Читать книгу Русские сказки, богатырские, народные - Михаил Чулков, Василий Алексеевич Левшин - Страница 18

Отец мой, царь Грузинский, сильно любя меня, воспитал, как приличествует царской дочери. Один молодой царевич, живший при нашем дворе, увидев меня, почувствовал ко мне крайнюю любовь, которая нарушила его спокойствие. Заметив жестокость его страсти, и добродетельные его намерения, подавала я ему надежду, что вздыхает он не понапрасну. В то время прибыл к нашему двору посол из соседнего государства, с требованием выдать меня в жены своему королю. Родитель мой, считая предложение это хорошей для меня выгодой, без дальнего размышления дал в том обещание. Велено мне было готовиться к отъезду с великим визирем. Отъезд мой столь поразил моего любовника, что он, простившись со мною, в тот же вечер умер. Я оплакивала смерть его так горячо, что о любви нашей наверняка возымели бы подозрение, когда бы меня не защищала близость разлуки моей с родителем, почему в слезах моих все обманулись. Наконец я села на корабль, на котором должны мы были плыть около морского залива. Однако страшная буря нарушила благополучное наше путешествие, и отняла у служителей корабля всякую возможность управлять им. И так нас занесло в неизвестные места, а напоследок прибило к Самсаритскому острову.

Чудовища, на этом острове обитающие, услышав шум от прибытия корабля, прибежали и взяли нас в плен. Прочего я не могу вспомнить от страха меня объявшего. Они поели всех моряков, придворных и самого визиря, ну а я полюбилась некоторому знатному, но крайне престарелому вельможе. Он мне и сказал, что если я соглашусь выйти за него замуж, то это избавит меня от всех угрожающих мне бед, коих я иным способом избежать не смогу. Дряхлость его предоставила мне безопасность от его объятий; ибо в самом деле он умер лишь только нас с ним обручили; потому что я от страха быть съеденною, не взирая на омерзение к собачей его голове, согласилась за него выйти. Вчера только его и похоронили

– Ах! – вскричал королевич Абакай, – у вас на платье тарантул.

Царевна зная, сколь ядовит этот паук, испугалась, и вскочила, отряхивая платье. Тарантул упал на землю, и Абакай раздавил его ногой. Вдруг они услышали великий шум и стук, при этом ворота сами собой растворились. Королевич и Царевна ужаснулись было; но одумавшись сказали друг другу: «Неужели смерть этой-то осьминожной твари должна была разрешить талисман?».

Они обрадовались и вошли в ворота.

* * *

Им представился обширный сад, в котором они увидали всех родов деревья, носящие на ветвях зрелые плоды. Голодные странники, нарвав фруктов, уже хотели было употребишь их в пищу, когда поняли, что все они были из чистого золота. Посреди сада протекал ручей, весьма чистой воды, и на дне которого видно было несчетное множество разных драгоценных камней.

Осмотрев в саду все достойное примечания, они прошли в беседку, сделанную из чистого восточного хрусталя: она являлась входом в палаты. Проходя покоями, они, кроме блистающих по стенам переливов золота, алмазов и яхонтов, не увидели ни одной живой твари. Напоследок им представились серебряные двери, отворив которые, они вступили в богато убранный кабинет, где увидели сидящего на софе старого мужчину, имеющего на голове изумрудную корону. Борода его, белизной подобная снегу, лежала по земле. Там же было видно было шесть претолстых волосьев, особо от бороды висящих; усы его состояли из таковых же волосьев, каковых было по три на каждой стороне. Ногти его на каждом пальце простирались в длину не менее аршина. Этот почтенный муж, ласково взглянув на пришедших, сказал им:

– Кто вы, любезные мои дети?!

– Милостивый государь! – ответствовал ему Абакай, – я – королевич Мавранарский; а эта прекрасная особа – дочь царя грузинского, и когда вы нам дозволите, мы расскажем вам наши приключения. Без сомнения надеюсь, что несчастья, нами претерпленные, приведут вас в сожаление, и великодушие ваше дозволит нам иметь здесь пристанище.

