Читать книгу Операция «Шмерц» - Михаил Галкин - Страница 3

День первый – терапевт

Молодой, но очень популярный терапевт внимательно всматривается в результаты анализа крови на экране компьютера. Аналогичный текст – на листе передо мной. Стандартный набор прелестей шестидесятилетнего мужчины, прошедшего счастливые советские детство-отрочество-юность-молодость, лихие девяностые и беспредельные нулевые. Холестерол, сахар, липиды. А это что-то новенькое. В самом низу таблички непонятный мне акроним из трех буковок: PSA[1].

– Что это, доктор? – интересуюсь я.

– А каким этот показатель был раньше? – отвечают мне вопросом на вопрос.

– Понятия не имею. Так что это?

– Это онкологический маркер простаты. Неужели никогда не проверялись?

– Никогда.

– Простатит, венерические заболевания?

– Никогда.

– Затруднения при мочеиспускании?

– Никогда.

– Потенция?

– Без патологии! – рявкаю я. Допрос порядком надоел.

– Давайте не будем паниковать раньше времени. Проконсультируемся у эндокринолога и сделаем МРТ малого таза.

– Доктор, я беременный?

– Мне нравится ваш подход к проблеме…

День второй – эндокринолог

А мне нравятся молодые люди, у которых в глазах ум и профессионализм. Не по возрасту спокойная и уверенная девушка расписывает набор действий, необходимых для достоверного диагностирования. Ни у нее, ни у ее коллеги-терапевта не обнаруживаю даже намека на желание закошмарить и отжать (термины-то какие!) пациента, столь характерное для традиционной советской-российской медицины. Единственный раз улавливаю осуждение в тоне, когда она комментирует мое безответственное отношение к наличию онкологической наследственности.

Договариваемся повторить анализ крови через две-три недели и получаем неутешительный результат: PSA подтверждается и даже немного растет.

День третий – оператор

Вспоминаю совет одного московского врача: «Если будет необходима любая серьезная операция, то делайте ее не у нас, а в Германии или Израиле. Там всё поставлено на поток, а в России только и разговоров об уникальных достижениях». Звоню Родиону в Эссен, Северный Рейн – Вестфалия. Так случилось, что за последний год Родион весьма качественно организовал лечение около полудюжины моих знакомых, друзей и родственников. А одному не успел: иркутские специалисты оказались проворнее и быстренько спровадили человека в морг.

Родион на высоте. Всё организовано блестяще. Знакомлюсь: Профессор. Ураган! Жесткий ум, концентрация, темперамент. Никаких лишних вопросов, никакой воды в объяснениях. Ну просто живой скальпель. Сразу переходим на английский, укорачивая общение вдвое.

Обследования завершены с одной проблемой: доступ в мои вены открыт только избранным, поэтому возвращаюсь в гостиницу с изодранными руками, густо обклеенными пластырем.

Профессор в общем позитивен, но предостерегает от поспешных выводов.

День четвертый – дополнительный

Всё-таки мне понадобилось дополнительное обследование. Биопсия – не томография: полдня со мной беседуют урологи, анестезиологи и, конечно, сам Профессор. Всё объясняют на плакатах и схемах. Цели три: пациент должен понимать, что с ним будут делать, особенно под наркозом; пациент не должен бояться; пациент не имеет права водить автомобиль и подписывать юридически значимые документы в течение суток после выведения из наркоза. За каждое «должен-не должен» подписывается врач, подписываюсь я и подписывается Родион, так как здесь никакого английского – только немецкий и официальный перевод на русский.

День пятый – диагноз

У нас бы сказали: приговор. Операция неизбежна. Никакой спешки. Всё поймано в зачатке. В успехе мероприятия никто не сомневается, но меня честно предупреждают о возможных рисках, даже тех, вероятность которых один на миллион. В принципе, можно подождать год-полтора, но я настаиваю на скорейшем исполнении, и операцию назначают через месяц.

Страха нет никакого. Доверие к оператору базируется не только на знании его опыта, но и на просветительской работе, проведенной со мной в клинике. Понимаю, что будут делать, кто и когда. А человека в основном страшат только неизвестность и неопределенность.

День шестой – операционный

Сегодня операционный день.

6:00 – по флотской традиции перед погибельным боем помылся, гладко выбрился и переоделся во всё белое: трусы из сетчатой лайкры с толстой бабьей прокладкой.

Очки, часы и кольцо сдал жене.

7:00 – возникла фрау Пупхен и добрила всё остальное.

