Читать книгу Кортес - Михаил Ишков - Страница 7

Посланец с юга, с одной из застав, расставленных вдоль морского побережья, добрался до Теночтитлана в первые дни месяца «уэн тосотли», что означало «долгий пост».

Месяц был посвящен богу Сентеотлу и древней покровительнице молодой кукурузы Чикомекоатл – им на этой священной неделе следовало приносить жертвы. Так оно и должно быть, прикинул гонец, теперь, когда на полях встала молодая кукуруза, земля должна любовно вскормить побеги, а для этого надо хорошенько поклониться могучему Сентеотлу. Затем зеленя следует вдосталь напоить дождем, а для этого придется задобрить Тлалока и всю его семейку, а также многочисленный род богинь кукурузы. И для всех церемоний требуются жертвы – людишек собирают по всем покоренным городам. Не плохо бы, прикинул гонец, по случаю такого неудачного года, всех этих ужасающих знамений, что случились в последнее время, устроить хорошую победоносную войну… Хотя бы против этих пришельцев, с вестью о новом появлении которых, о том, что они все-таки двинулись на север, он спешил в столицу. Тут его сердце сжалось от ужаса, словно холодная грязная рука жреца, вспоровшая ему брюхо, добралась и до этого священного комочка плоти. Он едва не вскрикнул… Хвала богам, успел опомниться – орать на дамбе, с юга ведущей в Теночтитлан, пугать крестьян, с утра пораньше копавшихся на своих, плавающих по водам озера Тескоко чинампам[21] – не дело. Этак можно угодить в руки надзирающих за порядком. Те могут обвинить в нарушении общественного порядка, доставить на сторожевой двор, и тогда весть, ради которой он на своих двоих, почти бегом, мчался ко дворцу будет доставлена с опозданием. Это еще более тяжкое преступление, чем вопли на дамбе, после чего ему точно не миновать жертвенного ножа.

Так что там насчет чужеземцев? Его мысли вновь метнулись к огромным, свободно бороздящими широкую морскую гладь холмам, чьи вершины осеняли белоснежные, вздувшиеся под напором ветра, прямоугольные флаги. Зрелище было невиданное, вгоняющее в оцепенение. Прибавьте к этому сообщение о недавней битве, случившейся в устье Табаско, во время которой бородатые люди, заселившие эти движущиеся по волнам горы, наголову разгромили орду этих диких варваров. Приложите сюда рассказы о чудовищных порождениях бога войны Уицилопочтли – существах четырехногих и двухголовых, о божественных змеях, изрыгающих грохот, дым и огонь, и в голове сама собой родится трезвенькая мысль. Ну их, этих чужеземцев! Непонятно, кем они посланы. Они там, на заставе, долго спорили и как опытные воины пришли к единодушному выводу – пощупать бородатых, конечно, следует. Если они люди и смертны, то следует захватить их в плен и принести в жертву богу ветра, ибо они безбоязненно святотатствуют. В Сеутле, например, выбросили из теокали[22] изображения Кецалькоатля или по-ихнему – Кукулькана. Если же они боги или посланцы богов и не ведают смерти, то надо им поклониться, принести дары, попытаться выяснить, зачем они появились в благословенной стране Мехико. В любом случае без большого количества жертв не обойдешься. Иначе как умилостивить богов?..

Был ранний час, и над обширной горной долиной, приютившей столицу и множество других больших городов, над безразмерной гладью озера Тескоко, трепетало низкое, окрашенное бирюзой небо. Уже посверкивали и розовели в солнечных лучах снеговые шапки Попокатепетля и Иштаксиуатля – их отблеск подкрашивал нижние края маленьких тучек, которые любят висеть над вулканами. Ниже вырисовывалась густая свинцовая завесь сплошных облаков, в той стороне – на востоке – было мрачно, уныло. Здесь же, среди синеющих, отдохнувших за ночь озерных вод, в виду светлых оголовков-храмов, воздвигнутых на вершинах ступенчатых пирамид, среди десятков пирог, стремящихся в город с товарами и съестными припасами, верениц носильщиков, шлепающих босыми ногами по каменным плитам – было поспокойней.

Крошечные зеленые островки постепенно собирались в подобие пригородов, изрезанных каналами – это были те же чинампы, только с помощью корней деревьев, уже вросших в илистое дно. Они намертво вставали вровень с соседями. За геометрической нарезкой кварталов следили особые чиновники. Здесь уже можно было заметить тростниковые крыши крестьянских хижин. Скоро убогие жилища сменили строения, стены которых были сложены из адобов[23]. Наконец дамба незаметно перешла в улицу, ограниченную с обеих сторон более нарядными домами – их стены были побелены или натерты толченой пемзой тускло-красного цвета.

Гонец прибавил шаг – до цели было совсем близко. Еще несколько кварталов, соединявшихся переброшенными через каналы мостами, и он очутился на центральной площади Теночтитлана, еще полупустой в этот ранний час. Редкие группки жрецов в темных одеяниях – волосы их были испачканы запекшейся кровью, уши изувечены во время церемоний – бродили по площади. Разжигали кадильницы, украшали гирляндами из цветов головы гигантских змей, которые снизу ограничивали балюстраду крутой лестницы, ведущей на верх пирамиды. Там, в лучах явившегося солнца серебристо посверкивали два храма. Справа от пирамиды возвышались стены, за которыми располагались покои правителя Анауака – «страны у вод» – Мотекухсомы Шойокоцина (Младшего.) Посланцу долго объясняли на заставе, как обойти дворец, в какие двери следует постучаться. Он немного запаздывал, и поэтому на сердце было неспокойно, однако служитель в высоком головном уборе из перьев, принявший послание правителя Куахтлы, не обратил на запыхавшегося и изо всех сил скрывавшегося тяжкие вдохи воина никакого внимания. Просмотрел послание и коротко бросил.

