Читать книгу Толмач - Михаил Гиголашвили - Страница 7

Дорогой друг, спасибо за письмо. Вот и еще одна Пасха дарована нам! Я и тебя, и себя троекратно целую и обнимаю: «Христос воскресе! Воистину воскресе!» Он за нас на кресте умер, взял наши грехи. А мы, рохли-тюфяки, ничьих грехов на себя не берем – своих в достатке. Мы богу только всякими глупостями досаждаем. Да и чем заняты, господи?.. Убиваем-режем кого?.. Ты рифму-вертихвостку всю жизнь ловишь, я краски смешиваю, грязь развожу и деньги на холсты только зря трачу. Маламзя мы ползучая, тюти-растюти. Ну чем бог нам, таким дубиналам недоделанным, помочь может?.. И как вообще это хитро придумано – все свои грехи богу перепроваживать?..

Кстати, интересно, как думаешь: Христос взял только те грехи, которые были на тот момент совершены людьми, или вообще все, включая и будущие, которые потом будут делаться?.. Народ, очевидно, как-то превратно понял и вовсю разошелся: раз, мол, все сзади-спереди искуплено, полная индульгенция выписана, то чего тогда жаться, себя стеснять – пей, гуляй, веселись, греши, бей и режь, куражься и подличай, человек, за все уже по счетам наперед уплочено и даже заново но лито, можно дальше между собой войны и бойни вести, распри стряпать или мировое добро огнем и мечом насаждать, кому что нравится!..

Я лично и тому уже рад, что бог, жизнь подарив, не поставил меня в звериную пищевую цепочку, где все друг друга день и ночь убивают и жрут в виде мяса и протеинов, если утром кого-нибудь не съешь – то к вечеру тебя самого съедят… А может, вообще правы атеисты: бог не умер, а просто не рождался, даже и не думал рождаться (хаос жизни на земле убедительно доказывает отсутствие разума на небе), поэтому главный вопрос не о том, есть ли жизнь после смерти, а какова твоя жизнь до смерти?..

Опять таскался по шарлатанам. От Ухогорлоноса новую версию слышал: это мол, у вас в голове от трамвайных проводов звенит. Разве я не говорил тебе, что переехал?.. На прежнем месте жить больше нельзя было, пришлось снять подвал – гибрид норы с дырой. Ныра, короче, но большая. Но и трамвай на уровне ушей ходит. Свой скарб, рамки-подрамники, сюда перетащил. Так и живу, крыса подвальная. Может, и права эта противная ехидна – от проводов звенит и в голову резонирует?.. Во сне даже видел, будто мы с тобой стоим где-то под линией высоковольтных передач, ты в грязные пиалы горячую водку строго поровну разливаешь и почему-то за сфинкса в Африке пьешь – мол, долгой ему жизни, чтоб он не чихал, а то клубы пыли и песка поднимает, по утрам дышать нечем…

Утром по телефону Ухогорлоносу сон рассказал, а он смеется: «Вы что думаете, психика у вас в порядке?» Пошуршал своей книжкой и вычитал: «Нет лекарства от всех болезней, но есть болезни для всех лекарств. Среди причин тиннитуса можно выделить разные инфекции, отравления, травмы черепа, изменения в шейных позвонках, нарушения положения челюсти». Ну спасибо, теперь знаю, что к чему. Зевнул слишком широко – вот челюсть и съехала. Или шею отлежал. Или упал в ванной – и готово. Ну и гады эти врачи!.. Ведь и кошке известно, что любое лечение состоит в отнятии лишнего и прибавлении недостающего. А они что делают?.. Отнимут последнее – и прибавят лишнее. Вот и результат.

В общем, жизнь треплет. А трамвай действительно вровень с моим окошком стучит, обе остановки хорошо видны. И каждый раз можно наблюдать, как опаздывающие ноги к вагонам бегут. Захватывающее зрелище!.. Думаю тут видеокамеру поставить, а потом пленку на ТВ продать, warum nicht?

