Читать книгу Ванкудесса, или Третий крестовой поход мормонов. Неисторическая фантасмогория - Михаил Эльман - Страница 6

Проснувшись, Шломо увидел над головой лоскутки чистого голубого неба, просвечивающие через кроны деревьев, и долго не мог сообразить, где он находится. Всё тело его болело. Утро было прохладное, а бекише и талита не нём не было. Он хорошо помнил, как отправился искать корову, и как побежал с ней к краю оврага, а вот всё остальное ему казалось дурным сном. – Наверное, я упал в овраг и заблудился – решил ребе – и мне пришлось переночевать в лесу. Но, оглядевшись вокруг, он с удивлением и досадой обнаружил почерневшею головешку, в которую превратился ствол дерева, незнакомый берег и свежую коровью лепёшку, чуть ли не у самых своих ног. Всё еще, будучи не совсем уверен в реальности происшедшего, ребе умылся холодной озёрной водой и совершил утреннюю молитву.

– Приклони, Господи, ухо Твоё и услышь меня, ибо я духом слаб и потерян в царствии Твоём. Сохрани душу мою, ибо я благоговею пред Тобою; спаси, Боже мой, раба Твоего, уповающего на Тебя. Помилуй, меня, Господи, ибо к тебе взываю каждый день. Верни меня, Господи, к жене моей Лее и малолетним деткам моим. Ты, Господи, благ и милосерден, и многомилостив ко всем, призывающим Тебя. Услышь, Господи, молитву мою и внемли гласу моления моего.

Так помолясь, Шломо, отправился бродить вдоль песчаного берега. Милки ни где не было и каких-либо следов пребывания человека тоже.

«Ничего себе – подумал ребе – ни тебе молока, ни клёцок». Жена ребе Лея умела делать из мацы удивительно вкусные клёцки, которые она бросала в кипящий куриный бульон и подавала на стол, как только они, набухнув и впитав в себя жир, всплывали со дна кастрюли. Шломо побродил вдоль берега ещё немного, теперь уже обращая внимание на прибрежную растительность, но ничего кроме берёз и ёлок не обнаружил. Он ещё не успел по-настоящему проголодаться, однако мысль о голодной смерти на необитаемом острове уже начала преследовать его. Вооружившись крепкой сухой палкой, Шломо обошёл весь остров. Результаты обхода были неутешительны, озеро было глубоким; через прозрачную воду прекрасно было видно круто уходящее вниз дно, до ближайшего берега было не менее полверсты, и добраться до него на каком-нибудь упавшем стволе дерева, ребе ни за что бы не решился.

Вернувшись к месту своего ночлега, ребе подошёл к кустам в спешке, обломанным им ночью. К его радости кусты оказались орешником. Ребе наклонил большую ветвь и сорвал несколько крупных гроздей. Орехи были почти спелыми, в середине они имели крупное вкусное сочное ядрышко. Подкрепившись, Шломо повеселел, и заметив на земле всё ещё дымящийся обломок дерева, решил развести огонь. Он насобирал сухих еловых лапок и, наложив их сверху на тлеющие угли, принялся дуть на них изо всех сил. Через полчаса, изрядно повозившись и перемазавшись еловой смолой, он смог разжечь небольшой костёр. Вот так, сидя у костра на необитаемом острове и не будучи отвлекаем абсолютно ничем, ребе задумавшись о сущности бытия и о превратностях судьбы, обратился к Господу с молитвой.

– Воспламенилось сердце мое во мне; в мыслях моих возгорелся огонь; я стал говорить языком моим: Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой. Вот, Ты дал мне дни, как пяди, и век мой как ничто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета – всякий человек живущий. Подлинно, человек ходит подобно призраку; напрасно он суетится, собирает и не знает, кому достанется то. И ныне чего ожидать мне, Господи? надежда моя – на Тебя. Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему; не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои.

Ребе прислушался, но ничего в прозрачно ясной голубизне небосвода не говорило ему, что его молитва была услышана.

– Эге-гей! – закричал Шломо. Через несколько секунд ему показалось, что он слышит слабый отклик. Он вскочил и закричал опять – Эге-гей! – Эге-гей! – Люди!

– Лю-ди-ди – отозвалось эхо, отразившись от противоположного берега.

– Эй, кто-нибудь! Милка! Люди! Господи!

Что-то тяжёлое сорвалось с вершин деревьев. Раздался хлопот крыльев, огромная чёрная птица не спеша совершила полукруг над озером и плавно снижаясь, направилась прямо в стороны ребе. У самой земли она последний раз тяжело взмахнула крыльями и приземлилась рядом с костром с противоположной стороны от ребе.