– С охотой, – у сказал старик; – я вам очень рад, и тем более, что вы царские дети. Вы очень счастливы, что попали в мой дом – я разделю с вами мое благополучие и удовольствие. Останьтесь со мною навсегда, здесь насладитесь радостью всевечного счастья. Смерть, содержащая под своей властью своею всех людей, здесь коснуться вас не сможет. Впрочем ведайте, что я царь Китайский. Древность мою вы можете усмотреть по великим моим ногтям, Я живу уже 9700 лет. Бунт произошедший в государстве моем, принудил меня из него удалиться. Я пришел в эту степь, где повелел духам построить этот огромный дворец. Духами я повелеваю, как каббалист[40]. Тысячу лет не выходил я из этого места, и намерен навечно тут остаться. Я разумею тайну камня Премудрости, и силою его я бессмертен. Я научу вас этой важной премудрости после того, как вы проживете со мною несколько веков… Однако я вижу, что слова мои приводят вас в сомнение. Будьте уверены в их истинности. Человек разумеющий, как делать Философский камень, не может умереть естественной смертью, пока того не захочет сам. Правда, хотя он может быть убит, и тайна эта не защищает его от насильственной смерти; но чтобы сохранить себя от таковой опасности, он должен будет удалиться в подземные обиталища, или построить себе замок, подобный моему. Здесь я в безопасности: людская злоба и ненависть навредить мне не могут. Талисман, увиденный вами на воротах, составлен так, что никакой злодей и разбойник в них пройти не сможет; хотя бы и убил он тысячу осминожных тварей. Вход сюда дозволен одним только людям кротким и добродетельным.

По окончании этой речи, царь Китайский заключил с королевичем и его спутницей договор о вечной дружбе, а те вознамерились с ним остаться навсегда. Он спросил их, не желают они покушать, и узнав, что они уже два дня не ели, показал им два фонтана, изливающихся в обширные золотые купели. Один вместо воды бил наилучшим вином особенного вкуса, а второй – несравненным молоком, которое, попадая в купель, становилось приятнейшего рода кушаньем. Старый царь позвал трех духов, и приказал им подать яства. Те приготовили стол на три персоны, и в трех золотых блюдах поставили эту молочную снедь. Сев за стол, Абакай и Динара поели всё с превеликим аппетитом; причем духи подавали им в хрустальных сосудах вино. Старый же Царь, коему в силу обладания великими ногтями не возможно было употреблять пищу из рук своих, разевал только рот, а кормил его один из духов, как младенца.

После стола старый царь просил Абакая рассказать свое и Динары приключения; что ими и было сделано. По окончании из рассказа, царь говорил им:

– Забудьте, дети мои, произошедшие с вами несчастья. Вы оба молоды, достойны любви; заключите же между собою вечный союз. Здесь вы насладитесь блаженством нескончаемого благополучия, и любовь ваша взаимно пребудет навсегда.

Абакай и Динара и прежде клялись уже друг другу в вечной любви; а тогда возобновили ласки, и сочетались супружеством.

Нежные любовники эти, хотя и желали бы каждую минуту посвящать взаимной страсти; но из почтения и любви к старому Царю, проводили при нем большую часть дня, забавляя старца приятными разговорами, или слушая от него удивительные истории, кои он им беспрестанно рассказывал. Так шли годы. Между тем Динара родила двух прекрасных сыновей, коих вскормила собственною грудью. По пришествии их в возраст способный к наукам, один дух, по повелению китайского царя, научил их многим хорошим и таинственным наукам. Семи лет от роду они уже знали очень много.

В то время Динара говорила мужу своему:

– Я признаюсь, что замок этот мне становится скучен. Тщетно вижу я пред собою все эти различные чудеса. Устав вечного здесь пребывания порождает во мне отвращение от всего этого. Хотя Царь Китайский и обнадеживает сделать нас бессмертными; но бессмертие это мне вовсе не приятно. Премудрость его не может учинить такого, чтоб мы не состарились; а долгую жизнь в старости я считаю более за бремя, чем за благополучие. Сверх того я крайне желаю видеть моего родителя; если сверх моего чаяния печаль о моей мнимой смерти уже не прекратила дни его.

– Любезная Динара, – отвечал ей Абакай, – в этом бессмертии я нахожу не иное удовольствие, кроме как то, что могу любить тебя вечно. Небо тому свидетель, что и я не менее твоего желаю видеть моего родителя, о коем я никогда без слез вспомнить не могу. Но есть ли нам надежда доехать до Грузии, или до моего отечества?