Сейчас, к слову, тут скрытая камера – самая популярная вещь. Ею шефы за своим персоналом тайно следят. А потом самое интересное на ТВ просачивается. Интересно, что люди делают, когда за ними (по их мнению) никто не наблюдает.

Секретарши все больше на копировальную машину без трусов садятся, ксероксы со своих мохнаток снимают. Или соседке по рабочему месту в бутерброд плюют, пока та в туалет выходит. Или по карманам пальто шарят. Одна работница вообще умудрилась в окно содержимое чужой сумочки вытряхнуть. А другая референтка со злости шефу на диван помочилась, да так хитро – подушку подняла, пописала и подушку назад положила: пусть, мол, источник запаха ищет. Это надо же додуматься!.. В наши мужские мозолистые мозги такое ни за что бы не влезло…

Впрочем, вру, мужики еще похлеще делают: повара сморкаются в супы, харкают в соусы, мочатся в бачки с кофе, пекари запекают всякую дрянь в булки, официанты с тарелок еду в новые порции сгребают и пепел на готовые салаты стряхивают – жрите, мол, буржуи!.. Иные служащие коньяк втихую лакают, иные просто спят, как суслики. Один сосисочник, сидя без клиентов в своем пустом кафе, даже умудрился от нечего делать в бочонок с кетчупом сдрочить. Чего только от скуки и плохой погоды не сделаешь!..

А погода на Пасху тут, в Европе, исключительно мерзкая: дождь, слякоть, туман, буран, дурман. Если солнце – это жизнь, то в Северной Европе жизнь еще не зародилась. И вообще странно, но факт: чем страна цивилизованнее, тем отвратительнее в ней погода. Очевидно, от холода и дождей прячась, люди прогресс вперед двигать стали – а что еще делать, когда за окном ливмя льет и снега по крыши?.. Поневоле за книжки возьмешься, начнешь думать, как непогоду победить и природу усмирить. А на юге что?.. Лежи себе круглый год в сиесте на берегу синего моря и ешь финики и оливки, что на голову сыплются. Так прогресс на север сместился, а юг загнил.

Мне про это много чего сосед-немец Монстрадамус рассказывал, как немцы всех людей на две расы поделили: умные с севера и звероподобные – с юга, и умные северные должны править диким югом, на что я ему отвечал, что немцы части света попутали, не туда смотрели, вот Восток их и прихлопнул, но он обычно не успокаивался и начинал в пример всякие аферистские греции-италии ставить, предрекая, что Евросоюз с ними еще наплачется, им же ни в чем доверять нельзя, они генетические воры уже от одной жары, при которой работать очень трудно, а красть – очень легко.

И вообще – по прогнозам немецкого ТВ на бедную Германию отовсюду смерчи, дожди и холодные массы надвигаются. Между строк это надо понимать так, что вообще-то над нашей хорошей Германией всегда солнце светит, но вот плохие соседи гадят: из Норвегии дожди стеной идут, Атлантика вечными штормами грозит, с побережья Франции тучи наползают (чего еще от лягушатников ждать?), со стороны Польши постоянно злые ветры дуют, из проклятой Англии, вместе с ящуром, коровьим бешенством и свиной чумой, вечные туманы плывут, из Италии сыростью тянет (неймется макаронникам), даже из Австрии отдельные дождевые облака являются (казалось бы, свои братья-сосисочники, ан нет, туда же, гадить и подсиживать). А в далеком Руссланде, в дикой Сибириен такой чудовищный циклон зарождается, что скоро конец. Бежать придется. Не знаешь случайно, какая на острове Пасхи на Пасху погода?.. Жаркенько, наверно. И конопля с кокой на опийном поле зеленеют… Мой сосед-немец собрался туда в отпуск. Не сидится немцам в Германии, пять раз в году в отпуск ездят, а полмиллиона немцев каждый год вообще уезжает восвояси. С немецкой пенсией всюду можно жить, как Гулливер среди лилипутов.

