Читать книгу Огненная кровь - Михаил Горожанин - Страница 5

Наши дни.

Россия.

Ближнее Подмосковье.

День начинался скверно.

Во-первых, будильника на телефоне она не услышала. Во-вторых, обнаружилось, что кончилась зубная паста. Угрюмо пошелестев пустой щеткой по зубам, Милада прополоскала рот и уставилась на свое отражение в круглом зеркале. Господи… Ну и видок… Встрепанные волосы. Круги под глазами. Мда… С интернетом пора завязывать. А, и черт с ним! Не на выданье, чай. Кто захочет, тот оценит. Отношение к жизни у нее всегда было немного наплевательское. В школе училась так себе, мама вечно выговаривала за неусидчивость. В институт поступила тяжело, еле-еле вытянув на проходной бал, училась на тройки, быстро поняв, что выбранная профессия модельера ей не очень интересна. Не затягивая, Милада импульсивно, как она делала все и всегда, бросила учебу и пошла на тренинги по продажам, после которых у нее обнаружился талант к этим самым продажам. Но теперь, уже немного пресытившись работой, она жалела, что не доучилась, и планировала все же получить высшее образование. Хотя планы были весьма туманными, потому что она толком так и не понимала пока, чего именно хочет.

Зевая, девушка вернулась в комнату и сделала пятьдесят приседаний. Покачала пресс, потом стала отжиматься. Хочется или не хочется, но расслабляться себе она не позволяла.

Пора было собираться. Милада, чертыхаясь, принялась искать мобильный телефон, с чего у нее традиционно начинались утренние сборы. Плюнув на это безнадежное занятие через несколько минут, добралась до домашнего телефона и набрала свой номер. Единственный, который помнила наизусть. Все остальные хранились в самом мобильнике, с копией на компьютере и в электронной почте. На всякий случай. Память у неё всегда была – никакая.

В трубке заиграла музыка, и тут же откуда-то из-под разложенного дивана раздался звонок. Милада, почти распластавшись на полу, вытащила телефон, который снова каким-то чудом оказался в самом труднодоступном углу, и взглянула на настенные часы.

Было пять минут девятого. Милада торопливо оделась, расчесала кое-как свою пышную гриву и торопливо накрасилась. Опять опоздаю, думала она, выбегая в прихожую и лихорадочно натягивая туфли. Выскочила за дверь и нервно зашарила по недрам сумки в поисках ключа.

– Опять опаздываешь? – добродушно спросил кто-то рядом.

Милада обернулась. Тетя Дуся, соседка из «однушки» напротив, курила «Вог» и усмехалась, глядя на нее.

– Да, – улыбнулась Милада, скребя пальцами по матерчатому дну среди необходимого женского барахла. – Опять проспала.

– А всё потому, что всё надеетесь на электронику! – тетя Дуся глубоко затянулась. – Вам, молодым, всё напихай в одну приблуду – вы и рады. Был бы у тебя старый будильник, железный, с двумя круглыми колокольчиками – хрен бы ты проспала! – Соседка снова затянулась и выпустила в Миладу облако ароматного дыма. – А ключ-то, поди, опять на комоде оставила?

– Ой! – спохватилась Милада. – Наверняка…

Она заскочила в квартиру. На комоде, между двумя старенькими хрустальными вазами с букетами свежих роз, тускло поблескивала связка ключей. Вознеся мысленную хвалу соседке, Милада вылетела из квартиры и быстро заперла дверь. Тетя Дуся все еще стояла на площадке. В бигуди, старом махровом халате, она выглядела классическим персонажем советских комедий. Стряхивая пепел в прикрепленную к перилам консервную банку, она покачала головой, пристально глядя на Миладу.

– Как же можно жить такой несобранной? Не маленькая вроде девка уже… А вот живу рядом третий год и вижу – как дитё вечно… То забыла, это не вспомнила. Когда взрослеть-то будешь?

Милада вспомнила, что соседка постоянно приходит попросить спичек, соли или сахара, и хмыкнула. Кто еще несобранный. Сбегая вниз по лестнице, она крикнула на ходу:

– Не знаю! Скоро повзрослею, спасибо!

– Давай, беги, – отозвалась соседка. – Не торопись так. Может, начальство опоздает?

Дождешься от него, подумала Милада, выбегая на улицу и видя отъезжающий от остановки автобус. Ну вот. Теперь точно опоздаю, решила она. Уже не спеша подошла к остановке, посмотрела на часы. Если не будет маршрутки, автобуса ждать еще двадцать минут! Она в отчаянии закусила губу и нервно затопала ногой, начиная злиться. Машина! Ей нужна машина!

Ее неуравновешенный характер всегда был против нее. И вместо того, чтобы спокойно принять неизбежное и следовать ситуации, Милада начинала психовать. Правда, на этот раз причина была весьма убедительна: если бы не совещание, можно было бы так не нервничать. Но… Она закрыла глаза и представила себе разъяренное лицо генерального, орущего: «Медведовская! А ты знаешь, что я полтора часа жду твоего дурацкого отчета? Когда начнем работать?! К кадровику! Пиши заявление!». Кошмар!

– Эй, красавица! Не меня ждешь?

Милада открыла глаза и увидела красный «форд» с приветливо распахнутой дверцей.

– Серега! – обрадовалась она. – Ой, а ты до метро не подбросишь?

– Да хоть до рабочего места, – улыбнулся бывший возлюбленный. Он почти всегда улыбался, сколько Милада его знала. А знала без малого год.

Она села в машину, Серега включил поворотник, и «форд» плавно тронулся.

– Шеф задерживается, только вечером прилетит, опоздал на самолет. Так что я только зря в Домодедово мотался. Теперь надо убить четыре часа. Так что я в твоем полном распоряжении.

– Неловко как-то, – призналась Милада. – До работы-то…

Сергей рассмеялся.

– Ну, когда же ты начнешь жить в соответствии с народными пословицами? Дают – бери! Бьют – беги! Предки были мудрыми мужиками.

