Читать книгу Маневры памяти (сборник) - Михаил Глинка - Страница 9

Абсолютно вылетело из памяти, в каком месте Замка размещался наш класс, когда мы были на втором курсе. Кажется все же, что было это рядом с так называемым фойе старого клуба, то есть уже в той части Замка, что выходит своими окнами на Фонтанку. Детализация эта, впрочем, совершенно второстепенна…

Крутой поворот в нашей жизни приближался, но мы этого еще не знали, и третий курс наш прошел все еще в Инженерном замке. Наверно, мы уже были… точнее, мы уже стали готовы… еще точнее, уже подошли к сознательному и отчетливому ответу на главный вопрос – ту ли дорогу на всю жизнь выбираем.

Впрочем, от нашего ответа тогда уже мало что зависело.

С пятьдесят четвертого по пятьдесят седьмой год восточная часть Инженерного замка, обращенная к Фонтанке, и южная, фасадная, вместе с растреллиевым конным Петром и аллеей, зовущейся почему-то Кленовой (на самом-то деле, она каштановая), были уже полностью приведены в послевоенный порядок, а кое-что внутри Замка – и в дворцовый блеск. И, может быть, по этой самой причине, а еще по загадочному попустительству командования военно-морских учебных заведений (вмузов) именно с того самого времени Замок становится если и не главным центром, то уж одним из главных танцевально-привлекательных ориентиров для питерских девушек самого разного образа мыслей, не говоря уже о заниженной социальной ответственности. Да и то сказать – в пятьдесят пятом – пятьдесят седьмом, и при этом фактически еженедельно, закатывались тут такие вечера, что, чуть было не сказал, балы… Хотя какие балы? – скорее, самые настоящие сеансы джазового изыска, которые для спокойствия кого-то наверху именовались словами «танцевальные вечера», что в рассуждении хлопотного для городской комендатуры окончания субботнего дня было чрезвычайно успокоительно-уместным. Это ж не водку жрать в удаленных от центра города общежитиях, а сообща слушать оркестр. Ну и потанцевать, конечно, здесь же, то есть в ста метрах от городской комендатуры… Да о чем речь, товарищи, все под контролем, и командование училища абсолютно в курсе происходящего. И у нас тут не какой-нибудь Мраморный зал, где творится неизвестно что…[9] Не исключено, что именно репутация Мраморного зала, несомненно казавшаяся тем, кто занимался в городе утрамбовкой идеологической мостовой, местами довольно шаткой (все эти узкие брючки, прически «ирокез», доходящий до акробатики рок-энд-ролл и т. п.), в какой-то мере способствовала той атмосфере попутного ветерка, что возникла при появлении, если не сказать открытии, танцевальных сезонов в Инженерном замке. Полная легальность этих вечеров, ни намека на спиртное, военная организация, где чуть что не так – под рукой не какие-то неизвестно из кого набранные «комсомольские патрули», а собственные же курсанты, к тому же рукой подать до военной комендатуры, отлаженные (мало ли что?) линии связи, четкая дежурная служба – чего еще желать? И в Инженерном замке, в его обращенной к Фонтанке музейно отреставрированной половине, как-то без лишнего шума и даже простого оповещения, без афиш и претензий на новшество возникло нечто, заурядно именовавшееся «вечерами отдыха». Для тех, кто должен был за всем новеньким, и в особенности пахнущим идеологией, наблюдать, а затем по всем пунктам отчитаться, проблем, видимо, не возникло.

– Еще одна военно-морская танцплощадка? Где?

– В Замке.

– Проехали…

И уже на одном из первых вечеров – тут бы не ошибиться в датировке – возможно, с этого и началось, и то была первая проба несколько иной, чем повсюду в городе, джазовой струи. И помнится, что когда без всякой помпы на сцену огромного, заполненного нашими синими воротниками и самыми разными платьицами зала вышел худощавый человек с саксофоном, вся толпа затихла. Человек был одет в заношенный и обмятый по его в нескольких местах словно складывающейся фигуре невиданно замечательный и специализированно тесный пиджак. Связанный с хозяином узкой спецлямкой музыкальный инструмент его двумя своими немыслимыми изгибами был до странности похож на хозяина. А тот, ответно, на свой инструмент. Саксофонисту очевидно не было еще и пятидесяти, но лицо его, нераспознаваемое и значительное, уже целиком состояло из бугров и складок. Это был утесовец Орест Кандат – абсолютно знаковая фигура в истории питерского джаза середины пятидесятых. От страстной борьбы и полного соития этих двух действующих лиц – человека и саксофона – под их же музыку было не оторвать глаз. Через две-три сольных мелодии вышла к микрофону и солистка – молоденькая, но уже все более знаменитая Нонна Суханова… Колоратура ее репертуара слегка отдавала негритянской, слова были трогательно питерскими…

Почти вся западная сторона Замка, то есть выходящая на Садовую улицу, включая церковь, оставалась в это время еще чуть ли не в блокадной фазе своего состояния. В большей части этой стороны Замка центрального отопления тогда еще не было, и учебное помещение нашего взвода (или класса) в первую зиму (1954–55) помещалось именно здесь.[10] Тут была круглая, смахивающая на домашнюю, печка, истопить которую еще до начала занятий было обязанностью дежурного. Для доставки дров, как уверенно подтвердили через пятьдесят лет двое моих однокурсников, у нас была веревка. Так как оба стали впоследствии лауреатами, к их словам, вероятно, стоит отнестись с доверием, хотя откуда, из какого подвала мы тогда носили дрова – вот избирательность памяти! – не помнили даже они… Зато мы все трое, при этом с некоторым изумлением по поводу полного нашего равнодушия в те годы к самому этому факту, вспомнили другое – от тех покоев второго этажа, в которых за полтора века до нашего появления в Замке был убит Павел I, нас в том учебном году отделял только потолок.