– Судно наше, – сказала царевна, – стоит еще целое на том же месте, где мы его оставили. Вверим себя ещё раз нашей судьбе. Поплывем опять по реке; может быть, она принесет нас в таковое место, откуда мы сможем сыскать случай приехать ко двору отца моего, или в твои земли.

– Я соглашаюсь на ваше желание, – проговорил Абакай; – ибо, что угодно вам, то и мне всегда приятно. Оставим же этот замок, когда он вам противен, и сядем в судно с детьми нашими. Но каковым покажется отъезд наш китайскому царю? Он любит нас, как собственных детей. Можно ли нам его оставить? Отлучка наша сделает его безутешным.

– Мы поговорим с ним, – сказала Динара, – и притворимся, что отлучаемся от него только на малое время. Я думаю, что он в надежде о нашем возвращении много тужить не будет.

По таком условии пошли они к старому Царю, и представили ему, что они возымели желание непременно повидаться с своими родителями, и что разлуку с ними больше переносить не могут. Они просили у него дозволения на то, обещаясь чрез несколько лет опять к нему возвратиться. Услышав это, старый Царь начал неутешно плакать.

– Ах! мои любезные дети, – сказал он, – итак, я должен вас лишиться. Я не увижу уже вас больше.

– Всемилостивейший Государь, – говорил ему Абакай, – дозвольте нам последовать стремлению родственной любви. Когда же мы его удовлетворим, то опять возвратимся к вам в уединение, и насладимся с вами счастьем бессмертного здесь пребывания.

Динара подтвердила ему то же самое. Но как они ни льстили престарелому царю своим возвращением; он с помощью своей науки знал внутренние устремления их сердец, заключающих в себе совсем иное. Соболезнование, почувствованное им в преддверии лишения милых ему людей, сделало ему жизнь его несносной. Не желая более пребывать на этом свете, призвал он к себе Ангела смерти, которого своими познаниями столь долго от себя удалял – тот и пресек дни его. Едва он закрыл глаза свои вечным сном; как духи унесли его тело, замок со всем убранством исчез; а королевич Абакай с женой и своими детьми очутился в просторном поле. Они не могли удержаться от слез, сознавая, что стали причиною смерти царя Китайского, их благодетеля. Но печаль эту утешила надежда увидеть своих родителей. Итак, они начали готовиться к отъезду. Собрали несколько плодов, которые, не взирая на бесплодие той пустыни, природа произвела в том месте, и отнесли их в судно, которое так и стояло на том же месте, где они его оставили. Потом войдя в свой корабль, пустились они вниз по реке. Река же, неся их с прежним стремлением, через несколько часов примчала к своему устью, где впадала в море. Разбойники проезжавшие около того места, увидев судно, приблизились к ним, и закричали, чтобы они сдались добровольно, если не хотят умереть. Что было делать безоружному Абакаю, против множества вооруженных злодеев? Он беспрекословно отдался во власть этих злодеев, и лишь только попросил их ради всего, что есть для них священного, чтобы они не бесчестили его супругу, и не отняли жизни у детей их. Забрав их всех их на корабль, разбойники поплыли к некоторому острову, высадив на котором Абакая, отправились далее в море, увезя с собою Динару и обоих её сыновей.

Невозможно описать горя, почувствованного этими нежными супругами при разлуке. Они наполняли воздух жалостными воплями, и любой, кроме тех злодеев, глядя на них, посочувствовал бы им; но те имели глухие на жалость уши. Королевич не переставал проклинать разбойников до тех пор, как корабль скрылся с глаз его.

– О, вы, безбожники! – восклицал отчаянный Абакай, – я не сомневаюсь, что правосудие небес не оставит вас без отмщения. Гнев их постигнет вас всюду! – Потом возведя глаза к небу, он взмолился: – О, праведное небо! всегдашняя моя защита, неужели твоя была воля лишить меня жены и детей столь бесчеловечным образом? Если ты не сотворишь со мною нового чуда, возвратив мне их: то я буду иметь больше причин всечасно на тебя жаловаться, чем прославлять прежде оказанные тобою мне благодеяния. Не нашло ли ты мне другой причины к смерти, как только, чтоб я оставил свет опечаленным отцом и злосчастным супругом?

По окончании этих слов, увидел он толпу людей, приближающихся к нему. Их вид представился ему весьма странным. Они имели стан во всем подобный человеческому, только были без голов, на грудях имели широкий рот, и на каждом плече по глазу. Эти чудища, схватив Абакая, представили своему государю.

