Читать книгу Тот не моряк. В морях мои дороги - Михаил Борисович Сорин - Страница 19

Я навсегда запомнил это чудо,

Что мудро ТАКРом нарекли.

И вам скажу: Большой, паскуда,

В него все деньги утекли.

А дело было к юбилею —

Нам триста лет должно справлять.

На заседанье ассамблеи

Решили флот наш показать.

И показали, в Бога душу,

Куда кого ещё послать.

И я вам клятву не нарушу,

Могу всю правду рассказать.

Авианосец изначально

Был в Севастополь наряжён,

Но Черноморский флот, печально,

Уже тогда был обречён.

Авианосец «сделал ноги»,

Скорей на Север, а потом

Заледенел красавец строгий,

Лишь мат крутил его винтом.

А тут поспела и причина,

Да как причиной не блеснуть.

И президент наш, «молодчина»,

Решил немного фраернуть.

Приказ был дан – так к исполненью:

Оттаять, вычистить, врубить,

И чтобы всё, без исключенья,

Могло крутиться и варить.

Балтийский флот в режиме попы,

Дежурной, я имел в виду,

С авианосцем должен топать

У блока НАТО на виду.

И вот пошли. То нас качало,

То мы качались по себе,

Враги, открыв свои «хлебала»,

Шептали: Это как во сне!

Узлов по шесть, когда и восемь,

Плелись сквозь обалдевший мир,

А что поделаешь, не бросишь —

Он наш отец и командир.

А там хрустело и ломалось,

И ржа кидалась на трюма,

Вода и топливо терялось,

Короче, горе от ума.

И в этой круговертной страсти

Велись полёты и БП,

Скрываясь, делались напасти,

От центра прятались ЧП.

Американцы в изумленье

Кричали: Хау ду ю ду!

Ни тени не было сомненья —

Корова русская на льду.

А что про Сирию, ребята,

Так я вам так о ней скажу:

– Страна – дерьмо, и маловата.

И не по книжкам я сужу.

Бывал не раз, топтал песочек,

Смотрел на улиц кривоту,

За двадцать баксов съел кусочек

Курей, что вызвал тошноту.

Их виски пахнет самогоном,

А пиво – чистый глицерин.

Я головой кивал со стоном,

Кляня сирийский магазин.

Но, правда, градус есть, не скрою,

Шатнуло даже и меня,

Потом тянуло к водопою,

Наверное, четыре дня.

Вот весь заход, а обещали

Таких штук шесть, а может семь,

Но с ТАКРа дулю показали,

Надежду отобрав совсем.

А сами еле-еле дышат,

Котлы сломались – и конец.

Какой позор, а коль услышат?

Ведь юбилею всё, венец!

Тут президент, очнувшись от «застоя»,

Сказал: Мы ТАКРу встретить собрались…

И ТАКР рванул, крутили винт герои,

Как будто в ж… раненая рысь…

Там, где пыль и истории слёзы

Пронеслись лихолетьем в судьбе,

Целовались на поле берёзы

Перед тем, как исчезнуть в огне.

Танго – золотые погоны,

Танго – офицерской поры,

Где вы, в позолоте тиснённом,

Вы как крылья у птицы

Улетевшей мечты.

Нам погоны святыней вручали

В блеске люстр, в переливе огней,

Дамы шлейфом паркет обметали,

И шампанского залпы неслись с кораблей.

Отгремели гражданской салюты,

Нас делила злодейка-судьба,

Без погон, раздетых, разутых,

Принимала в объятья земля.

Кто ушёл, тот хранил, как святыню,

Золотой офицерский погон,

Кто остался, кто в лагере сгинул,

Сохраните на память наш стон.

В сорок третьем вы снова, погоны…

И горит под ногами земля,

И набаты в малиновом звоне,

И «Славянки» напев с корабля.

Вы теперь на парадном мундире,

Сохранила вас Родина-Мать,

Пусть погоны ругают в эфире,

Их у нас никому не отнять.

Отзвенели шальные шмели,

Отгудели, ушли в горизонт,

И деревья уже отцвели,

Всё прошло, или что-то пройдёт.

То весна виновата во всём,

Опоила дурманом своим,

Не жалею теперь ни о чём,

И похмелья мы не хотим.

Ах ты, глупая звёздная ночь,

Я теперь благодарен тебе.

Кто бы мог нам так чутко помочь,

Кто помог бы отдаться судьбе.

А теперь ты пойми и прости,

Не одни мы – и в этом беда,

Я не буду стоять на пути,

Ты уйдёшь, как спадает вода.

Если снова море вдаль позовёт,

За собой поманит,

Ветер странствий свою песню споёт,

Песней душу ранит,

Я любимой прошепчу: Ты прости,

Не могу без моря,

Не ревнуй и не грусти,

Отпусти, не споря.

Как твой взгляд, бездонно море моё,

Доброе и злое.

Сбрось скорее покрывало своё.

Нету мне покоя,

Оплесни лицо мне жемчугом брызг,

Окати волною.

Пусть подует снова бриз,

Я уйду с тобою.

Чаек крик, напомнить хочет он мне

О судьбе пропавшей,

О душе они кричат о своей,

О душе вчерашней.

Я узнаю, я крик их пойму

И спою их песни.

Мир узнает, почему

Подаются вести.

Я иду по улицам твоим,

Милый город роняет листья клёнов,

Почему мне кажется чужим

Свет твой девственный на золотых погонах.

У меня сегодня суета —

Командир опять мной недоволен,

У него искрится седина,

Возраст, печень, и он, конечно, болен.

Говорят, что я, презрев устав,

Наплевал на разные ученья,

Может, я есенински не прав,

Что пою про чудные мгновенья?

Город спит, уткнувшись в тишину,

Я иду по улицам России.

Я храню покой твой и мечту

От невзгод и бешеной стихии.

Я был лейтенантом морфлота,

А он был обычный матрос,

Связала судьба нас за что-то,

Возник между нами вопрос.

Я действовать стал по уставу,

Орал на матроса: Стоять!

Напомнил ему про Державу

И что-то добавил про «мать».

Он молча кусал меня взглядом,

В душе называя «душман»,

Эх, дать бы ему по «фасаду»,

Но он прошептал вдруг: Ташан…

И столько таилось в том слове

Земной необъятной тоски,

Что я перестал быть суровым

И выстирал даже носки.

«Ташан» – я смеялся и плакал,

Не слово, а праздничный бант,

Что значит оно? Может – «сокол»?

Нет, коротко – ТАШ ЛЕЙТЕНАНТ!

Как изумлённое светило,

Бредёт по палубе «чудило».

Зачем нужны такие флоту?

Какую дать бы им работу?