Закрывать глаза на угрожающее положение нельзя…

После занятия Мемельской области дальнейший ход событий прояснился, и мне стало ясно, что при создавшихся условиях столкновение с Польшей могло бы произойти в неблагоприятный момент. Привожу основания для этих соображений.

1. Прежде всего – два персональных обстоятельства: моя собственная личность и личность Муссолини.

В значительной мере все зависит от меня, от моего существования, от моих политических способностей. Ведь это факт, что такого доверия всего немецкого народа, каким пользуюсь я, не приобрести никому. В будущем наверняка не найдется никого, кто имел бы больший авторитет, чем я. Итак, мое существование является фактором огромного значения. Однако я могу быть в любой момент устранен каким-нибудь преступником, каким-нибудь идиотом.

Второй персональный фактор – это дуче. И его существование тоже является решающим. Случись с ним что-нибудь, и союзническая верность Италии более уже не будет надежной…

Третий выгодный для нас персональный фактор – Франко. Мы можем требовать от Испании благожелательного нейтралитета. Но это зависит от личности Франко…

На вражеской стороне – что касается личностей – картина обратная. В Англии и Франции личностей крупного масштаба нет.

Для нас принятие решений – дело легкое. Нам терять нечего, мы можем только выиграть. Наше экономическое положение в результате ограничений таково, что мы сможем продержаться еще лишь несколько лет. Геринг может подтвердить это. Нам не остается ничего иного, как действовать. Наши же противники рискуют многим, а выиграть могут мало. Англии придется вложить в войну невероятно много сил. Руководители у наших противников – ниже среднего уровня. Это – никакие не повелители, не люди действия.

Наряду с персональными факторами для нас благоприятна и политическая обстановка: на Средиземном море – соперничество Италии, Франции и Англии, в Восточной Азии – напряженные отношения между Японией и Англией, на Ближнем Востоке – напряженность, вызывающая тревогу всего магометанского мира…

Отношения с Польшей стали невыносимыми. Проводившаяся мною до сих пор политика вступила в противоречие со взглядами народа. Мои предложения Польше (Данциг и коридор) были сорваны вмешательством Англии. Польша изменила свой тон по отношению к нам. Состояние напряженности длительное время невыносимо. Допустить переход инициативы в чужие руки нельзя. Сейчас момент благоприятнее, чем через 2–3 года. Покушение на меня или Муссолини могло бы изменить обстановку не в нашу пользу. Жить вечно под прицелом направленных друг против друга винтовок невозможно. Любое предложенное нам компромиссное решение потребовало бы от нас изменения нашего мировоззрения и жестов доброй воли… Сейчас вероятность того, что Запад не вмешается, еще велика. Мы должны пойти на риск с не останавливающейся ни перед чем решимостью. Политик должен брать на себя риск точно так же, как полководец. Мы стоим перед суровой альтернативой: либо нанести удар самим, либо раньше или позже наверняка оказаться уничтоженными…

Для Англии характерен такой факт. Польша хотела получить от нее заем на свое вооружение. Англия же дала ей только кредиты, чтобы обеспечить закупки Польши у нее, хотя сама ничего поставлять не может. Это говорит о том, что в действительности Англия поддерживать Польшу не собирается. Она не хочет рисковать ради Польши 8 миллионами фунтов, хотя в Китай вложила полмиллиарда. Международное положение Англии весьма затруднительно. Она на риск не пойдет.

Во Франции ощущается нехватка людей (сокращение рождаемости). В области вооружения изменений мало. Артиллерия устарела. Франция не хочет влезать в эту авантюру. Запад имеет только две возможности бороться против нас.

1. Блокада – но она окажется неэффективной ввиду нашей автаркии и наличия у нас вспомогательных источников на Востоке.

2. Наступление на Западе с линии Мажино – это я считаю невозможным.

Оставалась бы еще возможность нарушения нейтралитета Голландии, Бельгии и Швейцарии. Я не сомневаюсь в том, что все эти государства, а также и Скандинавия будут защищать свой нейтралитет всеми средствами. Англия и Франция нейтралитет этих стран не нарушат. Таким образом, на деле Англия помочь Польше не сможет…

У противника была еще надежда, что после захвата Польши в качестве нашего противника выступит Россия. Но противник не учел моей огромной способности принимать решения. Наши противники – жалкие черви. Я видел их в Мюнхене… Я боюсь лишь того, что в последний момент какая-нибудь свинья подсунет мне свое предложение о посредничестве.

Этим наши политические цели не исчерпываются. Начало разрушения господствующей позиции Англии положено…

Я был убежден, что Сталин никогда не пойдет на английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши, а потом Сталин знает, что режиму его конец все равно, выйдут ли его солдаты из войны победителями или же потерпевшими поражение. Решающее значение имела замена Литвинова [Молотовым]. Поворот в отношении России я провел постепенно. В связи с торговым договором мы вступили в политический разговор. Предложение пакта о ненападении. Затем от России поступило универсальное предложение. Четыре дня назад я предпринял особый шаг, который привел к тому, что вчера Россия ответила, что готова на заключение пакта. Установлена личная связь со Сталиным. Фон Риббентроп послезавтра заключит договор. Итак, Польша находится в том состоянии, в каком я хотел ее видеть.