Милада усмехнулась.

– Мудрыми были предки-бабы. Сила русского народа – в женской мудрости и духе. Вам бы только щи похлебать, да мечом помахать.

– Не только, – необычайно серьезно возразил Серега. – Не только мечом.

Они рассмеялись. Он перешел на свой обычный полушутливый тон:

– Ну что, Милада, когда ж ты моею станешь?

– Насовсем? – с преувеличенной надеждой в голосе спросила Милада, распахнув глаза и захлопав ресницами в мнимом восторге. – Или это очередная попытка предложить мне почасовые забавы на годик?

Он смущенно замолчал, криво улыбаясь и глядя вперед, на дорогу. Милада опустила глаза на свои руки, теребящие ремень лежащей на коленях сумки, мускулистые, с набитыми костяшками. Да, не каждый день тебе предлагают руку и сердце, да еще так своеобразно. Она негромко ответила:

– Знаешь… Я не могу принять твои постоянные отлучки, твою засекреченную даже от женщины, которая рядом с тобой, работу.

– Но ведь…

– Да понимаю я все. Хоть ты и не колешься, но ведь явно в спецназе или еще где, ты на себя со стороны-то посмотри. Как двигаешься, как смотришь. Будто сканируешь всех…

Она помолчала.

– Тот год, несмотря ни на что, был очень многообещающим, и мне жаль, что так резко все прекратилось из-за твоего неожиданного и столь продолжительного отсутствия. Это тебе морячку надо какую-нибудь найти. Они привычные. Муж два месяца дома, десять в плавании. А она ждет. Я так жить не смогу и не хочу.

Сергей побарабанил пальцами по баранке.

– Не смогла и не стала. Ну, что ж… Жаль.

– И мне. Правда. Но извиняться за свое решение я не буду.

Всю оставшуюся дорогу они молчали, при этом Милада изредка смотрела на его точеный, слишком правильный профиль. Что-то в нем все-таки было особенное, то, по чему она все же скучала. Какая-то загадка, интрига. За год их встреч Милада так и не избавилась от ощущения, что он постоянно носит маску, что на самом деле совсем не такой.

Через почти пятьдесят минут мытарств по московским пробкам она вышла из машины и направилась к дверям офиса. Не услышав позади звуков удаляющегося автомобиля, не выдержала и обернулась. Сергей стоял рядом с «фордом» на коленях и протягивал к ней руки. Милада засмеялась.

– Шут.

– Моя королева! – воскликнул он.

– Спасибо тебе. Езжай, а то по пробкам пока доберешься, шеф частника начнет ловить. Начальство не любит опаздывать по несколько раз.

Она запнулась и посмотрела на часы, висящие в холле и видимые сквозь двойные стеклянные двери. Приехала вовремя. Черт. А начальство-то действительно опоздало! Только не ее, а Серегино. Ай да тетя Дуся! Прямо провидица!

Милада удивленно покачала головой и вошла в офис, приветливо кивнув охраннику, при виде ее расплывшемуся в улыбке. Торопливо поднимаясь по лестнице, Милада вытерла со лба пот. Ей было жарко. Правда, ей всегда и везде бывало жарко. Неожиданное предложение Сергея взволновало ее. Нет, конечно, она знала, что он к ней неравнодушен. У них даже был короткий, но бурный роман незадолго до ее перехода на третий курс института. Ну, не очень короткий, на год. Но всерьез о совместном будущем они – ну, по крайней мере, она – никогда не думали. А полтора года назад Серега просто взял и исчез. Срочная служебная командировка, как было написано в записке, которую она нашла утром, придя на кухню. «Прости. Срочно вызывают. Когда вернусь – не знаю, работа такая». Ни тебе «До свидания», ни «Люблю». И вот пару месяцев назад, после того, как Милада уже сумела убедить себя, что у нее все прошло, он появился снова. Сначала как виноватый возлюбленный, потом – хотя ее сердце едва не разорвалось в период адаптации – как друг. И вот – на тебе. Предложение руки и сердца, хоть и корявое. Но, единожды приняв решение, Милада обычно уже от него не отступала. Друг – значит друг.

Она вошла в офис, и к ней тут же устремилась Юля с ресепшена.

– Миладка! Бегом в переговорную! Шишки уже собрались.

Милада бросила на стул сумку, схватила со стола папку с отчетом. Перед дверью в переговорную отдышалась, поправила волосы, вновь свободно буйствующие черными волнами (купить, наконец, клевую серебряную заколку!), и степенно открыла дверь.

– Разрешите?

– Проходите, Медведовская. – Генеральный, он же Илья Александрович, по офисному прозвищу Кабан, жестом указал на место возле себя. И не поймешь, не то предложил сесть в кресло, не то показал, где надо делать «к ноге». Но все сразу встало на свои места: – Садиться не предлагаю, так как отчет не ждет, а мы – целых три минуты.

Чтоб ты подавился своей пунктуальностью, с досадой подумала Милада, жившая, как правило, по принципу «никогда не делай сегодня то, что можно отложить на завтра». Дала копии отчета генеральному и начальнику оптового отдела, зыркающим на нее из своих кресел, подошла к стенду и принялась отчитываться.

Через час, выжатая как лимон, она грустно проплелась к своему месту и рухнула в кресло. Женька Цветкова, соседка по столу, вечно жующая жевательную резинку, посмотрев на нее, сочувственно спросила:

– Сильно?

– Не говори, – вздохнула Милада. – Все плохо. Опять клиентов отбирают. Двоим забыла счета вовремя выставить, а за просрочку теперь они платить не станут.

– Такого не простят.

– Прямо в точку, – грустно вздохнула Милада. – Я с Кабаном уже поругалась. Не дает с фирмами договориться. Вообще, я на этой работе стала такая озлобленная, раздражительная, сама удивляюсь.

