Читать книгу Охота на гончую - Михаил Кранц - Страница 13

Лагерь свернули в два счета, однако второго сигнала, обычно велевшего выступать, так и не было. Заменой стал долгий, надсадный рев боевой тревоги. Труба хрипела, как от бессильной ярости, когда сверху первыми, редкими каплями готового хлынуть дождя посыпались стрелы. Кто-то ругнулся, кто-то взвыл от смертельной боли, но вскоре все заглушили тяжелые, будто камни, шаги, лязг металла и резкие выкрики центурионов.

Миг – и гул шагов оборвался. Воины встали, как вкопанные, сомкнув ряды вокруг немногочисленного обоза. Николай занял свое место в строю, ближе к центру – высокий рост позволял ему бить через головы впереди стоящих. И хорошо, слишком хорошо было видно, что происходит там, за неровной стеной щитов. К такому никто, никогда не сумел бы привыкнуть.

Из-за холма с пронзительным кличем вылетали всадники. Сотни, тысячи – так саранча внезапно сыпется из облаков пыли на апеннинские луга и пашни. И все, как один, стреляли из луков, с бешеной скоростью посылая смертоносные тучи за разом раз.

– Хунну! – пронеслись по живому кольцу тревожные голоса.

Николай вздрогнул при звуках этого слишком хорошо знакомого слова. Он был уверен, что не забудет его, пока жив.

Многие вокруг упали после первых же выстрелов. Тело плечистого, широкого в кости воина, что невольно прикрыл Николая от смерти, легло дырявым мешком под ноги уцелевшим. О том, чтобы спасти обоз, уже не могло быть и речи – выбраться бы из этого ада самим!

– В «черепаху»! Строиться в «черепаху»! – вдруг раздалась команда.

Казалось, это равносильно самоубийству. Стоило нарушить прежний, не оправдавший себя боевой порядок, как лавина всадников понеслась вперед, надеясь атаковать раньше, чем строй вновь сомкнется. В воздухе засвистели арканы, сверкнули клинки, но щиты уже поднялись над головами легионеров грохочущим панцирем. И только стоявшие по краям каре продолжали держать их перед собою, прикрывая почти беззащитные в легких доспехах тела.

Строй «черепаха» римляне часто использовали, штурмуя крепости. Годился он и для обороны – если врага со всех сторон встречали лицом к лицу. Взломать такую защиту могли только выстрелы с места, в упор, и сделать это было непросто.

Всадники на мохнатых, приземистых лошадях кружили, рыскали, как стая гиен, что ищет поживу. Но слабых мест не было – отовсюду в нападавших летели копья. Раненые кони с пеной у рта шарахались в стороны, тесня врагов, мешая им целиться. А если стрелы все-таки находили добычу, ряды вновь смыкались, закрывая щитами упавших. Это не могло продолжаться вечно, и все же каждый из легиона словно на что-то надеялся. До сумасшествия, до последней черты, до отчаянного призыва, что вырвался будто сам, подхваченный сотнями глоток.

– Ника!

Аларии, изгои Рима, предпочли этот древний клич Виктории латинян. Имя богини победы, так созвучное его собственному, Николай повторял, словно мантру. А вскоре уже орал, надрывая глотку, следом за остальными, бил сверкающим лезвием в поднятый щит. Не жалея сил, не позволяя себе раздумывать о последствиях. Он чувствовал: это не просто красивый звук, по крайней мере, теперь.

Строй развернулся, на миг отбросив варваров градом копий. Фланги остались открытыми, но что было думать об этом? В первых рядах обнажили клинки – навстречу новой атаке врага, видно, решившего, наконец, переломить ход битвы одним ударом. С лязгом и грохотом «черепаха» двинулась навстречу летящей коннице.

– Ника! Ника! Ника! – неслось в такт размеренной, по-прежнему твердой поступи легионеров.

«Черепаха» оправдывала свое название: наступала она медленно и неуклюже. Но те скупые шаги, что удалось сделать под градом стрел, были для каждого здесь ценней всех дворцов и сокровищ мира. Чуть вперед – и пролетит мимо, над головой по дуге, твоя пернатая смерть. Вперед – и в испуге шарахнется конь, налетев на внезапно выросшую преграду. Дрогнет рука, разматывая аркан, скользнет бессильно вражий клинок, опоздав на долю мгновения… Но все решит битва: лишь она проверяет истинность полководческих догм.