7:10 – явился Царь, Бог и Господин – Профессор-оператор. Жизнерадостно объявил, что операция будет длиться не более трех с половиной часов. Основная задача – аккуратнейше отделить ОЧЕНЬ ВАЖНЫЕ НЕРВНЫЕ ОКОНЧАНИЯ (ОВНО), изолировать их, заморозить, а после элементарного удаления простаты снова заставить функционировать. Вот так и сказал: простатэктомия – обычное дело, а сохранение ОВНа – это ого-го! То есть иначе нихт трахеи, ноу факин!!!

И еще, забудьте слово «шмерц»: мы сделаем всё, чтобы не было больно.

Ну нет: этот термин мне необходимо держать в голове!

7:15 – прибыла бригада деловито сосредоточенных санитаров. Трогательное прощание с женой, прошлым и, на всякий случай, с будущим. Повезли в предоперационную и сдали четырем симпатичным анестезиологам, одетым в зеленоватые скафандры. Двое из них – предположительно апостолы Петр и Павел – склонились надо мной, но вопросов о земных грехах не задавали, а объясняли технику и технологию наркотизирования моего прекрасного тела. Двое других – помогающие им дамы – давали возможность последний раз взглянуть на незнакомых мне представительниц противоположного пола без всякой надежды даже на мизерную вероятность адюльтера.

Начинают ставить блоки катетеров для подачи анальгетиков и наркоза. Понимаю, что апостолы столь интенсивно общаются со мной только для улавливания момента исчезновения осознанной реакции на их просветительскую беседу. Держусь до последнего. Надеюсь увидеть оперирующий робот Да Винчи. В голову вливается мягкий аккордеон из недавно купленного альбома Alegria – саундтрека Cirque du Soleil. Музыка всегда защищает меня от стресса на подкорковом уровне. Всё. Плыву…

…Дикая боль в правом плече. Ощущение такое, будто отрывали руку, но недооторвали. По немногим понимаемым обрывкам немецкой речи ясно, что вокруг носится бригада реаниматологов. Сознание еще не до конца адекватно, поэтому их количество кажется огромным, а время – деформированно-бесконечным. Все галдят, тыча пальцами в монитор контроля кровяного давления. Показатель систолы прыгает вокруг цифры 200. Сейчас только осталось услышать вопль: «Мы его теряем!» – и начнется сериал «Скорая помощь».

Возятся уже около получаса. Понимаю, что все близкие в переживаниях и ожидательном психозе. Рычу, а на самом деле едва выдыхаю:

– What’s fucking wrong with you? I’ve hypertension but no medicines for several fucking days before! Help me with this fucking pain and leave me fucking alone![2]

Одна из реаниматоров энергично листает файл и успокаивает своих коллег. Буря в стакане улеглась. Слава богу, везут в палату. С глубоким удовлетворением отмечаю про себя: раз четырежды выдал fuck в столь короткой фразе, значит, в сознании, стабилен, привычек не поменял и способность руководить сохранил. Хотя не мешало бы дать им еще одну порцию.

Первая новость: операция длилась вдвое больше запланированного – семь часов. Это от заплаканной супруги. Вторая новость: операция была столь длительной, так как удалось сохранить всё ОВНО и заодно подшить обнаруженную грыжу. Это от Профессора. Третья новость: всё прошло очень успешно – самая важная! Главная задача: пить много воды. Ну, это я люблю. А вот кислородные шланги в носу и массу дренажной аппаратуры для подкачивания одних и откачивания других жидкостей – ненавижу.

В горле отвратительно першит – последствия нахождения там гофрированного пластикового шланга системы наркоза и вентиляции. Ужасно хочется кашлянуть, но и скромная попытка сделать это вызывает дикую боль во всём теле. В брюшную полость закачан воздух. Он давит на все внутренности, выламывая даже плечо.

Итак, день начался и закончился борьбой с болью. А робота Да Винчи я так и не увидел.

День седьмой – оклемательный

С балкона тянет восхитительным коктейлем из липового цвета со свежескошенной травой. Завтракаю, уже сидя за столом. Удивляюсь, что пища не отличается от обычной: никаких кашек-бульончиков; всё по-нашему, по-немецки: колбаса, сыр, масло и чудная франзолька. Чай, молоко. Жую тщательно, глотаю медленно. Во-первых, всё еще сильно саднит горло. Во-вторых, пустой желудок вряд ли потерпит энергичную загрузку.