– Ага. Я тоже заметила, – Женька перехватила ее взгляд и засмеялась. – Это я о себе. У тебя-то вообще характер не подарок. Вечно с кем-то споришь, возмущаешься. Всегда тебе надо даже в самых простых вещах рогом упереться.

– Блин! Ну, вот такая я уродилась! – Милада загрустила. – Сама знаю, что встревать не надо, но меня вечно кто-то за язык тянет. У меня ж все проблемы в жизни из-за этого. Что-то не то ляпнула, куда-то не туда ввязалась, не о том поспорила, не с теми упрямилась, не тому в морду дала…

– Ну-ка, хватит трепаться! – раздался с другого конца комнаты строгий окрик старшего менеджера отдела, которого все за глаза называли Подсос, созвучно фамилии и сообразно поведению с руководством. – Не отвлекайтесь от работы!

Женька скривила высунувшемуся из-за офисной ширмы Подсосу рожу и надула жвачкой огромный пузырь. Милада показала ему язык. Старшего менеджера она, как и все, терпеть не могла.

– Козел брюхатый, – проворчала Женька и принялась демонстративно громко стучать по клавиатуре, вбивая в базу данные по клиенту. Милада тоже запустила программу и приготовилась к штурму очередных вершин оптовой торговли.

Именно в этот момент раздался звонок, который изменил всю ее жизнь.

* * *

– Привет, – послышался в трубке Оксанкин голос. – Ты не занята?

– Нет еще. Только с совещания, опять получила по самое не могу. Надо сегодня кому-нибудь морду набить, расслабиться. – Оксанка на другом конце линии хмыкнула. – Чего хотела?

– Слушай, а у тебя пока нет планов на выходные?

Милада на секунду задумалась.

– Вроде нет. – Тренировки по рукопашке в выходные не было, а выезжать она никуда не планировала.

– Может, тогда составишь компанию? Мне надо за город съездить. К бабушке.

– Пирожки отвезти? – не выдержала Милада.

– Ха-ха, очень смешно. Я серьезно.

– Я же знаю, что обе твои бабушки умерли. Я ж была у бабы Шуры на похоронах вместе с тобой. Откуда еще одна-то?

Оксанка помолчала.

– Ну… Она мне не бабушка… Про нее до сегодняшнего дня и не говорили ни разу. Мама сказала, что она моя прапрапрабабушка, представляешь!

– Прапрапрабабушка? – не поверила Милада. – Тогда ей, должно быть, лет двести.

– Знаю… – замялась Оксанка. – Но, понимаешь, мама сказала, что типа так и есть…

– Не может быть, – убежденно возразила Милада и язвительно добавила: – Официально зарегистрированный рекорд долгожительства – сто тридцать лет. Твоя прапрапра… Черт! Запутаюсь! Бабушка уже была бы мировой знаменитостью и купалась в лучах славы, да и ты вместе с ней.

– Догадываюсь. – Оксанка фыркнула. – Но мне это не нужно. Я и так красивая и любимая всеми.

– А у меня грудь больше!

– А у меня мозгов!

Они обе рассмеялись. Это была их традиционная шутка, еще со школы.

Милада в младших классах была страшненькая, нескладная, с вечно растрепанными волосами и разодранными коленками. Ее дразнили «лупоглазой» и «жабой» из-за огромных выпуклых карих глаз. Оксанка, напротив, с детства была куколкой, а не ребенком. Сероглазая платиновая блондинка с точеным лицом, вечный объект любви для мальчиков, непременная королева школьных огоньков и финалистка конкурсов красоты. Спустя много лет девушки как-то попытались, но так и не смогли вспомнить, когда и как начали дружить. Просто в какой-то момент красавица-Оксанка начала везде с собой таскать дурнушку Миладу. То ли для того, чтобы подчеркнуть свою яркую внешность контрастом, то ли просто пожалев ее. Причин пожалеть было достаточно.

Милада с детства обладала непостоянным и крайне вспыльчивым нравом, сверстники ее вечно донимали, а она постоянно ввязывалась из-за этого в потасовки. Ставила синяки, царапалась, разбивала носы, сама приходила с синяками, с выдранными клоками волос. Ее маму, Тамару Федотовну, всегда спокойную и абсолютно неконфликтную женщину, то и дело вызывали в школу, где в присутствии насупившейся и вечно растрепанной Милады чужие родители показывали своих побитых и изодранных чад и визгливо требовали от учителей принять меры. Мама смотрела на Миладу укоризненно, а та была готова провалиться сквозь землю от мысли, что подвела ее. Маму она очень любила, у них было полное взаимопонимание, но даже ей не могла доказать, что все оплеухи раздавала исключительно заслуженно. С Миладой никто толком не дружил, за исключением пары ребят, соседей по подъезду. Только у школьных хулиганов за свою драчливость она пользовалась определенным авторитетом. И когда Милада стала везде появляться вместе с Оксаной, многие удивлялись. Но, что бы ни двигало популярной у всех блондинкой, сдружились они очень быстро, и дружба сразу стала крепкой и настоящей, а не сложилась по принципу «королева-свита». Ближе к окончанию школы Миладу постигло волшебное возрастное преобразование. Нескладная девочка стала очень привлекательной девушкой, ничего не оставив от прежнего гадкого утенка, кроме характера. И подруги всегда были вместе – красивая какой-то скандинавской красотой Оксанка и смуглокожая, черноволосая Милада.