«Секунда кажется вечностью» – расхожая фраза, затертая бесчисленными языками до дыр. Но кто из твердивших об этом хоть раз пережил подобное? На гребне людской волны Николай чувствовал, как упала на спину мертвым грузом и давит миллионами лет усталость прошедшей ночи. Сандалии – будто оковы, каждое звено убогой кольчужки всей тяжестью гнет к земле. И неподъемный, ломающий руку щит, будь он проклят! В мире вчерашнего сна Николай был едва ли не богом. Но здесь он ощущал себя слабым, ничтожным, чужим – до тех пор, пока два войска не сшиблись друг с другом в неистовой жажде убийства. Для самоуничижения больше не было сил.

Шум, скрежет неслись, будто прямо из ада. Вставали на дыбы кони, а следом – усеянная телами земля. Смерть была совсем близко, мелькая в налитых кровью глазах лошадей и всадников. И с нею – безумие, рука об руку…

– Ника!!!

Заревой всполох вдруг охватил полнеба. Исполинского роста женщина вздымала над горизонтом меч – точь-в-точь монумент победы в традиционном стиле. Только вместо бронзы – пламя и раскаленные докрасна облака, что струились, как складки одежды. Богиня явилась на зов героев. Или нездешняя, чуждая сущность воспользовалась призывом, чтобы, наконец, пройти в этот мир?

Навстречу словно из огненных недр земли поднялась живая гора и с ревом выбросила вперед могучие лапы-оползни. Монстр и богиня сцепились в яркой, ослепительной вспышке. А когда пелена упала с обожженных глаз, Николай разглядел лишь пыль от копыт мчавшей в разные стороны конницы. Легионерам же просто некуда было бежать.

* * *

– Смотри! – прохрипел раненый Краддок, приподнявшись на локте.

У самого горизонта что-то невероятно громадное бесшумно двигалось, извиваясь, как отрубленное щупальце спрута. Взметнулось, застыло, все больше похожее на окаменевшую руку с когтистыми пальцами. И рухнув, будто подкошенное, ударило кулаком по земле. На этот раз звук услышали все. И явственно ощутили, как твердь колышется под ногами.

– Это, должно быть, Астур, бог хунну, – со странным до жути спокойствием произнес кто-то. – Вернее все, что от него осталось. Грязные варвары наконец поплатились за свои набеги.

– Ники тоже больше нет, – морщась от боли, откликнулся Краддок. – Сгорела от ран, рассыпалась пеплом. Сдается мне, все боги смертны. И убивают они друг друга, прямо как люди – за земли и власть.

Никто не прервал святотатца, хоть в легионах и чтили древних богов гораздо охотнее, чем Христа. И дело было не в черной неблагодарности. «На войне нет безбожников», – учил Николая чужой, позаимствованный из книжек опыт. Но здесь и сейчас уцелевшим вряд ли хотелось веровать или даже верить. И уж тем более не хватало сил изумляться. Страха – и того не было, ведь его всегда питает хоть слабая, но надежда, которую боязно потерять. А впереди мог ждать только ад новых битв – что может быть хуже, если воюешь по принуждению?

Николай безразлично смотрел, как тают, словно туман на ветру, остатки разрубленной туши. Бог хунну, надо же! И его тоже призвали верные почитатели? Вот и бегут теперь, сломя головы… Да и вообще, что они делают здесь, эти варвары, чья родина в половине земного шара отсюда? А, к черту! К Астуру и всем иным-прочим! Сбитые наземь всадники в косматых звериных шкурах уже ничего не ответят. О своих думать надо – живых и мертвых.

– Степь горит! – привел в себя Николая тревожный крик.

Ветер катил по равнине широкие волны пламени. Дым застилал небо, до боли резал глаза. Воздух дрожал и гудел, как натянутая на барабан кожа. Глядя на огненный шторм, Николай не мог убедить себя, что этот пожар – лишь жестокая игра природы. Словно море напалма разлили вокруг. Или у вечно юных богов кровь такая горячая?