– Ваше Величество, – говорили они, – этого человека столь странного вида мы нашли на морском берегу. Может быть, он лазутчик, подосланный от неприятелей наших?

– Всяко бывает, – сказал их король, – приготовьте огонь, и как только я его допрошу, бросьте его в костер.

Потом, обратившись к королевичу Мавранарскому, начал его допрашивать:

– Молодой человек, поведай мне, кто ты, откуда, и кто привез тебя на наш остров?

Абакай не скрыл от него своей природы, и рассказал обо всём с ним случившемся. Король выслушав про всё это с удивлением, сказал:

– Королевич! Я примечаю, что небо прилагает особое старание о соблюдении вашей жизни; ибо, хотя б вы даже не открыли мне чрезвычайных ваших приключений, то внутренняя склонность сердца моего обращается в вашу пользу. Вы должны остаться живы. Я даю вам при дворе моем любое место, и надеюсь, что вы мне окажете помощь в войне, которую я веду с королем соседнего острова. Я объясню вам причину ее. Дело в том, что неприятель мой и его подданные с виду вовсе не такие, как мы – люди без голов. Они на человечьих туловищах имеют… птичьи головы! Когда же они говорят, голос их подобен птичьему крику. Почему мы всех их, попадающих в наши руки, считая за водяных плиц, попросту съедаем. За это король их объявил нам войну, и беспрестанно вероломно посылает на нас свои вооруженные корабли, которым хоть и не всегда удается нам навредить; однако он не оставляет своего коварного намерения всех нас искоренить, равно и мы надеемся всех их рано или поздно переесть.

– Вот какова причина несогласия нашего, – заключил со вздохом безголовый король. – Мы всегда держимся настороже, опасаясь их нападений, а они до сего времени вечно имели над ними выигрыш.

Королевич Мавранарский попросил принять его в королевское войско; за что он и пожалован был королем званием военачальника. В скором времени наш молодой полководец доказал, что он достоин был столь высокого звания, и не напрасно носил чин свой. Вблизи берегов их острова показалось множество вражеских кораблей. Сам король с птичьей головой и отборными людьми из своих подданных явился для окончательного истребления безголовых. Абакай дал им время высадить половину войск на берега; а потом вдруг ударил в них с своими подчиненными столь отважно, что, приведя неприятеля в замешательство, принудил оставшихся бежать на корабли и спасаться в море. Множество кораблей было потоплено, порублено, и много врагов было взято в плен. Сам птичий король едва смог спасти жизнь свою бегством.

Безголовые еще ни разу не имели такого счастья в победе. Все приписывали честь её королевичу Абакаю, и воины признавались, что они никогда столь хорошо предводимы не были, и что никто из прежних их полководцев не выказал столько храбрости и доброго распорядка в нападении. Эта похвала польстила молодого королевича, оказать еще более ценные услуги. Он предложил безголовому королю вооружить флот, и учинить нападение на неприятельский остров. Совет этот Королю понравился. Он повелел построить сто кораблей, и вооружив их, отправил под начальством Абакая на птичий остров.

Флот прибыл к острову ночью. Абакай высадил тотчас войско на берег, и на рассвете, построив их в боевой порядок, пошел прямо к королевской столице, и напал на нее внезапно, раньше чем птичьи головы могли остеречься. Все способные носить оружие были умерщвлены, город был взят, король со всем своим двором, и множеством подданных был пленен. И так Абакай с победой возвратился на остров безголовых, где ему была учинена знатная встреча, и эта столь славная победа праздновалась еще целый месяц. Пленников разделили по обывателям, коих накушались до отвала подобиями этих водяных птиц. Сам побежденный монарх не избегнул той же злосчастной участи. Его в один всенародный праздник съели за королевским столом.

По окончании этого похода, решившего войну, Королевич Абакай в течение нескольких лет вел праздную жизнь при дворе безголового короля, который настолько его полюбил, что однажды, призвав его к себе, сказал:

– Любезный королевич! Я стар уже и не имею наследников мужского пола. Я оставляю тебе мою корону с тем, чтобы ты разделил её с моей дочерью. Хотя ты и весьма чудного и смешного виду; однако же я тебя избираю в мои зятья.