Вообще, они всегда были очень разными по характеру и по увлечениям. Оксана занималась живописью, прекрасно рисовала акварели, вечно участвовала либо готовилась к каким-то выставкам и смотрам, была отличницей и активисткой в школе, неизменно вела все линейки и праздники, и все ей пророчили судьбу модели или телеведущей. Милада училась, как правило, на тройки, несмотря на то, что в целом была неглупым ребенком. Из всех предметов только история давалась ей легко. Девочка обожала читать книги по истории, и ее знания зачастую даже превосходили материалы, дававшиеся в учебниках. Но ей не хватало усидчивости и недоставало терпения. Тамара Федотовна, очень много времени посвящавшая дочери, сетовала, что у нее есть множество талантов, которые она никак не развивала и не использовала. Милада неплохо сочиняла стихи, писала недурные рассказы. В пионерском лагере научилась бренчать на гитаре и заболела этим инструментом. В общем, умела всего понемножку. Но все дальнейшее развитие, по мнению мамы, убивала Миладина привычка азартно начинать что-то новое, быстро терять интерес и забрасывать дело незавершенным, хватаясь за что-то другое. Так что Милада для своего возраста знала и умела много, но все ее знания были крайне поверхностны. Единственное, что маме удалось до конца – это направить неуемную энергию дочери в правильное русло и дать ей, кроме любви к литературе, увлечение на всю жизнь. Устав от визитов в школу из-за драк, которые устраивала Милада, устав залечивать на дочери ссадины и гематомы, Тамара Федотовна отвела ее в секцию рукопашного боя «Десантник». И не прогадала. После пары недель стонов и привычных порывов бросить тренировки, Милада незаметно для себя втянулась. Спортзал стал ее вторым домом, она окрепла физически и нашла применение своим маленьким, а оттого особенно больно бьющим кулакам. Тренер Ваня, молодой парень, сам бывший спецназовец, сделавший искусство рукопашного боя смыслом жизни, быстро привил ей уверенность в собственных силах и необходимую сноровку. Единственное, что оказалось для него непосильной задачей – это подавить Миладину вспыльчивость. И еще Ваня довольно долго пытался преуспеть в другом – научить ее гасить ярость и гнев и контролировать себя. Но вскоре признал, что тут он почти бессилен.

После ее успехов в рукопашке, Миладу быстро перестали задирать. Как-то раз, когда они с Оксанкой шли домой, старшеклассник из их школы, шедший навстречу в окружении дружков, пошло и со смаком высказался насчет ярко проявившейся к тому времени женственности подруг. Через секунду он был сбит на землю подсечкой и в наступившей тишине Милада, надавив коленом ему на объемное не по возрасту пузо и отведя назад кулак для удара в нос, хрипло дыша, потребовала извинений. Парень извинился, при этом в свидетелях оказалось несколько шедших мимо учеников. История получила огласку, и на следующий день их встречали тем же составом, но уже намеренно. Угрюмая Милада отодвинула Оксанку за спину, пропустила первый удар в плечо, и у нее, как говорится, упало забрало. Все попытки самоконтроля моментально испарились, она почувствовала жар, заливающий лицо и отдававшийся в руках. Даже кожа, казалось, потемнела от ярости.

Когда Милада пришла в себя, левый глаз ее почти не открывался, костяшки кулаков были сбиты в кровь, а Оксанка, всхлипывая, оттаскивала ее от последнего, скорчившегося на асфальте противника.

После чего к подругам стали проявлять подчеркнутое уважение и свои, и те, кто учился в соседней школе. А Милада наконец почувствовала себя полноценным человеком.

– Короче, бабуле, и правда, вроде как годков за сотню. Мне и самой в это не верится, – продолжила Оксанка. – Но видишь ли какое дело… Мне двадцать три года, и ни разу моя мать мне не солгала.

Миладе пришлось молча согласиться, потому что она действительно знала Танечку – так мать Оксанки просила к ней обращаться – как патологически неспособного к вранью человека. Это, по идее, нужно было считать достоинством. Но Милада, сама любившая иногда приврать для красного словца – не видела в небольшой необходимой лжи ничего плохого и считала абсолютную честность крайне неудобной человеческой чертой.

– Ээээ… Ну ладно. Давай съездим. А зачем, кстати?

– Ну, я точно не знаю, мама не сказала… На экзамен какой-то вроде…

– Ммм… А Танечка последнее время как себя чувствует? Ни на что не жалуется? А прапрапрабабушка? На старости лет в школу поиграть захотелось?

– Слушай, Милад, мне вот, реально, ни хрена не смешно, – нервно проговорила Оксанка. – Я матери всегда доверяла. А она так и сказала: доченька, мол, надо поехать на экзамен, к Рябинушке на проверку. И лицо у нее при этом было…

– К кому? – не поняла Милада.

– К Рябинушке… – неуверенно повторила подружка. – Ну… Прапрапрабабушка на это имя отзывается…

– Мда… – протянула Милада. – Это, похоже, у вас семейное… Рябинушка, Танечка…

– Слышь, подруга! – разозлилась Оксанка. – Тебе все хихоньки да хаханьки, а я знаешь, как нервничаю?

– Ладно, расслабься. Хоть это звучит как полный бред, но съездим, конечно. Вместе. Я тебя на твоем загадочном экзамене, конечно, поддержу, но списывать, как обычно, не дам.

– Когда я у тебя списывала-то, двоечница? – с облегчением рассмеялась Оксанка. – Хорошо, спасибо. А то мне что-то не по себе. Одной как-то даже жутко ехать.

Милада увидела, как Подсос, вновь выглянув из-за ширмы, сделал страшное лицо и тыкает пальцем в часы.

– Ладно, Ксюх, мне сейчас некогда. В пятницу созвонимся.

– Хорошо. Я тебе наберу. Чао.

Оксанка отключилась, а Милада еще посидела пару минут, пытаясь представить, как подруга будет проходить неведомый экзамен у двухсотлетней бабушки в Подмосковье. Потом зазвонил телефон, она сняла трубку и снова с головой ушла в работу.

Однако весь остаток дня Милада то и дело возвращалась мыслями к утреннему разговору с подругой, ломая голову, какой экзамен могла придумать для правнучки древняя родственница. В голову при этом стала лезть какая-то сатанинская чертовщина. Тайные обряды, простоволосые женщины в длинных рубахах, стоящие на коленях бормочущие заклинания, и прочая мистика. В итоге Милада пришла к выводу, что намечается непонятное, но, пожалуй, забавное приключение. Не опасное, это точно. Вряд ли Танечка послала бы Оксанку туда, если бы ожидала от престарелой бабули какой-нибудь пакости.