Странно, но весной дел в лагере поубавилось. Бирбаух впустил меня в здание, предупредив, что фрау Грюн в отпуске и фотками-пальцами занимается практикант Зигги.

– Он сейчас в третий отдел побежал, скоро будет. Ваше время пошло. Пейте спокойно кофе с коллегами! – подмигнул он и расписался на обходном. – К деньгам надо относиться с уважением, тогда и они тебя уважать будут… А бедность – это не только порок, но и позор, и срам! Бедный – что парализованный: глаза есть, а рук нету. Все хочет, а взять не может.

– Может-то он может, но не дают, – поправил я его, взял обходняк и отправился в комнату переводчиков.

Коллеги-арабы, Хуссейн и Рахим, уже пьют зеленый чай из замысловатого термоса, кидая в стаканчики живую мяту. Оба похожи на Саддама Хусейна. И оба в душе благодарны ему, но каждый по-своему. Рахим был послан на учебу в Европу, откуда уже не вернулся. А Хуссейну тиран так вовремя прищемил хвост, что тот успел сбежать и увезти вещдоки. Получил убежище и живет двадцать пять лет в Германии. Он изредка, под видом немецкого туриста, наведывается в Ирак навестить родню, но всегда испытывает дикий ужас в багдадском аэропорту: если его вычислят, ему не поздоровится – Саддам с дезертирами расправляется строго, а иногда даже и самолично, что бывает особенно мучительно. А сейчас он же и снабжает их работой – новыми беженцами. Словом, отец родной.

Увидев меня, арабы шумно поздоровались, усадили за стол, налили душистый чай и приступили к обычным расспросам. Больше всего они интересовались Сталиным: как при нем жил народ, когда простые люди жили лучше – раньше или теперь; уважают ли в России Горбачева и правда ли, что пятна на его голове похожи на Курильские острова; у какой из республик есть атомное оружие; что я думаю насчет Средней Азии; сколько сейчас стоят в России сигареты, почему русские пьют так много водки; где воруют больше, в Москве или Багдаде; был ли Путин шпионом КГБ и что делает сейчас Шеварднадзе.

Прихлебывая душистый чай, я отвечал как обычно, что Сталин мир от фашизма избавил, войну выиграл и Сибирь обустроил, а народ при нем жил хорошо и сплоченно шел от сохи к атому. Средняя зарплата была сто рублей, и всем хватало. Раньше народ жил лучше, а цеховики – хуже, а теперь наоборот: цеховики живут лучше, а народ – хуже. Горбачева не уважают, потому что Союз развалил и веками накопленное за бесценок спустил. А на голове у него, в виде укора, не все Курилы, а только та гряда, которую русские не хотят возвращать Японии. Атомное оружие есть у всех республик, если еще не продали налево. Насчет Средней Азии думаю, что со временем она отойдет к свирепым талибам, и они устроят в Самарканде свои стойбища. Сигареты в России стоят по-разному, смотря где и у кого покупать, а водки пьют много потому, что в России холодно и страшно, а водка согревает, придает силы и помогает спасаться от тиранов, воров и ОМОНа. И в Багдаде воровство никак не может быть выше, чем в Москве, потому что выше, чем в Москве, не бывает. Путин был не шпион, а резидент, а Шеварднадзе, как всегда, борется с коррупцией и даже для вида племянника жены посадил, но потом выпустил под давлением семьи.

Появился практикант Зигги, одетый в джинсу и замшевые шузы, волосы в бриллиантине. Из нагрудного кармана магнитофончик выглядывает, наушник на одном ухе сидит, другое свободно для общения. Он сказал, что арабов еще нет, как всегда опаздывают, так что начнем с русского. Мы перешли в музгостиную. Насвистывая и старательно проделывая все приготовления, Зигги рассказывал мне о том, что если у беженца руки влажные, то это значит, что он нервничает, а если холодные – то боится.