Сбоку от меня штатив на колесиках с вливаниями. Из одного пакета куда-то в область позвоночника подкачивается анальгетик. Из другого – элементарная вода внутривенно. В районе правой ключицы болтается целая гирлянда разноцветных наконечников на случай, если потребуется прицепить к моим венам до десятка разных систем. Ну и главный пластиковый контейнер висит в самом низу штатива. В него вымывается отходящая жидкость. Сейчас она мутного красно-бурого цвета. Наша общая задача с врачами – довести его до прозрачного янтарного. Из этого на меня ложится только существенное потребление воды и максимальное использование возможностей организма для гуляния по коридорам клиники. Упомянутый выше передвижной штатив служит мне при этом и посохом, и опорой, и индикатором настроения: увеличивается прозрачность – улучшается тонус. В общем, пью, гуляю, ем, гуляю, снова пью и так далее, но глаза постоянно скашиваются на пластиковый контейнер. Чище? Прозрачнее? Краснее? Желтее?..

Профессор продолжает удивлять, посещая меня трижды в день. Утром основной обход с огромной свитой слушающих, записывающих и впитывающих. Второй визит с двумя-тремя ассистентами после обеда. И третье посещение с одним коллегой перед вечером. Вопросы четкие, выслушивание ответов внимательное, распоряжения отрывистые и жесткие. Не представляю, что у кого-нибудь из них может возникнуть желание игнорировать его инструкции.

Помимо Профессора ко мне трижды в сутки заглядывают анестезиологи: пациент не должен ощущать никакой боли и дискомфорта. Раз восемь в сутки навещают медсестры: давление, температура, глюкоза в крови, состояние систем, медикаменты, инъекции, повязки, перевязки и, главное, протоколы входа-выхода жидкости. Каждый визит начинается с улыбки, рукопожатия и представления, а заканчивается каким-нибудь позитивным слоганом типа: «О! У вас фантастический прогресс!»

Профессор доволен результатами прошедшего дня, особенно тем, что я пропустил через себя три литра воды. Показываю ему свой асимметрично раздутый живот. Он снова объясняет это необходимостью закачки воздуха перед операцией и обещает, что всё встанет на свои места, как только заработает кишечник.

Кишечник-то как раз работать не хочет. Боль в середине живота нарастает волнами. Сообщаю об этом очередной сестринской инспекции. Они улыбаются и обещают не допустить моих страданий. Очередной раз нажимаю кнопку вызова персонала. Две энергичные сестры начинают срочно добавлять пакеты к моей инъекционной системе и сообщают, что обезболивание начнет работать через 20–30 минут. Но момент, видимо, упущен, критическая точка пройдена. Глаза вылазят из орбит.

– Шмееерц[3]! – ору я со всей мочи. – Шмеерц!!!

Жена гладит меня по одной руке, медсестра – по другой. От крика брюхо болит еще сильнее. Понимаю, что если не перестану орать, то доиграюсь до болевого шока. Медсестры заставляют меня глубоко дышать и сами пыхтят в такт. Мне становится смешно. На смену аномальным воплям приходит истерический смех. К счастью, анальгетики всасываются значительно быстрее обещанного. Сначала исчезает боль, потом приходит общее расслабление и сразу хочется спать. Через несколько минут забытья заставляю себя встать и первый раз выйти на коридорную прогулку. Всего несколько минут, а гордости…

Ужинать побаиваюсь, но необходимо набираться сил и заполнять кишечник. Ем, укладываюсь и незаметно засыпаю.

День восьмой – Achtunng! Gasen!!!

Я умею чистить зубы, стоя у раковины без посторонней поддержки! У-ра!

Профессор подкидывает кучу оптимизма. Приказ по-прежнему прост: пить и гулять! У меня это, правда, ассоциируется с хорошей дозой алкоголя в приятной компании, но тем интереснее играть по правилам Профессора. Боли никакой. Беспокойство вызывает только обнаглевший от безделья кишечник.

И тут память сотворяет со мной злую шутку. Я очень люблю черешню, но в обычной жизни стараюсь ограничивать ее потребление из-за слабящего эффекта. Сейчас же звоню своим друзьям, которых жду в гости из Дюссельдорфа, и прошу привезти мне немного черешни. После весьма приятной встречи и их отъезда вгрызаюсь в чудесные спелые плодики. Уничтожаю пару жменек, тщательно пережевывая и следя за тем, чтобы не сглотнуть косточку. Очень сладко, поэтому запиваю водой. Как писали в классическом учебнике, усталый, но довольный, отправляюсь подремать.