В пять позвонил Серега, уже освободившийся, и они договорились встретиться у метро, потому что Милада решила навестить маму, а он любезно согласился ее подвезти.

Когда они ехали по вечно загруженной МКАД к Киевскому шоссе, Милада задала ему вопрос, над которым думала вторую половину дня:

– Серега, а ты веришь в колдовство? В потустороннее что-нибудь?

– Верю.

Милада не ожидала от него такого быстрого и, тем более, положительного ответа. Сергей всегда представлялся ей прагматиком, человеком, современным во всем.

– А почему?

– Я думаю, человек не верит во что-то, пока не столкнется сам. Хотя и здесь действует извечное психологическое неприятие невозможного. Я не могу сказать «это невозможно», столкнувшись с тем, что я не могу объяснить с точки зрения человека двадцать первого века. А я сталкивался.

– Не умничай, а?

Некоторое время Сергей молчал, глядя на дорогу. Милада терпеливо дала ему собраться с мыслями.

– Я тебе никогда не рассказывал, – наконец заговорил он, – но я родился и рос в деревне, класса до четвертого, пока родители не получили квартиру во Внуково. Когда был маленьким, у нас в деревне было много живности. Бабушка держала кур, гусей, кроликов, поросенка, корову и даже лошадь.

– Ого, – удивилась Милада, – Да ты у нас просто какой-то кулацкий сын. Кулачок.

– Да, – усмехнулся Сергей, – Хозяйство было богатое. И это приносило мне, маленькому, одни несчастья. – Он улыбнулся воспоминаниям. – Все пацаны вечно торчали или на речке, или с удочкой на бочаге…

– На чем?

– Бочаг – это такой искусственно созданный пруд. Выкопанный. Рядом с каждой улицей в деревне была цепочка таких прудиков. Очень удобно. Вода в них была чистая, хоть и не питьевая. Так… С бочагами – всё?

– Да, да, – засмеялась Милада. – Рассказывай дальше.

– Так вот, я остановился на беззастенчиво используемом детском труде. Что мне вменялось в обязанности? Чистить клетки кроликам и класть им свежую траву. Это раз. Кроликов, кстати, я не очень любил, особенно когда один зверски больно укусил меня за палец. Так что друзей у меня среди них не было.

Милада взглянула на него, но Серега был совершенно серьезен.

– Кролики это раз. Потом, я должен был смешивать еду для поросенка. Знатный был свинтус, Лёнькой звали. С ним мы были приятелями. Как меня видел, сразу хрюкает, бежит, об ноги трется, как собака. И тут же набок плюхается – почеши, мол.

– А где тут колдовство? – не удержалась Милада.

– Не спеши, – наставительно прервал ее Серега, – мне необходимо сперва наладить контакт со своим прошлым. Так вот, продолжаю. Еще у нас была лошадь, Сонька. Вечно спящее животное. – Он усмехнулся. – Я, когда подрос, решил, что у нее было какое-то психическое заболевание. Тихая шизофрения, что ли. В общем, она была очень добрая и вялая. Моей обязанностью было расчесывать ей гриву и хвост. Волос у нее был длинный и грязно-белого цвета. – Он с улыбкой посмотрел на Миладу. – Первая блондинка в моей жизни.

Она отмахнулась от него и попросила:

– Давай уже про колдовство. Когда оно началось?

Сергей снова усмехнулся. Милада отметила про себя, что ей нравится, как он усмехается.

– А вот тогда и началось, в самый первый день, когда я Соньку расчесал. Да и не то чтобы это, прям, колдовство… Короче, не понравилось это дворовому.

– Кому? – Не поняла Милада.

Серега заговорил голосом Михаила Светина, маленького штатного мага из фильма «Чародеи»:

– Ну… Про домовых… Водяных… Вагонных… Слышали?

– Да, – улыбнулась Милада.

– Ну, а это Дворовый. Насколько я знаю, домашних духов в славянском деревенском хозяйстве несколько. Домовой, его все знают, охраняет избу. Половой – хранитель подпола и всякой там заначенной снеди и припасов. А дворовый – завхоз, соответственно, по двору. Двору, хлеву и прочим хозпостройкам. Так вот нашему дворовому не понравилось, как я Соньку причесал. И представляешь, пришел я утром в конюшню – а у Соньки грива и хвост в косички заплетены. Штук сто! А на них – бантики из обрывков ветоши.

– Тоже мне колдовство. Тебе годков-то сколь тогда было? Бабушка, видать, любила пошутить.

– Да уж, любила. Только знаешь, Миладка, с той ночи Сонька до самой смерти заплетенная ходила. Я ее каждый день расчесывал, а она каждое утро – с косичками. Интересно мне стало. Я и вправду подумал, что родственнички развлекаются. Начал экспериментировать. И караулил, и дверь запирал, и у лошади чуть ли не в кормушке ночевал. Но так никогда момента этого действа и не заметил. Обязательно засыпал, хоть на пять минут, а вырубался. Я даже гриву по прядям веревкой связывал, а веревку к своему запястью приматывал. Но ничего так и не почувствовал ни разу. А на утро всегда косички. С бантиками. И так несколько лет.

– А ты кому-нибудь рассказывал? – поинтересовалась Милада. – Я бы точно в себе не удержала, проговорилась!

– Конечно, рассказывал. Бабушке рассказывал, маме. Отец, я помню, на меня тогда как-то странно посмотрел, аккурат на следующий день после первого «заплетания». И я понял, что он знает. Ну… Или, по крайней мере, догадывается. Но отец был молчун, я с ним не больно-то откровенничал. Мама, в свою очередь, учила во всем слушаться бабушку. Бабушка же говорила, что испокон веку в нашем доме, который, кстати, еще до гражданской войны прадед поставил, хозяева жили. Что их чтить надо, и перечить нельзя, а то осерчают. А ежели разобидятся – скотину со свету сживут. Заморят. А то и пакостить начнут, по хозяйству мешать. Тогда совсем беда. Так что я выкинул все это из головы и привык.