– Жди! – потом уже у порога двери ведущей в следующую комнату, за которой чуть просматривался внутренний дворик, добавил: – Снаружи…

Приказ был понятен. Гонец вышел на площадь, сел на корточки у стены, дожевал оставшийся кусок кукурузной лепешки. Позволил себе встать и добраться до источника с ключевой водой, которая хлестала через прорубь в глиняной трубе. Попил, вернулся на прежнее место, вновь присел на корточки – так и замер у стены.

Тени укорачивались на глазах, раскалялись каменные плиты, которыми был выложен пол на главной площади Теночтитлана. Солнечный свет густел, плотно ложился на стены дворца, покрытые каменной резьбой плоскости пирамид, на жертвенник, расположенный у спуска к каналу; на громадную стойку для черепов, разложенных там в строгом, по годам, месяцам и дням порядке. Воздух, пропитанный ароматом курящейся в кадильницах драгоценной камеди, пахучим дымком костров, уже заметно подрагивал, обнаруживал свою весомость и изначальную животворящую силу. Мир плыл перед глазами, терял реальность. Храмы Уицилопочтли и Тлалока, воздвигнутые на вершине пирамиды, казалось, отринули основание и воспарили в воздух. Еще мгновение – и волей небесных правителей они займут свое место на вершине Попокатепетля, раздадутся вширь и ввысь. Великие боги выйдут к жертвенному камню, что лежал между двумя храмами, глянут вниз, на раскалившуюся от зноя землю, на снующих на ней людишек… Что возвестят они в этот момент? Чем порадуют? Или выкажут гнев?..

В колеблющемся воздухе обрели живость, затрепетали таинственные символы священных календарей, выбитые на округлых каменных плитах, стоймя расставленных по периметру площади. – шел «Первый день тростника» – тринадцатый год с начала эры науа. Возле одной из плит, уложенных горизонтально, толпилась группа торговцев, каждый из которых размахивал длинным шестом с прикрепленным к нему ковшом с дымящимися благовониями. Видно, собрались в дальние края за товаром, вот и решили принести в жертву раба. Что-то они поскупились, выбрали какого-то немощного, худющего… Раб стоял, опустив голову, на его лице запеклась маска крайней усталости. А ведь отдохнуть после жертвоприношения, после того, как вырванное его сердце будет сожжено на священном огне, ему не придется. Четыре дня рабу придется добираться до царства мертвых, называемом Миктлан. Хватит ли у него сил пройти между двух гор, избежать нападения змеи и исполинского аллигатора, пересечь восемь пустынь, переправиться через широкую реку?.. Ох, не хватит! Но купцам до этого нет никакого дела – им лишь бы насытить Якатекутли, владыку указанного пути, чтобы тот обеспечил им безопасность в пути и выгодный обмен, а на повелителя царства мертвых Митлантекутли им плевать.

Ох, люди-человеки!.. Совсем от жадности головы потеряли.

Солнце перевалило за полдень, погрузилось в страну, где обитали женщины, погибшие во время родов. Это была почетная смерть – ведь они должны были одарить племя новыми воинами и теперь отдыхали в благодатном вечернем краю.

– Заходи! – чей-то голос оторвал гонца от созерцания.

Он послушно встал – в глазах поплыли радужные круги, члены пронзила острая боль – переступил через порог, прищурился. Тот же чиновник указал на дверь, ведущую в следующую комнату.

– Туда. Там накормят. Ты должен вымыться, тебя надушат, приведут голову в порядок, постригут… – чиновник внимательнее присмотрелся к посланцу с юга. Мелковат, жилист, сухопар, ребра торчат – если приглядеться, видно, как булькает сердце. Длинные волосы склеились в сосульки, покрылись пылью. По обнаженному смуглому телу тоже сплошь грязевые разводы. Из следопытов, по-видимому… Из отрядов охранения… Кто такого в боевой ряд поставит!.. Ходит плохо, долго, не умеет ждать. Прежде чем ступить, несколько мгновений приходил в себя – это никуда не годится. Хотя что с них взять, с южан. Тоже удовольствие – заниматься этим грязным скотом. Служитель вздохнул, задумался – если бы не важность сведений, которые он доставил с границы, стал бы он возиться с этим…

– Тебя позовут. Ты сам видел горы, шествующие по морю?

– Да, господин. Я следил за ними.

– Хорошо, ступай.

* * *

Кому послеполуденный отдых, а кому – головомойка.