Однако уснуть не удается. В животе взрывается ядерный заряд. Успеваю нажать заветную кнопку, и в палату врываются два медбрата. Мое пузо в поперечнике имеет форму неправильной трапеции. Распросив о дневном рационе, один из медбратьев восклицает:

– Кто дал черешню? Кто разрешил?

Честно говорю, что инициатива собственная, но дневная сестра дала добро.

Размер живота угрожающе растет. Вместе с ним растет разрывающая организм боль.

– Шмерц, – стону я, и снова: – Шмеерц! Шмееерц!!!

Один из медбратьев держит меня за руку и успокаивает, другой звонит дежурному врачу. До его прихода опять начинаются экстренные манипуляции с болеутоляющими системами. Тот, который успокаивает меня, почти торжественно изрекает:

– В борьбе с болью мы на вашей стороне!

Вынужден согласиться, но от этого не легче. Дежурный врач Максим говорит по-русски. Спокоен, рассудителен. Объясняет, что если не помогут медикаменты, то придется делать клизму, а это нежелательно. Меня увозят из палаты на КТ. Возвращают минут через пятнадцать и ждут результатов.

Ору уже не стесняясь, перемежая немецкую и английскую ненормативную лексику. В какой-то момент взвываю:

– Oh! Fucking shit![4]

И тут же получаю ответ медбрата Томаса:

– You will feel as in Christmas, Easter and at some other holidays together getting this[5].

Удачная шутка дает секундную передышку даже в таком состоянии. Возвращается дежурный врач с результатами КТ. Весь кишечник забит непереваренной черешней. Решают немного подождать реакции организма, но он остается равнодушным к моим страданиям. Теперь уже к моим воплям «шмерц» добавляется мольба «клистир!», однако ребята не торопятся. Наконец врач дает добро, являются две медсестры и разрешают меня от бремени.

День девятый – восстановительный

Аппетит зверский, но, помня о черешневом эффекте, ем медленно, аккуратно и избирательно, отказываясь от овощей и фруктов. Утром мне разрешили душ, а это изобретение стоит на первом месте в моей личной шкале ценностей. Станислав Лем писал: «Цивилизация начинается с проточной воды. Человек чувствует себя соответственно состоянию его кожи». Однако до душа приходится побороться с последствиями вчерашнего очищения организма, но прием закрепляющих препаратов обходится уже без всякой боли и проблем. Надо только успеть добежать.

После обеда решаюсь на прогулку по госпитальному парку. Дышится прекрасно. Вековые липы и ели, красивейшие клены, березы и ивы. Цветут гортензии, розы и шиповник. С радостью сообщаю жене, что девушки в коротеньких шортиках продолжают вызывать у меня неподдельный интерес, но позитивной реакции с ее стороны не следует.

Никакой боли. Похоже, операция «Шмерц» – всё, связанное с реальной болью – успешно завершена.

День десятый – избавительный

Сегодня всё полно неожиданностей. С утра отвели на контрастный рентген для проверки герметичности уретры, объявили положительный результат и удалили самый дискомфортный катетер.

Затем меня отцепили от огромного мешка-контейнера для сбора жидкости, висящего на передвижном штативе, и подключили к мобильному контейнеру, закрепленному на голени. И, наконец, отключили от подвесных систем подачи жидких медикаментов. Всё! Я автономен, в движениях почти не ограничен.

С удовольствием завершаю этот дневник. Дальнейшее восстановление – дело времени и дисциплины, не допускающей физических перегрузок.

P.S

Боль всё же настигла меня достаточно жестко и неожиданно. Когда все контейнеры-сборники были сняты, оказалось, что нужно заново научиться освобождаться от лишней жидкости естественным путем. И всё повторилось, как в первые дни после операции: вопли, крики, страдания. И опять Профессор оказался на высоте: обследовал, объяснил, раскачал и сказал, что билеты на самолет менять не надо.

Специальная благодарность докторам Олегу и Анастасии за наставление меня на путь истинный.

Исключительная благодарность Профессору и его команде за высочайший профессионализм и блестящее исполнение работы.

Особая благодарность Родиону и его команде за отличную организацию и внимательное отношение.

Отдельная благодарность медсестрам Александре, Саре, Эльке, Катрин и Зине, терпеливо и деликатно помогавшим мне во всех ситуациях.

Огромное спасибо моим родным, близким и друзьям, поддержавшим и помогавшим мне в этой борьбе.

И, как говорится, спасибо Академии…

Эссен, Дюссельдорф, Москва.

Август 2013 г.