Абакай, хотя и весьма благопристойно от этого отрекся; но Король, переменив голос, сказал ему:

– Послушайте королевич! вам очень непристойно, отвергать честь, которую я вам оказываю. Знайте, что все ваши заслуги не воспрепятствуют вам почувствовать вам гнев мой, если вы еще хотя бы одну минуту продолжите упорствовать. Завтра вам следует жениться на моей дочери… Или я велю срубить этот шарик, без всякой надобности выросший у тебя между плеч, и тем тебя обезображивающий.

Выговорив это, король в расстроенности чувств пошел от него прочь.

Слова эти были произнесены голосом, вразумляющим Королевича, что он должен жениться на безголовой принцессе, или умереть. В столь печальных обстоятельствах, оставалось ему лишь пожаловаться он на судьбу свою. «Ах! лютое созвездие, под коим я родился, – говорил он небесам— доколе ты не оставишь меня? Не довольно ли того, что я женат уже был на королевне с собачьею головою? Но должен еще быть супругом безголового чудовища. Ах! Динара, моя любезная Динара! отсутствие твое приносит мне эти страдания. Может ли человек, носящий прелести твои, начертанными в своем сердце, жениться на чудище, имеющем на плечах глаза, а на грудях рот, более способный есть, чем целовать людей?

Но не взирая ни на что, наш Абакая должен он был жениться; и в следующий день с великим торжеством совершилась эта церемония.

Когда остались они наедине в спальне, Королевна тотчас подошла к нему. Абакай затрясся от страха и омерзения к ней. Он думал, что приблизилась она к нему с тем, чтобы по должности супруги обняв его, выказать ему любовь свою. Но предложение её возвратило ему спокойствие.

– Я прекрасно понимаю, – сказала она, – что такой человек, как вы, такую жену, как я, не только не любить, но ненавидеть должен. Это заключаю я по собственному моему о вас мнению. Я имею к вам столько же омерзения, сколько вы ко мне. Мы смотрим друг на друга, как на чудовищ, и должны жаловаться на причину столь противного сочетания; вы на угрозу смертью, а я – на повиновение родительской власти. Но я вам скажу коротко: если вы, как человек великодушный, откажетесь от прав супружества; я сделаю вас счастливым человеком.

– Ах! сударыня! – вскричал Королевич, – я с величайшей радостью сей же час все эти права с себя слагаю. Однако скажите мне, как вы можете учинить меня счастливым?

– Знайте же, – отвечала она, – я люблю некоего астрального духа, который также меня сердечно любит. Когда он узнает, что я выдана замуж, без сомнения, он меня унесет. Я попрошу его, чтоб он отнес вас в ваше отечество, или куда вам угодно; и не сомневаюсь, что это доставит ему столько же радости, сколько и вам. Полагаю, что он с охотой исполнит он ваше желание.

– Я буду вами весьма обязан, – сказал обрадованный таким обещанием Абакай. – Я с радостью и в полную власть оставлю этому счастливому духу данное мне Гименеем сокровище.

С этими словами, он возлег с королевной на софе.

Они еще не заснули, как пресловутый влюбленный в безголовую красавицу дух, предстал в их спальне. Выслушав просьбу королевны и Абакая, схватил он их обоих в руки и полетел с невероятной скоростью. Он опустился на остров, отстоящий оттуда не в дальности; где положил королевича на постель, сделанную из розовых цветов; а сам исчез с королевной и очевидно отнес он её в великолепные волшебные палаты, специально приготовленные для её пребывания. Оставшись в неизвестном месте, Абакай подумал: «Быть может этот дух не столь справедлив, как мне о нем было сказано; ибо вместо отечества моего принес он меня на остров, который может быть обитаем таковыми же плотоядцами, как и самсариты». Обеспокоенный такими мыслями, он по наступлении дня увидел пожилого мужчину, моющегося у морского берега. Он с поспешностью встал, и подошел осведомиться, что это за человек. Привыкший к чудовищам, Абакай подумал, что и этот им подобен. Но к неописуемой радости, приблизившись к нему, увидел во всём подобного себе человека. Он спросил его, какой он страны.

– Я – азиат, – ответствовал старик. – Но вы, любезной молодой человек, – продолжал он, – вы кто таков будете? Вид ваш, кажется мне, выдает в вас не простого обывателя.