С гонцом особенно не церемонились. После помывки кинули новую набедренную повязку и сандалии из сплетенных волокон агавы, кое-как надушили и приказали: «Ждать! «В девятом часу дня, ближе к закату, неожиданно прибежали два молодых дюжих воина, молча схватили гонца под мышки и поволокли через внутренний дворик в ворота. Следующий двор – просторный, с фонтаном и клумбами – был уставлен по периметру клетками, где в вечерней тишине нежились змеи. Было их здесь не перечесть! Завидев людей, некоторые из них подняли головы, зашипели. Скороход от страха и неожиданности невольно поджал ноги, но воины как будто не заметили тяжести живого тела. Далее в новый двор – здесь по клеткам были рассажены всякие звери. В ближайшей дрыхнул, свернувшись клубочком, дикий кот. Наконец притащили в какую-то скудно обставленную комнату и, постоянно понукая – быстрее, быстрее! – велели скинуть сандалии, накинуть скромный плащ из пальмовых листьев, предупредили, чтобы не смел поднимать голову, потом втолкнули в следующую комнату. Здесь его подхватили другие сильные руки, пригнули голову… Гонец совсем обмяк и, когда его отпустили, рухнул ниц. У стены в таких же плащах и набедренных повязках, склонив головы, стояли люди. Двое, нет, трое… Это были важные господа, пусть даже держались они скромно – глаз у скорохода был наметанный. Впереди возвышалась ширма из перьев – вся ее ширь представляла собой необыкновенно яркую картину, изображавшая победу взмывающего в воздух орла. В когтях царственная птица держала дикую мексиканскую кошку.

У посланника перехватило дыхание – за ширмой сам великий Мотекухсома… Зачем его пригласили? Что он, невзрачный, маленький человечек, знает такого, чего не было в послании правителя Куахтлы?

В этот момент из-за ширмы донесся тихий невнятный голос. Сверху кто-то – по-видимому, домоправитель тлатоани – возвестил.

– Подойди ближе.

Гонец тут же на четвереньках, не поднимая головы, поспешил вперед.

– Стой!

Он замер, затаил дыхание. Впереди что-то едва слышно зашуршало…

– Подними голову.

Вот этого скороход боялся более всего. Вдруг что-нибудь не понравится повелителю. Может, голову неправильно расчесал или тот сочтет, что взгляд у скорохода дерзкий. О дальнейшем он даже не смел задумываться.

– Подними голову.

Гонец осторожно глянул перед собой. В двух шагах от него, на возвышении, на низком широком ложе сидел великий Мотекухсома. Был он светлолик, на подбородке редкие длинные волосы. Это знак родства с богами, с великим Кецалькоатлем! Недаром про нынешнего правителя слава идет, что он весьма сведущ в тайных знаниях и люб богам.

Прищурившись, правитель терпеливо наблюдал за присланным с юга человеком, словно понимал, что тому надо дать время освоиться, прийти в себя – не каждый день простому воину доводилось лицезреть «того, кто общается с богами», и сам наполовину бог. Мысли человека, стоявшего перед ним на четвереньках, были понятны Мотекухсоме Шокойоцину. Ясным представлялось и будущее этого скорохода. Пройдут годы, он отслужит свой срок, получит право без меры глотать пульке[24]. Худо тогда придется его внукам. Налакавшись пульке до двух сотен кроликов, в который раз он будет рассказывать им о встрече с самим правителем. Те не будут знать, куда спрятаться от пьяного деда. Мотекухсома усмехнулся… Пусть рассказывает!

Между тем гонец перевел дух, ребра чуть заметно расширились и опали.

– Расскажи, что ты видел на морском берегу? – спросил Мотекухсома. Голос у него был тихий, окончания правитель сглатывал, так что приходилось внимательно прислушиваться к словам.

– Господин наш и повелитель, прости мою смелость. Я прибыл из Миктлана Куахтлы. Мне и тем, кто приписан к пограничной заставе, было поручено следить за морским побережьем. Я бродил по берегу и вдруг увидел нечто, напоминающее не то гору, не то большой холм, шевеливший морскую гладь и не пристающий к суше. За первой горой двигалась другая… Всего их было десяток и еще одна. Подобного мне не приходилось видеть, – гонец сделал небольшую паузу, сглотнул слюну, потом добавил: – Нам поручено охранять побережье, и я сразу поспешил к правителю Куахтлы. С той поры мы пребываем в тревоге.

– Похожи ли эти горы на большие лодки?

– Да, государь, я бы и назвал их пирогами, если бы не огромные куски полотна, натянутые на древесные стволы. Их надувает ветер, и потому они стремительно скользят по морю.

– Почему ты решил, что с помощью этих кусков материи пироги приходят в движение?

– Потому, государь, что, когда наступает тишь и полотнища опадают, пироги останавливаются. С них бросают камни на веревках, и они замирают, как привязанные, несмотря на прилив и отлив.

– Пользуются ли бородатые люди веслами?

– Да, великий… Я сам наблюдал, как с маленькой пироги, над которой был натянут кусок материи, напоминающий платок о трех углах, спустили весла, и она направилась к берегу.

– Когда это случилось?

– Как только стих ветер, государь.

– С какой целью?

– Набрать пресной воды, повелитель.

– Видел ли ты четырехногих и двухголовых чудовищ, принимавших участие в сражении при Табаско?

– Нет, мой повелитель. Я только слышал о них.

– Что еще ты можешь рассказать о пришельцах?

– Более ничего, государь. Я бдительно следил…

– Верю. Ступай…

Когда скорохода вывели из зала, наступила тишина. Мотекухсома выпрямился – так и застыл в неестественной позе. Люди у стены замерли. Наступила тишина.

– Свершилось! – наконец подал голос тлатоани. – Они пришли. Завтра волей богов объявляю заседание Государственного совета.

Потом он подозвал советника.

– Ты все записал? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Допросите гонца, пусть он расскажет все, что знает. Вплоть до самых мелких подробностей… К завтрашнему совещанию все бумаги должны быть готовы и прежде всего полный отчет о появлении чужеземцев в наших краях и дальних землях.