– А если холодные и влажные вместе?

– Это хуже всего. И нервничает, и боится.

– Все нервничают. И ты бы нервничал.

– Понятно.

Исчерпав запас практикантской премудрости, Зиги дал мне просмотреть дело, а сам ушел в приемную.

фамилия: Шварц

имя: Дмитрий

год рождения: 1978

место рождения: с. Новое, Казахстан

национальность: немец

язык/и: русский / казахский

вероисповедание: лютеранин

«Дата въезда в Германию – двухлетней давности…» – удивился я, но, перечитав данные, понял, что это казахстанский немец. Ему-то что тут надо? Они же въезжают официально и легально?.. И этим контингентом занимается, кажется, другое ведомство?.. Знаю, потому что пришлось пару лет прожить бок о бок с такой семьей – это была еще та семейка!.. Они приехали откуда-то из-под Джамбула. К паровозу – столетней бабушке-немке Эльзе Карловне – был прицеплен состав из двадцати двух детей, внуков и правнуков с раскосыми глазами и генетически кривыми (от лошадей) ногами. Казахской крови было явно больше. В Германии они сняли два дома и продолжали жить общим кланом: варили в тазах суп из конины (специально привозили из Франции), лепили тысячами манты, мариновали морковь на корейский лад и тщательно справляли все дни рождения и праздники (как немецкие, так и советские). Жили весело, а занимались в основном тем, что на разные лады обманывали Германию по социальным линиям. Например, ушлые внуки заставляли бедную Эльзу Карловну пи́сать и какать под себя, чтобы доказать комиссии, что дело плохо, нужно больше денег по уходу. А правнуки даже умудрились вытатуировать на руке у старушки цифры, выдав ее за узницу концлагеря, за это получили добавочное возмещение, тут же купили «Мерседес», который и разбили о первое дерево.

Зигги ввел низкого, плотного и коренастого парня в кожаном жилете на голое тело и черных кожаных джинсах. На шее, пальцах и во рту блестит золото. Он энергично пожал мне руку:

– Димок! – и резво сел перед поляроидом, вежливо отвечая Зигги: – Данке. Бите[11].

Зигги спросил у него, знает ли он немецкий.

– Айн бисхен[12], – охотно откликнулся Димок. – Жена бывшая, подлюка, научила. Ее родичи, гансы поганые, меж собой по-германски балакали. На курсы год ходил, но кроме «битте айн бит»[13] ничего не помню. Даже дни недели в башку не лезут. Зер шлехт[14].Какие-то слова знаю только. Понимать – чуток понимаю.

Мы занялись уточнением данных.

– Имя, фамилия правильно?

– Все путем.

– Лютеранин?

– Ну да, теперь вот лютером стал. А так в бога не верю. Херня все это. Нету никакого бога, все понт людей дурить. Как считаешь?

– Трудно сказать, – уклонился я от диспута. – Казахский хорошо знаешь?.. Стоит вписывать в данные?

– А чего его знать?.. Там у них три слова и есть всего. Темный народ. Нас в селе поровну всех было: косых, немчуры и русаков. Немчура лучше всех жила, вурст[15] делали и бир[16] варили. Русаки тоже ништяк хавали. А вот косые совсем крысы: в навозе спали, чтоб теплее, коровьи кишки ели и кошек вялили. И до Горбача все дружно жили, а потом перегрызлись. Ловить там нечего, одни чурки остались.

Зигги тем временем раскатал каточком чернила по полосе и велел Димку вымыть руки холодной водой, добавив, что именно холодная вода делает отпечатки пальцев четкими, а горячая, наоборот, расширяет руку, и отпечатки видны хуже, ибо линии сливаются между собой. А на фотокопии отпечатки вообще видны лучше, чем на оригинале, только не забыть кнопку «КОНТРАСТ» нажать. Видно, курс маленьких хитростей ему преподавал ушлый спец.