Нам нечего бояться блокады. Восток поставляет нам пшеницу, скот, уголь, свинец, цинк. Это огромная цель, которая требует огромных сил. Боюсь только одного: как бы в последний момент какая-нибудь паршивая свинья не подсунула мне свой план посредничества…

Нынешнее обнародование пакта о ненападении с Россией подобно разорвавшемуся снаряду. Последствия – необозримы. Сталин тоже сказал, что этот курс пойдет на пользу обеим странам. Воздействие на Польшу будет чудовищным…

С осени 1938 года… решение идти вместе со Сталиным. В сущности – только три великих государственных деятеля во всем мире: Сталин, я и Муссолини. Муссолини – слабейший.

…Сталин и я – единственные, кто видит будущее. Таким образом, через несколько недель я протяну Сталину руку на общей германо-русской границе и вместе с ним предприму раздел мира…

Эти жалкие черви Даладье и Чемберлен, а я их узнал в Мюнхене, окажутся слишком трусливыми, чтобы напасть [на нас]. Они не выйдут за рамки блокады. А у нас против этого – наша автаркия и русское сырье. Мой пакт с Польшей был задуман просто как выигрыш времени. А впрочем, господа, с Россией ведь проделывается то же самое, что я уже освоил на примере Польши! После смерти Сталина, а он – тяжелобольной человек, мы разгромим Советский Союз. Тогда забрезжит заря германского господства на всем земном шаре…

Ведение новой войны соответствует установлению новой границы. Вал от Ревеля, Люблина, Кошице до устья Дуная. Остаток получают русские. Риббентропу дано указание делать любое предложение и принимать любое требование русских»[43].

Исходя из содержания книги «Майн кампф», следует констатировать, что взгляды и цели Гитлера в отношении Великобритании и советской России серьезно изменились. Основная политическая идея книги – Англия самый главный и самый важный союзник Германии: «На целый период времени для Германии возможны только два союзника в Европе: Англия и Италия»[44].

Из записи беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Астахова с заведующим восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел Германии Шнурре от 26 июля 1939 года: «…Чувствуя, что беседа начинает заходить слишком далеко, я перевел ее на более общие темы, заговорив о германских аспирациях на Украину и вообще Россию, изложенных в «Майн кампф», где Англия мыслится как союзник Германии.

– Фюрер не отличается упрямством, но прекрасно учитывает все изменения в мировой обстановке. Книга была написана 16 лет тому назад в совершенно других условиях. Сейчас фюрер думает иначе. Главный враг сейчас – Англия. В частности, совершенно новая ситуация в Восточной Европе создалась в результате краха германо-польской дружбы. Эта “дружба”, и ранее бывшая крайне непопулярной в народе, рассыпалась в течение буквально суток. От Данцига мы не откажемся – это можно усмотреть хотя бы из “Майн кампф”»[45].

Алан Буллок в этой связи писал: «Высказывают мнение, что программу внешней политики, которую Гитлер изложил в “Майн кампф” и “Второй книге”, нельзя рассматривать всерьез как руководство для политики, которая завершилась пактом с Советской Россией, державой, уничтожить которую он поставил себе целью, и войной с Англией, державой, к союзу с которой он стремился. Но рассуждая таким образом, мы забываем о разнице между конечной целью Гитлера, расистской империей на востоке, и тактикой, к которой он прибегал для достижения этой цели. Первая оставалась неизменной, но именно сочетанию последовательности в достижении цели, даже когда он подписывал нацистско-советский пакт, с поразительной гибкостью тактики, он обязан своим успехом. Незадолго до того, как Риббентроп слетал в Москву, Гитлер 11 августа 1939 года сказал Карлу Буркхардту, комиссару Лиги наций в Данциге: “Все, что я предпринимаю, направлено против русских. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, тогда я буду вынужден пойти на соглашение с русскими, побить Запад и затем, после его поражения, снова повернуть против Советского Союза со всеми моими силами. Мне нужна Украина, чтобы они не могли уморить нас голодом, как это случилось в последней войне”»[46]. Тактика!

«Вторая книга» (нем. Zweites Buch, транслит. «цвайтес бух») – продолжение книги «Майн Кампф». Книга, содержащая идеи Гитлера в области внешней политики, была написана в 1928 году, но при жизни Гитлера не публиковалась.

Несмотря на разъяснения Шнурре, представляется, что на страницах «Майн кампф» Гитлер обратился к властителям тогдашнего мира – англичанам, чтобы донести до них простую и ясную мысль. В Германии под руководством Гитлера создается новое мощное движение, которое требует помощи, в первую очередь финансовой. И это мощное проанглийское течение создает и пытается вести к вершинам власти Адольф Гитлер. Англичане могут и должны иметь с ним дело. А когда Гитлер придет к власти, он начнет проводить политику, угодную Соединенному королевству. Ибо между его целями и целями английской политики никаких противоречий нет. Других союзников Гитлеру не надо[47].