* * *

Должно быть, это действительно захватывающее зрелище – двигающиеся по морю горы. Вот что непонятно – чужеземцы разрушили храм могучего Кецалькоатля в Сеутле, и все равно бог ветра Ээкатл покорно наполняет стремительной силой их корабли. Вот в чем заключена тайна, ведь Ээкатл – всего лишь воплощение необоримого Кецалькоатля. Что позволяет пришельцам так легко добиваться победы в сражениях? Где разводят они этих невиданных, пышущих злобой, дымом, огнем и грохотом зверей? Откуда прибыли они, и что ждет теперь правителя страны у вод и все племя непобедимых тенчоков[25]? Если рассуждать здраво, то восток – именно с той стороны появились пришельцы – это край изобилия. Там правят повелитель дождя Тлалок и владыка туч Мишкоатл. Они суровы, но справедливы к людям. Если не пожалеть для них человеческой крови, то милость их становится безгранична… Так, так…

…Мотекухсома, закинув руки за голову, лежал на широком ложе. Рядом лежала наложница – полная, мягкая, с маленькой грудью, крепкой, как два початка кукурузы. Он любил проводить с ней зимние ночи. Женщина бывало потела, но все равно она так вкусно, до одури аппетитно, пахла. Была послушна и ненавязчива – случалось, иной раз понимала, о чем он толковал по ночам. О-о, иногда ему выпадали странные, наполненные неясным томлением, завораживающие тайным смыслом ночи. Тогда он прозревал и видел себя у подножия небесных чертогов великого Уицилопочтли или в облачном храме Тлалока, а то попадал в объятия самого Кецалькоатля. Случалось – и эти минуты были самыми жуткими и завораживающими – оставался один на один с богом «курящегося зеркала» – непостижимым и всесильным Тескатлипокой.

Повелитель много размышлял о божественных сущностях, их способности изливать на землю, в самую гущу хлопотливых, озабоченных бытием людей свет мудрости и знаний. Об одном из таких полночных откровений он всегда вспоминал с трепетом, даже писцам заикнуться об этом не решался.

Если продолжить мысль легендарного мудреца Несауалкойотля[26], бывшего когда-то, в другую эпоху, правителем Тескоко, то неизбежно придешь к выводу, что и бог войны, непобедимый Уицилопочтли, и не знающий границ Кецалькоатль, и громоподобный Тлалок всего лишь воплощения единой, неподвластной разумению силы, владеющей миром. Все божьи существа – лишь проявления ее изобильной, животворящей сущности. Имя бога по существу одно.

Тескатлипока!.. Владыка «курящегося зеркала».

Это был ошарашивающий вывод. Выходило, что и чужеземцы – не более чем порождение того же таинственного владетеля мира, и их жажда золота – только алчность, а поклонение деревяшке, сколоченной в форме креста, – то же воспевание Тескатлипоки, или как они его там называют…

Женщина не спала – ей, когда бодрствует тлатоани, не положено было спать. Нельзя в то же время мешать боговдохновенным раздумьям Мотекухсомы. Неожиданно правитель услышал тихие всхлипы. Этого еще не доставало! Он легонько ткнул женщину в бок – та сразу же повернулась к нему, запричитала громче, зашептала жарко.

– Во дворце только и говорит о завтрашнем совете. Что же теперь будет? Чужеземцы придут сюда? Обратят нас в рабство? Принесут в жертву? Убей их! Убей их сразу!.. Пусть их сердцами насытятся боги. Спроси у гадальщиков…

Тут же она поняла, что ляпнула запретное, в страхе прикрыла рот пухленькой ладошкой, выжидающе глянула на Мотекухсому. Щека у того дернулась, он коротко и тихо выдохнул:

– Вон!

Женщина моментально метнулась к порогу, там накинула на себя хлопчатобумажную накидку, прикрыла голову и выскочила за дверь.

Тик не отпускал Мотекухсому. Вот оно наказание за крамольные мысли!

И сердце вновь, как в тот день, когда он проиграл правителю Тескоко Несауалпилли последнюю, пятую, партию священной игры в мяч, – ухнуло в бездну.

Гадальщики! Прорицатели, властитель мертвых их раздери! Послушать их, так его, Мотекухсомы, песенка уже спета! Одни говорят одно, другие вещают другое – кому верить? Базарным фокусникам? Шарлатанам? Для них любой пустяк – повод для запугивания людей. Только боги могут дать ответ, что означают все эти знамения, так нелепо обрушившиеся на подвластную ему страну. Причем ответ может быть дан только ему, Мотекухсоме! Лично!..

Вот какие знамения не давали ему покоя.

Прежде всего, в течение года за озером изредка в полночь вздымался в небо огненный столб. Затем были разрушены два храма – один внезапным пожаром, другой – молнией, не сопровождаемой громом. Однажды в полдень в небе явилось хвостатое чудовище, а на востоке по ночам загоралось неведомое сияние. Десять лет назад на озере Тескоко внезапно поднялось сильное волнение, а совсем недавно в Теночтитлане раздался истошный женский вопль: «Дети мои, – кричала безумная, – мы погибли! Погибли-и-и мы-ы!..»

Тлатоани обратился к гадальщикам. Их ответ был вполне благоприятен для него, однако правитель Тескоко принялся доказывать, что живущие в Теночтитлане прорицатели ошибаются. А его, из Тескоко, видите ли, безгрешны! Вот что они разглядели в ближайшем будущем – небывалые бедствия ждут Мехико. Ему, великому Мотекухсому Шокойоцину, тоже несдобровать.

Безумцы! Они посмели угрожать самому тлатоани племени тенчоков, боевой клич которых способен поколебать землю, привести в трепет сотни племен, населяющих просторы среднего края и все четыре области горизонтального мира.