– Ты сказал «хозяева»?

– Ну, духи домашние не любят, когда их называют придуманными людскими прозвищами, – пояснил Сергей, в задумчивости глядя на бесконечную дугу МКАДа. – «Домовой», «половой»… В старых домах принято говорить не «домовой», а «хозяин», «дедушка». Или же просто – «сам»! Это их устраивает. И еще бабушка у печки всегда блюдечко с молоком ставила для хозяина. Рядом с блюдцем нашего Барсика, самого типичнейшего Барсика на свете. И знаешь, что интересно? Этот непутевый кот, вечно ищущий, чего бы пожрать, никогда не посягал на это молоко. А скотина он был прожорливая – жуть!

Милада помолчала.

– А интересно, – решилась она, наконец, – можно как-то выяснить, живет домовой в доме или нет?

– Что, запугал я тебя? – рассмеялся Сергей.

– Нет, конечно, – поспешно ответила Милада. Не признаваться же сразу, что она почувствовала себя неуютно. Она-то ему поверила. Сразу. – Просто интересно.

– Не знаю, как у других, но в моей семье говорили, что можно проверить медными монетами. Подоплеку, признаться, не знаю, но вроде бы в укромном месте кладут пять монеток. Три – решками кверху, две – орлами. Если за три дня монеты будут перевернуты в одном порядке – значит, хозяин в доме. Хозяин беспорядка не любит. За человеком уборку в квартире он, конечно, делать не станет, скорее наоборот. Но монеты обязательно перевернет, для порядка. В современных квартирах домовых практически нет, если только жильцы не перевозили с собой.

– Слушай, точно! – обрадовано спохватилась Милада. – Мы, когда из совхоза от бабушки на квартиру переезжали, мама клала тапок за плиту и говорила что-то типа: «молодой домовой – идем со мной, старый – отпусти».

– Во-во, – кивнул Серега. – Упрощенный вариант.

– А потом на новой квартире тот тапок тридцать три дня за плитой лежал.

– Хозяин новое жилье обустраивал. Слушай, – Серега посмотрел на неё, – а что это ты о потустороннем заговорила?

Милада помолчала.

– Пока не могу сказать… Не обижайся, пожалуйста. Просто я сегодня вообще о всякой чертовщине целый день думаю.

Серега сначала как-то странно и внимательно посмотрел на нее, а потом рассмеялся:

– Так нужен такой муж, который от всякой чертовщины защитить сможет!

– Слушай, хватит на сегодня. Год вместе, два года врозь, полгода как приятели – и тут такая массированная атака. Давай включим музыку?

– Не вопрос. – Серега включил магнитолу и настроился на «Ретро FM». – Помнится, ты любишь старую музыку.

– Люблю, – согласилась Милада.

Оставшаяся часть пути прошла в молчании под хиты восьмидесятых.

Дома Милада с мамой пили чай, смотрели вместе телевизор.

– Кстати, мам, – вспомнила Милада, уже отправляясь спать, – я не смогу к бабушке с тобой в субботу съездить. Оксанка попросила ей помочь кое с чем.

– Ладно. Мы уже привыкли, что ты совхоз не любишь.

– Не обижайтесь. Скучно там просто. Неимоверно. Ты же знаешь, я там никогда ни с кем не дружила особо, да и спились они уже все… На улицах пусто, а с подростками костер на речке жечь я уже старовата…

– Ну конечно! – засмеялась мама. – Старушечка моя малолетняя.

– Не, мам, серьезно. С тобой и бабушкой весь вечер телек смотреть?

– А ты и так его весь вечер, небось, смотришь. Или в компьютере своем сидишь.

– Так вы вечно смотрите концерты всякие, Бабкину, там, Лещенко… Льва… Или банду эту нелепую из «Аншлага»… А мне что на них пялиться?

Мама дернула ее за ухо.

– Ладно, молодежь. Иди зубы чисти и спать. Завтра последний трудовой день на этой неделе.

– Лады.

Совершив в ванной все ритуальные телодвижения перед сном, Милада завалилась в свою старую скрипучую кровать, и некоторое время бездумно смотрела, как свет луны, падающий в окно, отражается от начищенного стального умбона[7] щита и от арбалета, которые висели над кроватью на крюках. Щит она сделала сама под чутким руководством Егора, когда состояла в реконструкторском клубе. Дощатая основа, настоящий, кованый умбон, кожаная обтяжка. В кои веки она сделала что-то старательно и добротно. Несмотря на многочисленные вмятины и трещины, щит прослужил ей верой и правдой много игр.

Реконструкция стала ее второй страстью после рукопашки, и это увлечение пришло намного позже. Но Милада окунулась в него с головой с тех пор, как увидела на празднике в честь Дня Города ребят в доспехах, красиво рубящихся на мечах. Ее душа, всегда тяготевшая к истории, моментально словно оказалась в прошлом, и Милада навсегда запомнила это чувство погружения. Когда весь окружающий современный мир словно подергивается дымкой, становится нереальным. После праздника она просто – как делала это всегда – подошла, поздоровалась и попросила научить ее фехтовать. Ребята оказались доброжелательными, и вскоре она уже делила вечера между спортзалом и подвалом, в котором размещался клуб исторической реконструкции.

Арбалет был подарком. Немного грубовато сработанное, но по-настоящему боевое и действительно страшное оружие с короткой дугой, сделанной из рессоры от «Москвича». Милада несколько раз брала его в деревню и даже научила маму стрелять из него. Девушка помнила свой первый выстрел, когда она взяла ложе слишком глубоко, так что кончики пальцев высунулись и оказались на траектории тетивы. Тогда, едва нажав скобу, Милада долго шипела от боли, глядя на стремительно опухающие кончики пальцев со сломанными ногтями. С тех пор самодельное, но грозное оружие служило ей несколько раз, когда отец с друзьями-охотниками брали ее с собой на уток.

