Читать книгу Жемчужина во лбу - Михаил Дорошенко - Страница 42

«О чарах, кстати, философском камне и магии. В детстве мне удалось проглотить изумруд, позволяющий видеть невидимое. Поскольку изумруд стал рассасываться, Фон Мерц провел инициацию с пересадкой философского камня из своей головы в мою. Камень, однако, имел обыкновение перебираться из одной головы в другую, и фон Мерц передал его следующему любителю власти и ощущений неземного характера. Ощущения, впрочем, остались. Он же свел меня с Герингом, и все последующие годы я провел в его резиденции. Под покровительством рейхсканцлера – большого любителя искусства – снял полторы сотни фрагментов и фильмов».

* * *

Бронзовая сирена шевелит крыльями на пьедестале. По аллее кладбища сомнамбулической походкой движется статуя Командора.

– Ну, а мне что нужно делать? – спрашивает собеседник с дирижабля.

– Будете изображать дон Гуана, – говорит из-за камеры Кирсанов. – Дайте ему шпагу.

– Я пришел взять у вас интервью, а попал…

– В гуано.

– Не понял.

– Берите шпагу и защищайтесь.

– Мне не нужна шпага? Не знаю даже, как с ней обращаться. Я критик, а не дуэлянт.

– Это заметно. Против Командора она бесполезна. Можете отбросить ее в сторону.

Корреспондент неловким движением бросает шпагу к ногам статуи.

– Смотрите, ваш истукан рассыпается на ходу. Так и должно быть или это съемочный брак? Послушайте, он ко мне приближается. Что нужно делать?

– Когда подойдет поближе, пожмите ему руку.

– Надеюсь, это не опасно?

От рукопожатия идол окончательно рассыпается, и открывается женщина в кирасе. Она сбрасывает с себя кирасу, представая обнаженной, подбирает шпагу и начинает наступать на корреспондента. В ритме ее выпадов колеблется грудь. Отступая, корреспондент падает на кровать, стоящую на аллее.

– Помилуйте, откуда на кладбище оказалась кровать? Это неправдоподобно!

– Действительно, – спрашивает Кирсанов, – откуда взялась здесь кровать? Должно быть, ее сюда принесли.

– Так не бывает!

– А как бывает?

– Ну, я не знаю…

Она приставляет к его груди шпагу и замирает.

– Снято! – объявляет Кирсанов. – Говорите теперь, что вы хотели сказать.

– Но я вас хотел расспросить о концепции вашего фильма.

– У меня нет никаких концепций. Я просто снимаю – и все.

– Я не понимаю, как можно снимать без концепции. Сейчас, когда происходит борьба двух идеологий…

– Каких идеологий?

– Ну как же… ну как же: идет борьба между двумя идеологиями – просто социалистической и национал-социалистической.

– Да? Это очень интересно. Какую вы предпочитаете?

– Необходимо присоединиться к наиболее жизнеспособной.

– Правильно: всегда нужно присоединяться к сильнейшему.

– Не в буржуазном смысле, а в высшем! Нужно выбрать то, что соответствует благу народа. Необходимо сделать выбор между «Броненосцем Потемкиным», скажем так, и «Нибелунгами». Но в чем смысл сего не-ле-пейшего эпизода, да и предыдущего – тоже?

– Понятия не имею, – говорит Кирсанов, с бокалом шампанского поднимаясь с могильной плиты.

– Но это упадничество, сюрреализм и декадентство!

– Вот именно, – говорит Кирсанов. Он ставит бокал на крышу роллс-ройса, усаживается в него и уезжает.

Корреспондент застывает в недоумения с широко разведенными в стороны руками.

* * *

По извилистой дороге среди сосен и скал движется роллс-ройс к замку вдали. На заднем сидении Гармония Брамс и Кирсанов.

– Куда мы направляемся? – спрашивает Гармония.

– На вершину, – указывает Кирсанов, – на вершину власти. В замок Регенсбург.

– Волшебная гора, – говорит шофер, указывая рукой, – все, кто на нее ступает, сходит с ума.

– И мы сойдем, – спрашивает Гармония, – или уже сошли?

– Мы въедем прямо в замок, не касаясь горы. К тому же это поверье: хотите верьте, хотите – нет.

– А вы, Ганс?

– Я не верю, однако на всякий случай не касаюсь земли.

Кирсанов раскрывает дверь и хватает камень на ходу.

– С ума сошли! – орет шофер, виляя по шоссе.

– Поверье осуществилось и теперь, сойдя с ума, я могу самым бессовестным образом касаться вас, Гармония.

– Давно пора.

– Я предпочитаю, чтобы меня завоевывали. Только нормальные вечно чего-то там завоевывают, сумасшедшие ждут даров, приносимых к ногам. Никто не приглашает вас на пир жизни. Нужно являться самому и все брать от жизни, но не для себя, а для искусства. Победителю достанется все.

– Ох, и гиблое это место, – говорит шофер. – Декадентское.

* * *

– Что вы тут делаете? – спрашивает журналист, который располагается в клетке, свисающей с потолка на цепи в холле с гостями.

– Уместней спросить у вас, – усмехается Кирсанов, – чем занимаетесь вы?

– После избрания Гитлера, я сразу же вышел из коммунистической партии, но не сразу подал заявление о вступлении в нацистскую. Опоздал на несколько дней. Теперь вот таким образом избавляюсь от коммунистического прошлого. Нечто вроде епитимьи. А чем вы здесь занимаетесь?

– Я пришел снять кальку с реальности, чтобы создать очередной шедевр. Как вы знаете, я создаю для ведомства Геринга закрытые фильмы, магическим образом воздействующие на действительность.

– Да? Вы все время снимаете, но где ваши фильмы?

– Народ мои фильмы не видит, да это ему и не нужно. Он, народ, – поясняет Кирсанов, оборачиваясь к Гармонии, – никогда ничего не понимал. Да это и к лучшему. Народ всегда неправ, как утверждает Платон.

– Даже на выборах, на которых избрали Гитлера?

– Учтите, это вы сказали.

– Беру свои слова обратно. Я, конечно, не верю, в эту вашу, как ее, магию, но раз сам Геринг так считает…

– Считает, считает! Он считает, что от просмотров моих опусов происходит… происходит… ну, что-то там происходит. Кстати, это я предложил Герингу посадить вас в клетку для участия в инициации. Вас радует, что вы принимаете участие в инициации?

– А что остается делать? К тому же мне платят за это немалые деньги.

– Все довольны, как я погляжу.

– Какой же ты все-таки циник! – восклицает молчащая до сих пор Гармония.

– Отнюдь! Я – созерцатель всего лишь и… иносказатель.

– Инициатор, к тому же, – отмечает журналист.

– Устами заключенного в клетку глаголет истина! Смотрите лучше на экран.