Спор предводители союза трех городов решили разрешить посредством священной игры в мяч. В первых двух партиях Мотекухсома по милости богов наголову разгромил соперника, однако в трех последующих периодах он уступил.

Это, конечно, был дурной знак, но Мотекухсоме удалось задобрить богов. Он принес в жертву несколько сотен человек. Было видение, что повелители неба приняли жертвы и, насытившись, решили отвратить печальный жребий.

И все равно покоя не было! Следом провалилось новое вторжение в непокорную Тласкалу[27]. Пришлось вернуться к прежней политике, проводимой дедом Мотекухсомы, непобедимым Ашайякатлом, его братьями – Тисоком и Ауциотлом. Суть ее сводилась к организации полной блокады Тласкалы, попыткой с помощью голода и хозяйственного разорения поставить непокорных горцев на колени. Собственно, других поражений Мотекухсома не знал. По всей стране было тихо, редкие местные мятежи улаживались с помощью стоявших там на постое отрядов ацтеков. Если бросить на весы сделанное – он покорил Семпоалу, прошел по всему восточному побережью почти до самого устья Табаско, затем совершил несколько успешных походов на юго-запад – то общий итог будет явно в его пользу. Но что значил этот подсчет по сравнению с волей богов, которым дано в одночасье опрокинуть всякие надежды, всякий триумф, любое пророчество.

Так пусть они ответят!

Он поднялся с ложа, кликнул постельничьих, приказал послать гонцов и призвать двух главных жрецов – Кецалькоатля Тотек-тламакаски и Кецалькоатля Тлалок-тламакаски. Только тихо, – предупредил он слугу. – Если что-то станет известно в городе или при дворе, он будет безжалостен. Понятно?

Помощник домоправителя, средних лет, хорошо сложенный человек из благородного семейства, правившего одним из двадцати родов, входящих в племя непобедимых тенчоков, был явно напуган последовавшим приказанием. Он даже посмел возразить:

– Повелитель, в такой час?.. Когда землей владеют духи ночи? Когда никто, как бы свят он ни был, не может чувствовать себя в безопасности?..

Мотекухсома прищурившись долго смотрел на слугу, потом наконец подал голос:

– Хорошо. Подними отделение[28] охраны, только сам выбери людей. Если кто-нибудь из них проговорится, ты первый лишишься сердца. Предупреди жрецов, – так же сквозь зубы добавил тлатоани, – я собираюсь взойти на вершину пирамиды и встретить рассвет в храме Уицилопочтли. Никаких факелов, процессий – только я и они.

* * *

Лестница была настолько крута и длинна, что волей-неволей правителю Теночтитлана и обоим сопровождающим его высохшим, похожим на мумии, седовласым жрецам, пришлось сделать несколько остановок. На одной из них Мотекухсома припомнил, что в молодости, когда он был служкой при храме бога войны и воплощенного солнца Уицилопочтли, ему хватало дыхания и сил с одного раза, без спешки, одолеть лестницу, по которой боги спускались с небес на землю.

Воспользовавшись моментом, один из жрецов, являвший собой земную ипостась великого Тлалока, – был он в набедренной повязке, на голове убор из птичьих перьев, – позволил себе первым спросить государя:

– Повелитель, мне доложили, что некий ремесленник из Чолулы соорудил из двух спилов дерева что-то подобное детской игрушке и теперь возит на ней ноши груза. Как поступить с этим человеком?

– Тележка катится по земле, не так ли? – спросил повелитель и тут же, не дожидаясь ответа, распорядился: – Святотатца, посмевшего приспособить священный символ солнца для грязной, недостойной работы, лишить сердца в ближайшее чествование молодого воина Уицилопочтли. Оскорбляющий достоинство светила предмет сжечь! Только тихо, в каком-нибудь отдаленном храме, без привлечения излишнего шума. Ни к чему…

Наконец они выбрались к полыхающему в ночи священному огню. Яркие отблески ложились на оштукатуренные стены обоих храмов, на гранитный камень с углублением и канавками по бокам, на каменные плиты. В свете огня небо на вершине казалось особенно мрачным и непроглядным. Мотекухсома направился в тень, оба главных жреца последовали за ним.

– Предупредите охраняющих огонь, чтобы ни слова о сегодняшнем нашем восхождении.

Когда приказание был исполнено, он продолжил:

– Молитесь, святые отцы! Молитесь денно и нощно… Пусть живущие над облаками дадут ответ – кто они, пришельцы? Дети и слуги великого Кецалькоатля или дерзкие пополокас[29], которые явились, чтобы низвергнуть наше племя и уничтожить богов, которым мы поклоняемся. Этот вопрос должен быть решен раз и навсегда! – Мотекухсома рубанул рукой ночной воздух. – Как вписывается их появление в мировой порядок, должное исполнение и существование которого поддерживаем мы, ацтеки! Молитесь неустанно, ждите знамения… Я буду ждать ваш ответ.

