Читать книгу Проба пера - Михаил Дорошенко - Страница 32

Долго-долго с вершину Фудзи катился плод созревшей хурмы. В искусстве, однако, все – вопреки. Долго-долго перед началом войны в эпоху последнего Габсбурга шел судебный процесс по делу одного чиновника в Вене… назовем его N в манере того времени… по обвинению в совращении дочери известного аристократа. Все началось с того, что отчим девицы, назовем ее Грета, обнаружил дневник с описанием свиданий означенной барышни с нашим героем. У видавшего виды аристократа, последние волосы на голове зашевелились при чтении от возмущения теми непристойностями, которые они совершали. Барон… таков был титул аристократа… потребовал проведения обыска в квартире N. В квартире распутника сыщики обнаружили дневник с описаниями тех же самых развратных действий с дочерью барона, а также ее фотографию. N сразу же арестовали, хотя и выпустили до суда под залог, потому что он служил в канцелярии его величества императора Франца-Иосифа, а там не хотели скандала. Началось самое странное следствие, какое можно только представить. Казалось бы, все просто: вот он виновный, вот доказательства! Ан нет…

Не все так просто под луной! N полностью свою вину отрицал. Утверждал, что влюбился в барышню, но дальше фантазий на страницах дневника якобы не заходил. Все, однако, свидетельствовало против него. Имелась, правда, одна закавыка, которая отчасти оправдывала его, хотя и в самой закавыке, была другая – необъяснимая. Из дневников выходило, что развратные действия у них ограничивались фантазиями. Адвокаты барона доказывали, что влюбленные сговорились. Откуда, мол, фотография (на которой, правда, были изображены все дочери барона), совпадения в датах и ситуациях! Выяснилось: обвиняемый выкупил фотографию у горничной. Барон в тот же вечер подверг горничную порке, и та под розгами призналась в том, что устраивала тайные свидания любовников. Но! Продемонстрировав на суде вещественное доказательство дачи свидетельских показаний под давлением – задницу, исполосованную в кровь, – отказалась от них. Более того: подала на барона в суд. Кто ж, однако, на хозяев жизни в суд подает! За что и сама оказалось под следствием по обвинению в сообщничестве и клевете. Следователь, как ни пытался, никак не мог найти место, где встречались любовники. Свидетельские показания домочадцев разрушали все построения обвинения. Барышня под многооким находилась контролем, да и N частенько уезжал по делам канцелярии и в те именно дни быть в Вене не мог. Был, правда, – в другие. Получалось, что они, фантазируя каждый в своей спальне, достигали какого-то мистического единства. Барон, однако, в эзотерику верить отказался и розгами принудил свою падчерицу сознаться в содеянном. Но суд не принял доказательства, полученные «столь варварским» способом. Высказывалось мнение, что жертва с обвиняемым не встречалась, а лишь переписывалась, отчего и возникли многочисленные совпадения. Следов переписки, однако, не было найдено, и судья не принял и эту версию к рассмотрению.

Чем дольше длилось следствие, тем больше следователь запутывался в сетях противоречивых свидетельств. N предложил провести экспертизу девицы. Барон, уверенный в негативном для подследственного результате, разрешил. Провели: девица оказалась невинной. Следствие окончательно зашло в тупик. Барон, однако, на потеху всей Вены продолжал настаивать на продолжении процесса. Месяц длится процесс – другой. Вся Вена съезжается на представление. Каждое место выкупается на аукционе. Еще бы! Адвокаты с той и другой стороны стали уже развлекаться в открытую, задавая специфические вопросы, чтобы выявить совпадения в деталях с одной стороны и противоречия – с другой. Девица… и в самом деле – девица… вначале делала вид, что падает в обморок от вопросов, а затем стала поглядывать невиннейшими глазами на публику и выискивать особливо похотливое выражение на лицах мужчин. Взгляд ее ангельских глаз становился томным-притомным, ладошки складывались на груди раковиной, а губки – бантиком в знак обещания чего-то неизъяснимого, но очень пикантного, как утверждали знатоки амурологии. Предложение руки и сердца сыпались со всех сторон, но барон, будучи твердого нрава, продолжал настаивать на обвинении N, без коего он не соглашался выдать свою падчерицу. Тем временем…