Димок стал отнекиваться:

– Да чего мыть?.. Я каждый день купаюсь… Е-мое, отпечатки!.. Что я, вор?.. Наин, их виль нихт![17] – начал было он, но Зигги споро управился с одной рукой и, переходя к другой, спросил:

– Кто он вообще?.. Откуда? Что ему у нас надо?

– Из Казахстана, русский немец. Он уже два года тут, – показал я ему дату въезда.

– Как два года? – остолбенел Зигги: – О, черт!.. Два года!

– А что такое?

– Как что?.. Если беженец не является к нам сразу по приезде, то он автоматически переходит в группу нелегально живущих, а это – другой контингент, которым занимается другое ведомство.

И Зигги, набрав чей-то номер, изложил суть проблемы, выслушал ответ:

– Понял… Да… Так и сделаем, – и попросил меня идти наверх, к Тилле: – Он разберется в этом казусе. Идите. И папку не забудьте.

– Курить не хочешь? – спросил я у Димка, зная, что спешить некуда (дела идут, контора пишет). Курить Димок, конечно, хотел.

– Ладно, покурите, – важно разрешил Зигги, вкладывая лист с отпечатками в сканер.

– Сто грамм тоже не помешали бы для храбрости?

– Клар[18], – ответил Димок. – Но мне нельзя, крыша едет. Я киксом занимаюсь, если что – въебу насмерть.

– Кикс?

– Ну, кикбоксинг.

– Это что за спорт?

– А такой: хуярь и пизди, куда можешь – и все. По рогам – и с копыт! Хороший спорт.

– Очень, – согласился я. – Но поднятие покрышек от грузовиков мне больше нравится.

– Рихтиг[19], тоже ништяк, – кивнул он, закуривая.

– А курить тебе можно?

– Да делай чего хочешь. У нас в секции все чего-нибудь нюхают или хавают. А два немца – так вообще фиксеры[20], на игле всю дорогу сидят. Главное – удар поставить, чтоб ногой сразу по башке попадать. У нас схватки быстро кончаются: раз-два – и готово!

И Димок, вдруг подпрыгнув, ударил ногой по календарю на стене, оставив на нем грязный след от подошвы.

– Ты что, сдурел? – удивился я.

– А что?.. У них много есть, другой повесят.

На балконе я узнал, что Димок в разводе и под судом, все жена-потаскуха виновата. Больше ничего узнать не удалось, потому что в комнату переводчиков ввалилось темное арабское семейство, за ним следовал коллега Хуссейн с горой папок в руках. Помахав мне через балконную дверь, он начал зычным голосом опрашивать небритых мужчин и забитых женщин, к которым жалась смуглая детвора. Сейчас Хуссейн был чем-то похож на своего тезку-тирана, когда тот ведет Военный Совет. Он так орал на перепуганных арабов, что дети подняли плач, и мы поспешили уйти с балкона.

Тилле был не в духе, мельком кивнул, продолжая возиться с компьютером. Долго налаживал диктофон, внимательно изучал паспорт, потом спросил, не включая диктофона:

– Дата въезда в Германию – два года назад. Почему?..

– Въехал как потомок немца-переселенца, по параграфу 8.

– Шварц. Это ваша фамилия?

Димок живо отозвался:

– Это жены-хуры[21] фамилия.

– А ваша фамилия как?

– Семёночкин.

– Sе-mjo-nоtsch-kin… Уф, трудно… Китайские даже легче. Недавно вот целая цистерна китайцев сдалась. Как селедки друг на друге, под видом мазута, от Харбина до Берлина, тряслись, трое не выдержали, задохнулись, так с трупами и ехали… Ну ладно, продолжим. Паспорт казахстанский. Срок паспорта истекает в этом году, а срок визы – через три месяца. А въехали вы в Германию вообще два года назад. Что вам тут надо?.. – поморщился Тилле.

Димок важно начал:

– Помогите, спрячьте!.. Я самбо, киксинг, спорт, могу хорошо драться!.. Битте!..