– Великий государь! – воскликнул главный жрец бога войны. – Они – варвары и никакими другими существами быть не могут. Вспомните, кого увел на восток великий вождь Се Акатль Топильцин-Кецалькоатль! Народ строителей-тольтеков. Они говорили на нашем языке, разделяли наш взгляд на мир. Это же недопустимое и кощунственное упрощение приписывать этим чужеземцам родство с Кецалькоатлем только потому, что у них на щеках и подбородке растут волосы!.. По сведениям разведчиков-купцов они смертны, у них красная кровь, ею вполне могут питаться боги. Кроме того, свидетели утверждают, что в Сеутле они низвергли изображение самого божественного «пернатого змея» Кецалькоатля. Это дикие, жаждущие золота люди…

– Но почему они так охочи именно до золота? Неужели им неизвестно, что серебро куда дороже? Они не понимают великой ценности нефрита? Это что – тупость или неразвитость? Да, они сокрушили святилище Кецалькоатля, но сам Ээатл наполняет силой полотнища на их пирогах. Они ведут себя непочтительно по отношению к могучему Уицилопочтли, и в то же время сумели развести страшных зверей, одни их которых пышут огнем, другие четырехноги и о двух головы. Их горсточка, но они сокрушили тридцати двухтысячное войско людей из Сеутлы. Конечно, всем известно, какие они вояки, но у чужеземцев всего двое убитых! Я не могу бросить свою армию в бой, не будучи уверенным, что мы имеем дело именно с людьми, которые чужды нашим богам. Армия – это решающая сила, с ее помощью мы держим в страхе всю землю от моря и до моря. Я не имею права на поражение, иначе все эти трусливые шакалы, которых мы сокрушили, вновь поднимут голову. Но это дела земные, вам не следует задумываться об этом…

– Великий государь, – откликнулся верховный жрец, воплощавший на земле бога дождей Тлалока, – вспомни, чему учил я тебя, когда ты был служкой при этом храме. Не надо приписывать божественную ипостась произошедшему от женщины. Никто не знает, откуда они пришли, но они люди. Обыкновенные человеки, возомнившие, что могут безнаказанно посягнуть на непобедимого Кецалькоатля и Уицилопочтли. Боги копят гнев, ты должен стать их бичом. Сбрось их в море, а кровью пленных насыть наших небесных властителей…

– Ага, сбрось! – воскликнул Мотекухсома. – Придут другие. Я не могу постоянно держать большой отряд на побережье. У нас не так много воинов, как хотелось бы… Всего сто двадцать тысяч, и все они при деле.

– Другие не явятся! – убежденно и страстно заговорил второй жрец. – Несведущая чернь болтает, что они якобы явились из-за моря, но ведь известно, что за морем земли нет. Там только вода, плавно переходящая в небосвод. Мне ли объяснять тебе, великому и мудрому, устройство мира?.. Скорее всего это шайка разбойников, изгнанных из родных мест. И пришли они не с востока, а с юга, из страны зла. Из областей, подвластных богу весны Шипе. Вот и надо к следующему празднику весны содрать с их военачальника кожу и принести его в жертву.

– Я бы не стал так опрометчиво лезть на рожон, – возразил жрец Тлалока. – В таких делах спешка опасна. Наша цель – сохранить мировой порядок, чтобы демоны ночи не посмели даже прикоснуться к сияющему диску солнца, чтобы солнце и луна не встретились в битве. Чтобы эти мрачные звезды, – он обвел рукой небосвод, – никогда не посмели вторгнуться в область дня. Такова воля богов, таков наш ответ.

Между тем звезды, густо высыпавшие на низкий, как бы облокотившийся на вершины вулканов Попокатепетля и Иштаксиуатль небесный купол, действительно мрачно, с какой-то угрюмой подозрительностью наблюдали за стоявшими на вершине пирамиды людьми. Ночь была безлунная и все равно светлая. Близился рассвет, за сереющими очертаниями великих гор уже начинала пробиваться узкая бирюзовая полоска. Светлело… Вселенная – животворящая, пронизанная солнечными лучами, одаривающая людей теплом, светом, кукурузой, перцем, мудростью и прочими дарами великого Кецалькоатля – возрождалась на глазах. Этот ясный, благостно устроенный мир и должны были защищать ацтеки. Это был их удел – так учили древние, об этом так часто напоминали им боги. Тьме отводилось девять часов священных суток, после чего она должна быть изгнана из обитаемых земель…

Скоро все тринадцать небес обозначились над головой Мотекухсомы и сопровождавших его жрецов. Каждое из них было по-разному окрашено – сначала розово-алый ярус-мир, где совершали свой ежедневный и ежегодный путь луна, солнце, а также вечерняя звезда – любимица Кецалькоатля, затем травянисто-багряное обиталище великих богов. Еще выше и западнее располагалась синеватая мгла – место, где правила животворящая двойственность, воплощенная в Подателе жизни и Хранителе вселенной.

Бежали мгновения. Заметно притухали костры, горевшие на других пирамидах Теночтитлана. Вдали очертились берега Тескоко, прямо на севере уже были видны строения соседнего города, расположенного на этом же острове Тлателолко.

Государь ждал восхода, ждал знамения, которое дало бы ответ как поступить. Наконец солнечный диск ослепительно брызнул лучами и уже через несколько мгновений начал привычно карабкаться к вершине небосвода. Золотое око Уицилопочтли равнодушно оглядывало землю…

* * *

Два мнения столкнулись на Государственном совете. Наиболее непримирим был Куитлауак, родной брат тлатоани, правитель Истапалапана – города, расположенного на южном берегу Тескоко неподалеку от Теночтитлана. К Истапалапану была протянута одна из дамб, которые связывали столицу империи с окружающим миром. Он упорно и вызывающе настаивал на том, чтобы волей совета вождей союзных племен все вооруженные силы должны быть брошены против пополокас.

– Призываю сделать все возможное и невозможное, чтобы вырвать с корнем сорное семя, невесть откуда занесенное к нашим берегам!