Адвокат N из библиотечной пыли извлек «Молот ведьм» и попытался с помощью средневековых постулатов доказать, что барышня, будучи суккубом, являлась к N в спальню во снах. Вроде бы в шутку, а там, кто его знает, авось согласятся, предложил испытать ее старым, веками проверенным способом. «Если сия распутная дщерь со связанными руками в воде не утонет, – под аплодисменты женской половины зала заявил адвокат, – то… точно уж ведьма!» Процесс принял уже и вовсе анекдотический характер. Домочадцы, вопреки яростному сопротивлению барона, стали склоняться к компромиссу с обвиняемым, если не к оправданию, то хотя бы к принятию любого решения, способствующего прекращению позорящего их процесса. Они свидетельствовали, что в библиотеке барона находятся и де Сад, и Крафт-Эбинг, и дневники Ванды Дунаевой, и сказки «Тысяча и одной ночи», не говоря уже о Фрейде, что могло послужить впечатлительной барышне пособием для фантазирования. «А почему у этих распутников фантазии в дневниках совпадают!?» – бил кулаком по столу барон, который становился уже совсем невменяемым. «Метафизический казус», – отвечал защитник ответчика, с чем уже стал соглашаться даже адвокат истца. Чтобы привести враждующие стороны к примирению, братья двух масонских лож (одна называлась Ночь Брамы, другая – Пробуждение того же самого Брамы), в коих истец и обвиняемый состояли, пригласили на заседание еще одной ложи Страж Бафомета – еще более значимой. В качестве компенсации за нанесенное оскорбление барону предложили присутствие при акте наказания обвиняемого розгами, для чего существовала специальная жрица. Барон посчитал, что кратковременное мучение, больше похожее на удовольствие, кое и без того практиковали при вступлении в ложу, ни в какое сравнение не идет с теми мучениями «дли-тель-нейшего» характера, которые ждали распутного «брата» в тюрьме. Примирение к неудовольствию братьев не состоялось, что привело к окончательному перевесу общественного мнения в пользу обвиняемого. Тот, кто постоянно называет лопату лопатой, рано или поздно воспользуется ею не по назначению. Барон, осерчавши на весь свет за свои неудачи, взял, да и совершил с падчерицей все те развратные действия, которые инкриминировали N. Пойманный с поличным, он сам оказался на скамье подсудимых рядом с обвиняемым, невиновность которого по-прежнему оставалась под вопросом.

Неизвестно сколько времени мог продолжаться процесс, если бы не война. Барон отделался общественным порицанием, а N отправился на войну добровольцем, где и погиб смертью храбрых, как говорится, или от холеры. Девица уехала в Америку и, плюнув на свое аристократическое происхождение, вышла замуж за миллионера. Уморив его неуемными ласками, вернулась в Европу проматывать полученное состояние. И только потом, по прошествии многих лет, раскрыла тайну своей связи с N. Ларчик просто открывался и самое главное: без какой-либо эзотерики! Дочь барона, сводная сестра Греты (тоже Грета), имела связь с N. Будучи замужем за часто отсутствующим военным, она пользовалась свободой, которой были лишены домочадцы барона. Оставаясь ночевать в спальне сводной сестры, она рассказывала о взаимоотношениях с N, используя тело благодатной слушательницы для показа наиболее пикантных подробностей. Способная ученица старательно записывала все в дневнике, выдавая себя за любовницу N. Долго-долго на вершину Фудзи… вопреки законам природы… катился плод запретной любви. Катился-катился и, наконец, докатился!