– Где семья?

– Нету жены. Капут. Развод. Разошлись. – И Димок для убедительности раздвинул руки до краев стола. – Я ее муттер-мать прибил. Выпила кровь, сука. Мне тогда еще восемнадцати не было, когда я ее утюгом ухнул. Условно трояк вмазали. Вот и маюсь.

– В чем вообще дело? – не понял Тилле. – Что вам от нас надо?

Димок сгорбился, явно готовясь к исповеди:

– Да как сказать… Где начать… С чего начать, не знаю…

– Что?..

– Не знает, с чего начать.

– Пусть покороче и по существу. Русские любят долго рассуждать. А мне еще на совещание ехать. В чем суть?

– А суть такая, что я всех их мать ебал, фашистов! – твердо ответил на это Димок, стукнув мозолистым кулаком по столу.

Тилле насторожился, услышав знакомое слово:

– Нас ругает? Мы фашисты?

– Нет, семью. Тещу свою.

Димок с горестным видом полез за сигаретами.

– Тут курить нельзя, – предупредил Тилле.

– Тогда выйду. Устал. Волнуюсь. Паузе, битте, – добавил он. – Очень прошу выйти на минуту.

Тилле кивнул и повернулся к компьютеру, бросив:

– Перерыв пять минут! Пусть соберется с мыслями. Он немецкий знает?

– Говорит, на немке был женат. Кое-какие слова знает, – ответил я.

– Ясно. Он просто боится, что ему визу не продлят, раз он в разводе, – предположил Тилле. – Идите, взгляните, что он там делает…

В коридоре мы встали у окна. Димок нервничал, ходил туда-сюда.

– Димок, я тоже что-то не понимаю. Что ты от них хочешь? – Я кивнул на дверь кабинета.

– Развод, суд. Что дальше будет – неизвестно. Виза нужна.

– И ты думаешь, что они дадут тебе политубежище?

– Пробирен[22] можно. А что, шансов нет?..

Я пожал плечами:

– Какие могут быть шансы?.. Кто тебя преследовал?..

– Теща!.. Жаль, не добил. Она весь развод и сварганила, сука.

Он плюнул в окно и швырнул окурок – тот попал прямо на капот сверкающей «Ауди».

– Ты чего, ошалел, Димок?..

Окурок тлел. От капота начал подниматься дымок.

– Ничего не будет, спецпокрытие.

В кабинете Тилле включил диктофон и продолжил:

– Родители живы?.. Нет?.. Прочерк. Братья-сестры есть?.. Нет?.. Отлично. В армии служили?.. Нет?.. Почему?.. Освобожден по здоровью?.. Но он же спортсмен?.. А, плоскостопие, понятно… Где работал?.. Слесарь в автомастерской. Запишем… Ну, а теперь расскажите о причинах, почему вы пришли в этот кабинет. Что вам надо?

– Я человек тихий. Но если меня замкнет – тогда все, плохо дело…

Тилле, видя, что опять начинается долгая предыстория, посмотрел на часы и сказал мне:

– Пожалуйста, переводите по предложениям. Может быть, так он будет короче говорить.

– Он говорит, чтоб по предложениям переводить. Говори от точки до точки, пунктиром, – сказал я Димку.

Он кивнул:

– Гоню пунктиром. Женился на русской немке. Баба ничего была. Семья – здоровая, в войну выслана. Но у всех их в паспортах стояло «русский» – и рыбку съесть, и на хер сесть. А я только женился. Вижу – надо что-то делать. Продал хату, дал баксы баблососам из ментовки, они переписали паспорта на немцев, все стали дойчи. Вначале выехали мы с моей нутой[23] и ее сестра с семьей. Там осталась теща – ее мужа, Додика, не выпускали, он в молодости на атомном реакторе полгода буфетчиком работал. Потом выпустили. Вот приперлась эта сучья теща со своим жидом Додиком. Села на социал, вонунг[24]