23 августа германский министр иностранных дел был в Москве. Переговоры с ним вели Сталин и Молотов. Первой среди обсуждавшихся проблем была Япония, что очередной раз подчеркивало обеспокоенность Советского Союза боевыми действиями, разворачивавшимися на Халхин-Голе. Из записи беседы, состоявшейся в ночь с 23-го на 24 августа:

«1. ЯПОНИЯ

Имперский Министр иностранных дел заявил, что германо-японская дружба ни в каком смысле не направлена против Советского Союза. Более того, мы в состоянии, имея хорошие отношения с Японией, внести действительный вклад в дело улаживания разногласий между Советским Союзом и Японией. Если господин Сталин и Советское Правительство желают этого, Имперский Министр иностранных дел готов действовать в этом направлении. Он соответствующим образом использует свое влияние на японское правительство и будет держать в курсе событий советских представителей в Берлине.

Господин Сталин ответил, что Советское Правительство действительно желает улучшить свои отношения с Японией, но что есть предел его терпению в отношении японских провокаций. Если Япония хочет войны, она может ее получить. Советский Союз не боится ее [войны] и готов к ней. Если Япония хочет мира – это намного лучше! Господин Сталин считает полезной помощь Германии в деле улучшения советско-японских отношений, но он не хочет, чтобы у японцев создалось впечатление, что инициатива этого исходит от Советского Союза.

Имперский Министр иностранных дел согласился с этим и подчеркнул, что его содействие будет выражаться только в продолжении бесед, которые он уже вел на протяжении месяцев с японским послом в Берлине для улучшения советско-японских отношений. Соответственно, никакой новой инициативы с германской стороны в этом вопросе не будет»[48].

Даже при таких весьма ограниченных обещаниях, Токио оставался один на один с Советским Союзом, а это означало многое.

Результатом переговоров явилось подписание 23 августа 1939 года «Договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик» и «Секретного дополнительного протокола».

Что касается протокола, то в нем говорилось лишь о «разграничении» сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. О каких «интересах» шла речь? Германия еще весной 1939 года приняла решение о нападении на Польшу, чем и были определены ее интересы на ближайшее время. Советский Союз, знавший об этих намерениях (в том числе и из шифртелеграммы Зорге) и бывший не в состоянии предотвратить их реализацию, был жизненно заинтересован в том, чтобы германские войска остановились по возможности дальше от советских границ. Это и было отражено в протоколе: Германия получала гарантию невмешательства СССР в событиях в западных пределах Польши, а СССР получал гарантии в отношении этнически близких ему районов Восточной Польши, а также прибалтийских государств[49].

На принятие СССР серьезных политических решений повлияли и ошибочные представления об уровне опасности, исходившей с Востока, что было вызвано неадекватной оценкой обстановки в регионе и прогнозов ее развития. Не были учтены, в том числе и донесения Зорге, что Япония к большой войне не готова и что следует ждать военный провокаций, и не более того.

1 сентября 1939 года Германия вторглась в Польшу. Лишь через два дня Великобритания и Франция объявили Германии войну. 3 сентября 1939 года считается датой начала «странной войны», которую вела Германия с Западом. К середине сентября германские войска заняли Западную и Центральную Польшу, а в ряде мест вели боевые действия дальше линии, установленной секретным германо-советским протоколом, в непосредственной близости от советской границы. Обстановка требовала неотложного принятия решений. Существовала опасность, что Англия и Франция объявят войну и СССР, если Красная Армия перейдет польскую границу. Советское руководство опасалось попасть в ловушку нового «Мюнхена», так как, объявив Германии войну, Англия и Франция, тем не менее, не оказывали помощи Польше. Это наводило на мысль о возможности новой антисоветской сделки с Гитлером, уже за счет Польши. В случае союза с Англией и Францией СССР пришлось бы вступить в войну с Германией на территории Польши при полном бездействии союзников на Западе.

Избавив страну от угрозы немедленного участия в европейской войне, договор о ненападении дал ей почти два года передышки, «значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах». Договор о ненападении оставил в изоляции Японию – на тот момент единственного военного противника СССР – и вызвал сильнейший кризис в ее руководстве[50].

17 сентября войска РККА перешли советско-польскую границу и вошли на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии (до революционных событий 1917 г. входивших в состав Российской империи как Гродненская и Волынская губерния). Эти земли отошли к Польше после окончания Советско-польской войны в соответствии с договором от 18 марта 1921 года. Объявления войны со стороны Англии, Франции и прочих государств СССР удалось избежать.

Срок вступления советских войск в Польшу определили два фактора: 1) 15 сентября было подписано соглашение между Советским Союзом, МНР и Японией о прекращении военных действий в районе реки Халхин-Гол (вступило в силу на следующий день); 2) польское правительство потеряло управление страной, что обостряло задачу защиты населявших Восточную Польшу братских украинского и белорусского народов, а также собственных границ[51].