Мотекухсома, раздраженный нарушением церемониала, – брат подал голос ранее оглашения советником исторической справки и сводки последних сведений, которые поступили в канцелярию тлатоани от скорохода с юга – осадил того взглядом.

Наступила тишина, теперь никто не смел рта открыть, пока не позволит правитель Теночтитлана. Мотекухсома умел держать паузу, любил это делать. Он и храмовой школе обычно отвечал после долгой задержки. Если кто-то из учителей-жрецов начинал выказывать нетерпение, он сосредотачивал на нем тяжелый неподвижный взгляд. «Власть, – как-то поделился с ним правитель Тисок, его двоюродный дед, – не любит суеты, криков, неисполняемых угроз. Бояться должны не речей, а взгляда». Дедушка был прав – подданные действительно даже вздоха его боялись. Правда, правил он недолго, его отравили через шесть лет после того, как выбрали тлатоани.

– Даже в такой напряженный момент не стоит забывать о приличиях, – кротким тихим голосом напомнил Мотекухсома. Он сидел на царственном ложе – на голове золотой венец, в мочках ушей драгоценные серьги из нефрита. – Сначала послушаем советника. Он ознакомит присутствующих с существом дела.

Советник – человек средних лет очень приятной наружности с огромным кольцом из золота, продетым в правую ноздрю, шагнул вперед и принялся излагать сведения, которые аккуратно собирались властями Мехико и касались появления в их краях неведомых чужеземцев, избороздивших восточное море на больших, движимых силой ветра лодках. Первое упоминание о бородатых, светловолосых людях, повелевающих исполинскими пирогами, породой страшных, огнедышащих, извергающих дым и грохот чудовищ, а теперь, как оказалось, и какими-то двухголовыми существами, пришло в Теночтитлан от высадившихся дикарей, суденышко которых сильным ураганом отнесло к берегам Мехико.

В последние два года их огромные, как горы, лодки дважды осматривали побережье страны майя, пытались высадиться в Чампотоне, но были отброшены с большими потерями. Есть свидетельства, подтверждающие, что они пролили на поле боя свою кровь. Она красного цвета и съедобна для богов. Теперь они появились в пределах Анауака. Люди, живущие на реке Табаско, в Сеутле, были предупреждены о недопустимости каких-либо контактов с пришельцами. На первый взгляд, они так и поступили и отказали тем в пресной воде и кукурузной лепешке, однако после трех сражений они мало того, что признали власть какого-то неизвестного восточного владыки, но и позволили разрушить храм могучего Кецалькоатля, что доказывает…

Советник позволил себе сделать паузу и, набрав полные легкие воздуха, звенящим и торжественным голосом добавил:

– Что доказывает безосновательность утверждений, что они ведут свой род от того, кто ушел за море.

Наступила тишина. Мотекухсома с явным нетерпением ждал возгласа или какого-либо другого непочтительного жеста со стороны правителя Истапалапана, однако Куитлауак сумел взять себя в руки и, несмотря на душившее его негодование, дождался приглашения начать обмен мнениями. Он первым взял слово:

– Хочу сразу заметить, что вопрос о происхождении чужеземцев не может считаться главным. Хотя бы в этот момент… С кем мы имеем дело, следует выяснить на поле битвы. Конечно, не следует бездумно бросаться в бой, однако люди, посмевшие нарушить границы Анауака, заставившие отложиться тех, из Сеутлы, являются врагами. По форме и по сути…В какие бы одежды они ни рядились…

– По-видимому, уважаемый правитель Истапалапана, – язвительно начал молодой Какамацин, правитель Тескоко и любимец Мотекухсомы, – полагает, что с помощью боевой дубины можно решить все, даже самые запутанные проблемы. По-видимому, уважаемый правитель Истапалапана не обратил внимания на то обстоятельство, что пришельцы всегда, во всех случаях называют себя посланцами некоего неведомого владыки. Это может означать только одно – они не являются кучкой разбойников или изгнанным из своих пределов племенем. Значит, начиная войну, мы сразу бросаем вызов восточному государю. Хочу добавить, могучему государю, который вслед за этим отрядом непременно пошлет следующий. На какой же путь нас толкает уважаемый правитель Истапалапана? Теночтитлан и Тескоко как две главные военные силы в нашем союзе окажутся втянутыми в длительную, с непредсказуемым исходом войну. Даже в случае нашей победы, а я не сомневаюсь в ней, мы будем вынуждены постоянно держать на побережье большое войско. А чем, позвольте спросить, кормить его? Запасов, хранящихся в Семпоале, мало, тем более что в верности этих новых подданных я сильно сомневаюсь…

– Хорошо, – прервал его Мотекухсома, – что же ты предлагаешь?

– В чем состоит наша главная задача? Я полагаю, мы должны выиграть время, чтобы поближе познакомиться с чужеземцами, выведать, на что они способны, и в то же время не допустить высадки на побережье их новых отрядов. Следовательно, необходимо встретить их уважительно, с лаской, как почетных гостей. Проводить в столицу, поселить здесь… Я не знаю более удобного места, где наши воины смогли бы быстро и без особых хлопот разделаться с ними. Насколько мне известно, их метающие огонь звери и эти двухголовые существа особенно опасны в поле во время сосредоточенной массированной атаки боевого ряда. Здесь же мы можем легко блокировать их. Конечно, следует подобрать подходящий квартал для их расселения. Мы не должны препятствовать их связям с неведомым владыкой – по крайней мере, в этом случае мы обезопасим себя от появления новых отрядов.