С трудом разлепив глаза под громкое мамино «Вставай!», Милада быстро натянула белье, прошла в ванную и умылась ледяной водой.

– Иди завтракать! – раздался бодрый мамин голос с кухни. – Тебе выходить через двадцать минут! Не добудиться, соня!

Милада торопливо вытерла лицо вкусно пахнущим полотенцем. В этом есть своя прелесть – просыпаться у мамы. Дома Милада обычно просыпала, либо ей просто было лень готовить завтрак. От мамы же она всегда уезжала непременно сытой.

Позавтракав, она торопливо поблагодарила за угощение и быстренько накрасилась. Договорившись, что приедет на следующие выходные, Милада пошла на автобусную остановку.

День в офисе прошел как обычно: в ожидании выходных. Позвонила Танечка, Оксанкина мама, выразила благодарность, что Милада составит Оксаночке компанию в субботней поездке. Позвонила тетя Дуся, которая была на сутках, попросила, если не будет трудно, принести ее непутевому сыночку батон белого и пакет молока. Сёма, мол, с такого похмелья, что из дома выйти не может. Ключ, как обычно, под ковриком. Милада согласилась. Будучи уверенной, что с соседями надо поддерживать хорошие отношения, она выручала тетю Дусю периодически.

Позвонила Оксанка, и они договорились встретиться завтра в десять утра «на библиотеке, как обычно», заодно посетовала, что они мало теперь видятся из-за Миладиного переезда, и поклялись встречаться чаще.

Выпив с девчонками после работы пару бутылок «Миллера» в честь окончания еще одной трудовой недели, Милада вернулась домой практически уже в «выходном» настроении. Занеся болеющему Сёме продукты и поразившись в очередной раз тому, что с людьми делает водка, Милада вошла в свою однушку, скинула туфли и завалилась на диван. После душного транспорта и выпитого пива она впала в какое-то вяло-расслабленное состояние.

Автоматически включив телевизор, Милада слепо смотрела в экран и думала о завтрашней поездке, о которой не вспоминала весь день. Ей было жутко интересно, ну нахрена Ксюхе все-таки придется тащиться в такую даль, больше часа езды от Москвы? Оксанина мама была предельно серьезна и просила быть осторожнее. Осторожнее в чем? Чушь какая-то. Ладно, завтра увидим. Потом в ее расслабленной пивом голове всплыл вчерашний рассказ Сереги. Как же это, наверное, интересно – убедиться, что на самом деле существует нечто потустороннее.

Милада загорелась этой мыслью. А интересно, тетя Надя, алкоголичка, которую Милада никогда не видела, пока та была жива, но после смерти, которой мама выхлопотала ей эту квартиру – приводила сюда домового из деревни? Милада вскочила с дивана, подошла к комоду и принялась рыться в верхнем ящике. Через пять минут полновесной ругани на свет был извлечен красный шелковый мешочек из-под подарочного жемчужного ожерелья, привезенного из Китая маминым знакомым летчиком и подаренного Миладе на день рождения. Вернувшись на диван, девушка высыпала содержимое мешочка и разгребла блестящую кучку пальцами. Это были иностранные монеты, привезенные Миладой из турпоездок. Вот этот набор евро – с прошлогодней поездки на Крит с Оксанкой и их общими друзьями, за которую – Миладе в очередной раз стало стыдно – она не отдала от своей доли еще ни копейки… Вот эти – от новогодней ночи в Праге. Там было весело… И за нее она ничего, главное, не должна. Потратив на воспоминания около получаса, Милада вспомнила, почему полезла за монетами, и выудила из кучки пять медных американских центов. Задумчиво повертела их в пальцах, соображая, а потом, подойдя к окну, медленными и неуверенными движениями, выложила их на подоконник рядком. Два решкой, или кто там на них, вниз, три – вверх.

Постояла немного. Потом, пробормотав: «Медведовская, ты совсем уже съехала», распахнула настежь форточку и пошла на кухню, включить чайник. Вернулась в комнату, завалилась на диван отдохнуть и посмотреть телек.

Разбудил ее через два часа звонок в дверь. Милада пошла открывать, протирая на ходу глаза и зевая во весь рот. И как она умудрилась уснуть перед телеком, и не раздевшись? Это пиво и жара. Наверняка.

За дверью оказалась тетя Дуся с неизменной тонкой сигаретой в зубах.

– Милада, привет. Сколько я тебе должна?

– За что? – спросонья стормозила Милада. Тетя Дуся вздохнула.

– За хлеб и молоко.

– Ааа… Да ладно. Восемьдесят семь. Потом как-нибудь…

– Нет. Я так не люблю, – Тётя Дуся порылась в карманах халата и протянула Миладе восемь помятых червонцев и мелочь. Словно заранее сумму знала и приготовила. Посмотрела на берущую деньги девушку, не промелькнет ли на ее лице брезгливость? Нет, Милада была абсолютно спокойна. – Не люблю долгов. Да и тебе советую так легко к деньгам не относиться. Может статься, какой-нибудь полтиник тебе жизнь спасет.

Соседка снова вздохнула, заметив Миладину кривую улыбку. Видя, что девушка не спешит закрывать дверь, она глубоко затянулась и продолжала:

– Вы, молодые, совсем перестали ценить деньги. Больно легко они вам достаются. Все торгуете и торгуете. Сами ж ничего не делаете.

Милада усмехнулась:

– Какой-то американский финансист в прошлом веке сказал: «Десять долларов – тому, кто придумал, сто долларов – тому, кто сделал, и тысячу – тому, кто сумел продать».

– Вот-вот, – снова вздохнула соседка, – только доллары да Америка у вас на уме.

– Ну, зачем же так, – обиделась Милада. – Ничего подобного. Я патриотка, я родину люблю. За рубли работаю, российской продукцией торгую. В Америку не собираюсь.