Шломо шагнул назад поближе к брошенной на землю палке. Мысли его путались и вращались в основном вокруг одного вопроса – А кошерная ли птица ворона?

Неизвестно мучил ли ворону какой—либо вопрос. Одним прыжком она взобралась на небольшой выщербленный камень, очевидно лежащий на этом месте от сотворения мира, и начала внимательно рассматривать ребе, поворачивая и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. На ребе это движение произвело какое-то гипнотическое воздействие, и он тоже в такт вороне начал поворачивать и кивать головой. Между ними установился какой-то сдержанный бессловесный контакт. Шломо почувствовал, что ворона понимает речь, но заговорить с ней не решался. И тогда, заговорила… ворона.

– Ну чего ты, Шломо, разорался? Это тебе не ярмарка и не синагога, и ты тут не кантор. Молился бы себе потихоньку, а кричать то зачем?

Ребе так и застыл на месте. Он был не в состоянии определить источник звука. Несомненно, ворона что-то говорила, но на своём птичьем языке. А перевод звучал у него прямо в голове плавно и синхронно, да и голос был ему знаком, так зачастую его выговаривала старая Хана, мать его жены, мир праху её. Хотя ребе покойную тёщу недолюбливал, это был тот самый случай, когда будешь рад любому голосу.

Шломо присел на корточки, чтобы лучше видеть и слышать собеседника.

– А позвольте узнать, любезная птица – ребе не был уверен ворона ли это или очередное воплощение сатаны – это вы от себя говорите или это моя тёща через вас вещает?

– Ворона чуть не каркнула от возмущения, но вовремя поперхнулась.

– Тебе, Шломо, следовало бы знать, что я вовсе не какая-нибудь птица, а ворон вещий Гамаюн. И о тебе, ребе, я давно всё знаю. Я, можно сказать, жду тут тебе уже полсотни лет. Через меня, Шломо, Господь вещает. Что же до твоей тёщи, то хоть она была и бойка на язык, и умела вставить словечко, где надо и где не надо, так ведь ума в ней большого не было. Всё что она знала так это дорогу от дома до базара вместе со всеми базарными сплетнями, да и дочка недалеко от неё ушла.

– А об этом не тебе судить – ребе обиделся и вступился за жену – вы вороны одиночки и самолюбцы, а людям положено жить парами и заботиться друг о друге. Ибо Господь повелел, чтобы оставил человек отца своего и мать свою и прикрепился к жене своей, и будут они одна плоть, а рабби Акива пояснил, что когда Господь создавал женщину из состава ребра Адама, его больше заботила форма, а не содержание. А рабби Иосиф Каро добавил, что когда мужчина смотрит на женщину, то должен понимать, что Бог ему дал не то, что он бы хотел, а то, что он может взять, не ущемляя себя. А великий Баал-Шем-Тов пояснил, что, если жена твоя не царица Савская, так и ты ведь не Соломон, умей жить с тем, что есть и не распаляй себя напрасными мечтаниями.

– Ворон внимательно выслушал ребе и с расстановкой произнёс.

– Да, я вижу, ребе, что ты человек умный и образованный, и мне будет приятно с тобой беседовать, а что до жены своей, то вряд ли ты её когда-нибудь увидишь.

– Это почему же!? – всерьез обеспокоился Шломо, который, несмотря на всё происходящее, в глубине души был совершенно уверен, что вскоре вернётся домой.

– А тебя, Шломо, Всевышний выбрал для великой миссии.

– А почему меня!? – Шломо вспомнил слова Великого Магида, услышанные им под небесами, и содрогнулся.

– Когда Богу что-нибудь надо, он выбирает не тех, кто хочет, а тех, кто может. Ты думаешь, я всегда был вещим Гамаюном?

Всё ещё не пришедший в себя ребе был не в состоянии произнести ни слова. Ворон посмотрел на него и продолжил.

– Я был просто вороном, вожаком стаи. Однажды почувствовал в себе силы необыкновенные, поднялся высоко, туда, где воронам летать не положено, вот меня и приметили.

– Господи, не смею я и в мыслях приподняться к тебе – взмолился Шломо, став на колени – не подхожу я для такого служения, ибо беден я духом и ничтожен, и вера во мне слаба. Но Ты, Господи, Боже щедрый и благосердный, долготерпеливый и многомилостивый, и истинный, призри на меня и помилуй меня; даруй крепость Твою рабу Твоему, и спаси сына рабы Твоей. Наставь меня, Господи, на путь Твой, и буду ходить в истине Твоей; утверди сердце моё в страхе имени Твоего. Буду восхвалять Тебя, Господи, Боже мой, всем сердцем моим и славить имя Твоё вечно.