– Вы не обманываетесь, – сказал ему Абакай, – я – королевский сын.

– Которого же королевства владетель родитель ваш? – спросил с любопытством старик. – Пожалуйста, не скрывайте от меня состояния вашего. Я клянусь вам богами, что я не льстец, и больше склонен служить, нежели вредить вам.

– Если вам угодно знать о том, – ответствовал Абакай; – то я – королевич Мавранарский.

– Ах! небеса! – вскричал старик, – возможно ли статься, чтоб вы были тот самый несчастный Абакай, которого увезли морские разбойники!?

– Кто вам рассказал о моем приключении? – оторопел от его слов королевич. – Мне это очень важно знать…

– Милостивейший Государь! – с говорил старик. – Я – один из астрономов, предсказавших родителю вашему, о ваших несчастьях при рождении вашем. Впрочем с сожалением моим должен я вас огорчить, что похищение ваше стоило жизни вашему родителю. Он умер с печали в несколько дней после того. Народ, весьма его любивший, долго оплакивал кончину его, и поскольку все сомневались в возвращении вашем: то в короли был избран принц Гидда вашей крови. Он же по восшествии на престол собрал всех волшебников и звездочетов, и повелел нам по науке нашей исследовать, каково будет царствование его. Но предсказания наши ему не понравились. Он захотел отомстить нам за те несчастья, которыми грозило ему небо, и велел всех нас казнить. Однако мы по науке нашей предузнав его намерение, оставили Мавранар, и бежали, каждый в ту часть света, кому куда хотелось. Я прошел многие земли, и наконец прибыл на этот остров. Здесь вознамерился я окончить остатки жизни моей; ибо этим островом владеет столь милосердная Королева, что подданные её считают себя самыми благополучными пред всем светом.

В продолжение слов старика королевич Мавранарский неутешно плакал. Кончина его родителя приключила ему столько горя, что старик, оставив свою повесть, принужден был утешать его.

– Милостивейший государь! – говорил он ему, – если я вверг вас в страдание столь печальным известием: то должен припомнить вам и радостную весть. Я помню наше предсказание при вашем рождении. Небо обещало вам после тридцатилетних несчастий все свои щедроты; а поскольку к этому времени вам уже наступил ныне 31 год, то и все несчастья ваши, очевидно, уже миновали. Если вам угодно, последуйте со мною к здешнему великому визирю. Он, будучи человеком добродетельным, представит вас нашей государыне, которая узнав о ваших злоключениях; наверное, окажет вам и пристойные вашей чести благодеяния.

Королевич со всем своим горем не мог отвергнуть такого предложения. Они оба пошли к визирю, который, едва лишь узнав имя королевича: выразил чрезвычайную радость всем своим видом.

– О небеса! – вскричал он, – Лишь вам возможно чудеса творить. Пойдем, ваше высочество, – сказал он Абакаю, – пойдем к моей государыне. Там узнаете вы причину моей радости.

С этими словами повел он его во дворец. По прибытии в покои визирь сообщил Абакаю, что оставляет его на короткое время, дабы предварить государыню о его достоинстве, почему она могла бы учинить приличный ему прием. Визирь исчез во внутренних покоях, и вскоре Абакай усмотрел шествующую к нему Королеву. Он подошел поцеловать полу её платья. – Но какое зрелище! – Королева взглянув на него, вскричала, и лишилась чувств. Абакай бросился ей на помощь и подхватил ее. Он устремил свои взоры на черты лица её.

– Боги! – возопил он, сжал её в своих объятиях, и слова исчезли в устах его. Между тем королева пришла в сознание.

– Дражайший Абакай! – сказала она, заключив его в своих объятиях, – можно ли быть живой от радости, каковую я ощущаю!

– Ах Динара! дражайшая моя супруга! – восклицал он, – не сон ли тревожит измученные чувства мои!

Но восторг этой четы удобнее вообразить, чем описать. Они говорили, прерывали слова, обнимались, и слезы радости проливались посреди нежнейших поцелуев.

После первого восхищения Абакай спрашивал у супруги о своих детях.

– Вы скоро увидите их, – ответствовала Динара. – Они нынче ж возвратятся с охоты, на которую выехали.

– Но скажи, любезная королева, – говорил Абакай, – каким образом ты стала обладательницей этого острова?