– Ладно, ладно. – Тётя Дуся отошла к перилам и стряхнула пепел в прикрученную к ним консервную банку. – Все евреи говорят, что они патриоты.

– Тетя Дуся! – процедила Милада.

Черт! Я ведь даже не могу к ней обратиться по имени-отчеству, подумала она… Ммм… Евдокия… Эээ…

– Тетя Дуся, с чего вы взяли, что я еврейка? И потом, что вы имеете против евреев?

– Ты только не сердись, соседушка, – усмехнулась тетя Дуся, щурясь от сигаретного дыма. – Я не расистка. Только на русскую ты не больно-то похожа. Смугленькая, волос черный, глаза карие до черноты. Что в этом русского?

Милада улыбнулась, прислонясь к косяку, скрестила руки на груди. Разговор ее заинтересовал. Ей было интересно, что может сказать о ней самой чужой, в сущности, человек.

– Тогда, может быть, возьметесь определить мою национальность? – ехидно спросила она. Категоричное суждение соседки скорее позабавило ее, чем разозлило.

– Ну, что ж, давай попробуем, – тетя Дуся пристроилась у перил поудобнее, тоже скрестила руки с зажатой в пальцах сигаретой и, щурясь, принялась разглядывать девушку. Интересно, неожиданно подумала Милада, сколько ей лет?

– Еврейская кровь в тебе точно есть, уж больно ты чернявая, да и нос у тебя… Классический. – Милада машинально провела пальцами по носу. Ну да, не тоненький, подумаешь. Мужчинам нравится. – Скуластенькая, глаза чуточку, но раскосые, – продолжала соседка, склонив голову набок, словно разглядывала какую-нибудь диковинку. – Из-за того, что они у тебя такие большие, это почти незаметно. Думаю, татары либо мордва у тебя в роду были. – Милада с удивленным интересом слушала.

Тетя Дуся снова глубоко затянулась, окуталась облаком ароматного дыма.

– Ну и губки с подбородком выдают примесь хохлятской крови.

Она улыбнулась.

– Проверяй, соседка.

– Поразительно! – восхитилась Милада. – Как вы это делаете? Вам следователем надо работать!

– Может и надо, – засмеялась соседка. – Только, боюсь, не возьмут по возрасту.

– Итак, – подытожила Милада, – все правильно. Дедушка по маме – чистокровный украинец, потомственный. Прабабушка по маме – татарка, казанская. Папа отца никогда не знал, прожил всю жизнь с отчимом, с которым бабка с войны вернулась, беременная. Но она как-то проговорилась, что отец моего папы – мордвин. Комвзвода у них был. Бабка моя по папе как раз еврейка, снайпершей была в войну. До Берлина дошла! – гордо сообщила Милада.

– За что ж ты ее так не любишь? – Прищурилась соседка.

– С чего это? – удивилась Милада. – Люблю, конечно. Я папину родню всю люблю.

– Отчего ж она у тебя бабкой числится? Родителей – папа и мама зовешь. Родню по матери – дедушка, прабабушка. А отцовская мать у тебя – «бабка»? Что так?

Милада нерешительно потеребила волосы.

– Не знаю, – призналась она. – Привыкла. В нашей семье её по-другому не называли никогда… Мама ее не любит, потому что винит ее в смерти папы. И в том, что бабка его к себе привязала – дом, семью, мол, забыл совсем.

Соседка пристально смотрела на нее.

– Привязала? Наговором, что ли?

Милада ответила ей почти извиняющимся взглядом.

– Он и вправду дома редко бывал. С работы и на выходные в деревню всегда рвался. И вкалывал там день и ночь. Они с мамой из-за этого постоянно ругались. У бабки хозяйство и так было большое, жила одна, а то и дело скотины прикупала. А папа один ишачил, домой не ехал. Я его неделями не видела! Мама все время переживала, плакала. А папа все равно уезжал. Целовал ее в заплаканное лицо и уезжал.

Милада помолчала, задумавшись, вспоминая.

– Даже когда заболел уже, все равно туда уезжал. Мне, говорит, там дышится легче. – Она посмотрела на курящую соседку. – Между прочим, умер он от рака легких.

– А! – отмахнулась та. – Мне это не грозит. Я по-другому умру.

– Как можно знать про свою смерть? – удивилась Милада. – Тетя Дуся, вы что, ясновидящая? Сегодня вот, кстати, про начальство верно сказали!

– Нет, – улыбнулась соседка. – Не ясновидящая. Просто знаю.

– Ну… Можно позавидовать, – засмеялась Милада. – Знал бы, где упасть, соломки б постелил.

– Молодая ты, Милада, жизни не видала, – вздохнула тетя Дуся, – Свою смерть предотвратить нельзя. Она на роду писана. За тебя решена-определена. Ты только так это знание применить можешь, чтобы жизнь прожить лучше, да насыщенней в тот период, который отпущен. Живи и радуйся. Тебе, чувствую, долгая жизнь предстоит.

– Серьезно? – обрадовалась Милада. – А как вы узнали?

– С чего ты взяла? – возразила соседка. – Я просто предположила!

– Аааа… – разочарованно протянула Милада. – Я уж обрадовалась.

– Ладно, – тетя Дуся затушила сигарету. – Спасибо за помощь. Ты уж извини за хлопоты.

– Да не за что, – пожала плечами Милада, словно приходить в квартиру к отощавшему алкоголику, валяющемуся на заблеванном диване, для нее было нормальным времяпровождением. Соседка кивнула и закрыла дверь.

Милада вернулась в квартиру и заперлась. Потом запустила компьютер и решила расслабиться полчасика в любимой игре.

С трудом оторвавшись от монитора через четыре часа, Милада охнула, посмотрев на часы. Торопливо скинула одежду и нырнула в постель.

Поставив будильник в мобильнике на полвосьмого, она мгновенно уснула.