– Хорошо молишься, Шломо, с душой – заметил Гамаюн.

Шломо, не обращая внимания на реплику ворона, продолжал, стоя на коленях, теперь уже беззвучно молиться. Тело его слегка раскачивалось, губы чуть-чуть шевелились, глаза были неподвижны, и казалось, ничего не видели. Гамаюн подождал немного, и, решив, что ребе впал в транс, спрыгнул с камня и клюнул ребе в плечо.

– Очнись Шломо, достаточно. Бог тебя уже услышал.

Ребе понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и повернуться в сторону Гамаюна.

– А откуда ты знаешь, что Господь меня услышал?

– Он давно уже тебя услышал, но твои восхваления и прославления Ему не нужны. Тебя, Шломо, сюда перенесли, чтобы ты помог не словом, а делом. Все знают, что ты на память знаешь Танах, и в других писаниях прекрасно разбираешься. Увидел тебя Господь и хочет, чтобы ты ему сослужил. Я же послан к тебе, чтобы через меня ты мог услышать слово Его. Ибо записано в книгах твоих, что человек по рождению своему глух к произнесению Господа.

– А как же тогда Моше говорил с Богом, и пророки тоже ведь глас Божий слышали.

– Не повезло тебе, Ребе, поздно ты родился. Нет таких людей более на земле и наверно, уже не будет. Мы птицы дело другое, мы созданы в четвёртый день творения из воды, которая под небом была, мы Бога не видим, но слышим ухом небесным, а вы люди вышли на день пятый из праха земного, потому вы и глухи к произнесению Господа.

– Ребе, задумался – Нет, ворон, неверно это. Мы люди созданы по образу и подобию божьему, а о вас птицах ничего такого не сказано.

– Это вначале Бог создал человека по образу и подобию Своему, а потом Он сотворил человека ещё раз из праха земного. И когда Господь изгнал людей из рая, они смешались на земле, и стали смертными. Первые люди жили дольше, потому как, в них образа Божьего было больше. Но тварные людишки множились быстрее, хотя и жили меньше. И потому сейчас в человеке почти не осталось образа Божьего. Зачем так Бог поступил – мудрость непостижимая и тайна великая. И только в свой смертный час человек может её постигнуть. Я слышал это древнее предание от своего прадеда, а ему его прадед рассказывал.

Ребе знал об этих преданиях, не вошедших в священные книги. Но объяснять ворону, что означает знание добра и зла, и за что роду человеческому предназначено страдать не стал. Тайна присутствующей в творении скрытой противоположности не раз мучила его самого. Но как учил Великого Магид, тайна есть предпосылка веры и она же лежит в основании пути к истине. Не будь тайны, не было бы истины, не было бы любви и надежды, не было бы пути и призвания рода человеческого. Был бы грех, и не было бы спасения.

– Так как же я могу сослужить Господу? – спросил Шломо, вспомнивший о своих собственных прегрешениях.

– Тебе, Шломо, Господь повелевает отправиться за пять морей и тридевять земель к племенам диким, но благородным и поведать им слово Господне.

– И как же я туда доберусь? – забеспокоился ребе, беспомощно оглядываясь. Ему так захотелось выбраться отсюда поскорее, что мысли о предстоящих испытаниях его почти не волновали.

Гамаюн широко раскрыл клюв и начал хохотать по-вороньи – Ка, ка, ка, ка, кар! Ка ка, ка, ка, кар! – К вечеру сюда прилетит Милка, и мы втроём полетим на восток. Путь у нас не близкий ей отдохнуть надо. Ты ребе хоть и не вышел ростом, но ноша для Милки тяжёлая. К тому же пока лучше летать по ночам и не пугать народ, потом пойдут места совсем дикие, можно будет и днём продолжить путь.

Шломо, грешным делом, подумал, что Господь мог бы устроить ему путешествие и комфортнее, но высказаться не решился.

– А кормить меня вы, чем будите, орешками? – спросил он, решив, что в силу важности миссии о нём всё же должны заботиться.

– Ну, дорогой ребе, – Гамаюн хмыкнул – Придётся попоститься немного, но сильно отощать мы тебе не дадим. Тут за озером знакомые мужики рыбу валят. Для тебя, Шломо, я, пожалуй, туда слетаю.

Гамаюн вскочил на камень и взлетел в сторону солнца, уже начавшего кренится к закату. Шломо проводил взглядом исчезающею чёрную точку и пригорюнился. Никакого призвания к великому служению он в себе не ощущал.