– Уважаемый правитель Тескоко, – ответил вдруг погрустневший вождь Куитлауак, – намекая, что от решительного столкновения с противником, выиграют исключительно малые города – что очень мне обидно! – забывает, что чужеземцы тоже получат возможность приглядеться к нам. Он не учитывает, что направляясь в Теночтитлан, они смогут составить полное представление о нашей мощи и о наших – да простит меня великий Мотекухсома! – слабостях. Уважаемый вождь Какамацин утверждает, что необходимо выиграть время. Согласен! Но ведь точно такая же задача стоит и перед этими варварами!.. Однако в этом состязании у них есть немаловажное преимущество – скоро наступит пора сбора урожая, и нам будет очень трудно собрать войско. Они же малочисленны и, следовательно, подвижны. Еще два месяца, и у них будут развязаны руки! Учитывает ли уважаемый правитель Тескоко вот еще какой момент – именно теперь все ждут, что мы начнем собирать армию. Затяжка с мобилизацией расхолодит воинов, они могут посчитать, что большой опасности нет. Армию с таким настроем нельзя вести в бой!

– И все-таки, – наконец подал голос Мотекухсома, – правитель Истапалапана не ответил на главный вопрос: что случится, если мы потерпим поражение в первой же решающей битве. Он полагает, что в этом случае у чужеземцев не будут развязаны руки?

Это замечание пришлось не в бровь, а в глаз. Куитлауак замолчал, сжал губы. Действительно, в случае принятия предложенного им плана, первое же поражение может означать крах всего замысла. На вторую битву ацтекам просто не хватит продовольствия.

– Но и встречать с почетом тех, кто осмелился посягнуть на наши священные права над племенами, живущими в устье Табаско, тоже не дело…

– Конечно, – согласился Мотекухсома. – В этом смысле прав Какамацин, утверждающий, что нам не следует все ставить на одно-единственное сражение. Прав он и в том, что обе наши стороны заинтересованы в выигрыше времени. Конечно, пускать чужаков в столицу – это не выход из положения, но и бросаться в бой сломя голову тоже не стоит. Нам следует убедительно продемонстрировать иноверцам нашу мощь. Но не на поле брани!.. И прежде всего, выведать все, что возможно об этих ужасных существах и больших лодках, способных улавливать ветер. Повелеваю отправить посольство на побережье и завязать переговоры с целью выяснения, что ищут в наших землях варвары.

Сразу после возвращения советника Теутлиле, с богатыми дарами отправленного на побережье, он был призван к Мотекухсоме в зал заседаний. Здесь же были расставлены и подарки присланные вождем чужестранцев. Все они были тщательно осмотрены местными колдунами, проверены на наличие злых чар, окурены ароматными благовониями. Поодаль на низких столиках лежали свитки с рисунками, изображавшими Кортеса и его людей, корабли, пушки, коней, Малинче, Агиляра и многое другое, что с удивительной меткостью запечатлели ацтекские художники.

Теутлиле между тем докладывал.

– …они называют себя испанцами. Мы дали им дары из золота, дары из перьев птицы «кецаль». Когда мы дали им все это, они возрадовались. На лицах их засияло счастье. Словно обезьяны, хватали они золото, раскачивались от удовольствия. Оно преобразило их лица и озарило ярким светом их сердца. Вот она, истина – с неизъяснимой жадностью чужеземцы стремятся к золоту. Сколько ни давай, им все мало. Уже брюхи раздулись, глаза повылезали, а они все насыщаются и насыщаются. Как собаки…

Мотекухсома вполуха слушал посла. Он жадно разглядывал стеклянные бусы, какое-то не первой свежести кресло, в котором, как утверждает Теутлиле, он, великий тлатоани и любимец богов, должен встретить вождя чужеземцев – на этом настаивал их предводитель, в услужении у которого есть девка-рабыня Малинче. Кто такая? Почему свободно изъясняется на языке пришельцев? Теутлиле утверждает, что эти… «кастилан» получили девку в дар на реке Табаско. «Необходимо срочно отыскать все сведения об этой Малинче, – отметил про себя тлатоани». Он ощупал странные наряды из полотна – сбоку, к груди и спине, были пришиты мешки для рук. Зачем?.. Подержал в руках странный головной убор с медальоном на передней части. На нем был изображен некий воин, взгромоздившийся на нелепое четырехногое существо и пронзающий дротиком крылатую змею.

Крылатая, значит, в перьях? Необходимо срочно прояснить это обстоятельство. Пусть его золотых дел мастера тщательно изучат изображение… Он отошел к возвышению, некоторое время молчал, потом обратился к Теутлиле.

– Ты утверждаешь, что предводитель этих пополокас везет мне грамоту от своего владыки?

– Да, государь.

– Они полагают, что все эти дары достойны, чтобы вручить их мне?

– Да, повелитель.

Мотекухсома боялся поверить в такую нежданно-негаданно свалившуюся удачу. Любому ясно, что ценность присланных подарков не идет ни в какое сравнение с теми богатейшим набором предметов, которые отвез на побережье Теутлиле. Полезность и стоимость присланных даров были просто мизерны, а значит!.. Тлатоани Теночтитлана на мгновение затаил дыхание – значит, в такой же степени различается и их мощь! Какой смысл заводить отношения с неведомым восточным владыкой, у которого даже благородные подданные, даже послы, везущие грамоты, – нищие и жадные варвары! И ни одного знака, никакого намека на то, что они как-то связаны с Кецалькоатлем!

Надо же – пронзенная дротиком священная змея!..