– Я расскажу вам, – сказала Динара, – каким случаем взошла на престол, который завтра вам оставлю; и полагаю, что мои подданные будут согласны, если я разделю его с вами.

– «Когда пленившие нас разбойники, оставив вас на острове, уехали со мною в открытое море: то не отъехали мы шести верст, как настала ужасная буря, которой, не взирая на искусство и все старания корабельщиков, принесло нас к берегам этого острова. Корабль наш разбило в щепы о камни. Спаслось только малое число невольников; разбойники же все потонули. Я не намерена была просить небо о своем спасении: ибо жизнь мне по разлуке с тобою была несносна. Я схватила только детей наших, желая умереть с ними вместе. Уже начали было мы погружаться в волны; но жители этого острова, приметившие крушение корабля, подоспели на лодках. Они вытащив из воды нас, полумертвых, отнесли в свои жилища; где стараниями их, мы скоро пришли в себя. Король этого острова, получив известие о крушении корабля, пожелал видеть спасенных, чтоб подать помощь в их несчастье. Он был лет девяноста, и по достоинству был любим своими подданными. Я не скрыла пред ним ничего, как о природе своей, так и обо всех наших приключениях. Он был весьма тронут моими несчастьями, и соединил слезы свои с текущими из глаз моих, от коих я не могла удержаться, воспоминая о тебе, дражайший супруг. Старый король с терпением выслушал мою повесть; а потом говорил мне: «Моя любезная дочь! Вам должно с терпением сносить несчастья. Небо испытывает тем наши добродетели. Если мы переносим их великодушно; то всегда после печалей следуют радости. Останьтесь при мне; я о вас и детях ваших буду заботиться, как о своих собственных, которых я не имею. Поверьте, что я сохраню к ним дружбу и любовь».

Этот великодушный монарх не довольствовался оказанными мне великими благодеяниями; но всегда требовал советов моих в важных государственных делах, и брал с собою в тайный совет. Все слова мои он считал за премудрый устав, и расхваливал меня пред всеми. Все знали мою природу, и почитали меня, как настоящую королеву. Пять лет провела я при дворе его, по прошествии которых, сказал он мне: «Любезная королевна! время мне открыть вам, свое намерение. У меня есть желание, чтобы вы по смерти моей наследовали мой престол. А чтоб то было надежнее: должен я на вас жениться. Годы мои приводят вас в неопасность помыслить, чтобы вы изменили тем вашему супругу. Подданные мои, почитая ваши добродетели, похвалят выбор мой, и будут меня благодарить, что я вам по себе вручаю корону мою. – Польза и благополучие сынов ваших склонила меня принять это предложение. Свадьба наша, к великой радости всего народа, совершилась, которая удвоилась тем, когда Король в духовной своей объявил меня наследницей престола после своей смерти. Она следовала вскоре, словно этот благодетель наш за тем только и медлил на свете, чтоб совершить с нами свою милость. С того времени я благополучно владею островом, и могу похвалиться, что мое единственное утешение состояло в том, сделать подданных моих счастливыми».

Едва королева окончила свою речь, увидели они детей своих, возвратившихся с охоты.

– Идите к нам, мои любезные, – вскричала Динара, – поцелуйте своего родителя, которого небо вам возвратило.

Движение родственной крови не дозволило принцам усомниться в её словах. Они бросились к своему родителю, королевичу Мавранарскому, который заключил их в свои объятия.

Во время, как это дражайшее семейство оказывало друг другу чувствительные знаки взаимной радости и горячности, великий визирь, по повелению королевы, собрал вельмож, дворянство и народ. Он объявил им произошедшее с королевичем Мавранарским приключение и предложил им признать его королем своим. Все общество охотно на то согласилось, и единодушно возгласило Абакая своим монархом, который сообща с супругой своей правил этим местом столь благополучно, что можно сказать, что в то время возвращен был на этот остров золотой век.

Абакай и Динара, имели удовольствие, повидать царя грузинского, отца своего, и еще при жизни еще своей возвести на Мавранарский престол старшего своего сына Алманзора. Ибо король Гидда погиб во время бунта народа, озлобленного его жестокостями; что и способствовало без всякого кровопролития принять на престол законного Мавранарского наследника. Младший королевич, Богар, вступил после них во владение островом, где родители его показали пример добродетелей и благоденствия. Он подражал им и был счастлив.