Ветер задул сильнее, и стало уже не до шуток. Степная трава занималась дьявольски быстро – не то, что разрозненные колючки в пустыне! Было ясно: пожар не пройдет стороной.

«Прочь! – вопили хором инстинкты. – Прочь от огня, к реке, на другой, спасительный берег!». Лишь по привычке скованного дисциплиной легионера Николай оглянулся на остальных.

Никто не подался назад. Иные будто и вовсе сошли с ума – жгли траву перед наступавшим огненным валом! Впрочем, Николай знал этот старый, как мир, способ отбросить пламя, в одночасье лишив его пищи. Вот только сам не вспомнил, не пришло в сдуревшую от паники голову.

Встречный огонь не тушил пожар, но заставил его отступить на время. Вокруг кипела работа – легионеры вязали в снопы траву, быстро высохшую на горячем воздухе. Шатры превращались в мешки, набитые сеном, и каждый такой наспех сделанный плот мог удержать на плаву несколько воинов с боевым снаряжением. Даже спасаясь, нельзя было бросить доспехи и меч.

– Возьмем с собой и щиты! – услыхал Николай знакомый голос с рычащим германским акцентом. – Сам дьявол не знает, что ждет нас дальше!

Вместе с рыжеволосым тевтоном Ульриком плот спускали на воду еще двое. Николай им помочь не мог – был занят тем, что осторожно вел под руку Краддока, потерявшего уйму сил. С другой стороны раненого поддерживал Осия.

– Плывите с нами! – окликнул их неугомонный Ульрик. – У нас еще мало людей, места хватит.

У самого берега Николай едва не упал, ступая по скользкой, окровавленной плоти. Мулы, погонщики-рабы из обоза – по Римскому праву, всего лишь движимое имущество… Прежде Николай не поверил бы, что залп из множества луков может разорвать тело буквально в клочья. Теперь убедился, но легче от этого явно не стало. Точно такая же кровь присохла к его рукам – все-таки убил этим утром кого-то. Только холодная речная вода помогла одолеть тошноту.

Мягкое, вязкое дно вдруг ушло из-под ног, и Николай забарахтался, держась за неровный бок плота. Свободной рукой приходилось грести, толкая плавучий стог сена вперед. Дружные усилия пятерых легионеров медленно, но верно делали свое дело. Шестой – раненый Краддок – возлежал на плоту, как римский аристократ на роскошном ложе. Но вряд ли был столь же счастлив: лицо его исказила боль.

На середине реки показалась либурна. За нею двигалась целая стая рыбацких лодок. На плотах восторженно закричали – так приветствуют друзей и спасителей. И многие даже не успели понять, что случилось, когда стрелы вновь пошли косым ливнем, теперь уже над водой.

Залпы с бортов либурны довершили начатое варварами на чужом берегу. На этот раз стрелкам почти не мешали щиты – немногие легионеры вняли советам таких, как Ульрик. Но даже самым благоразумным не удавалось спастись. Их, обессилевших, сломленных, били с лодок баграми, как полудохлую рыбу. А вдалеке черным знаменем мятежа взвился над водой дым, словно пожар перекинулся через реку. Горела крепость – последний заслон на пути смерти и хаоса в этом краю.

Все это Николай видел смутно, урывками, точно старый фильм сквозь рябь заезженной черно-белой пленки. Людям на его плоту не посчастливилось затеряться в кровавой сумятице. Стрелы десятками вонзались в щиты, прикрывшие спины. А то и вовсе в тонкое, хоть и смоленое полотно шатра, угрожая опасными течами.

Низкорослый, ловкий как обезьяна грек, что взобрался на плот и поднял свой щит над Краддоком, вдруг с воплем рухнул обратно в воду. Алые брызги падали во все стороны, доспехи камнем тянули на дно. Вмиг обезумев, несчастный из последних сил вцепился Николаю в лодыжку и потащил за собою вниз. Река сомкнулась над головой, в ушах колокольчиками зазвенели голоса бессчетных зеленоватых созданий, что требовали одного – жертвы. Чьей-то души, обреченной самим повелителем небесных гончих, в обмен на жизни и души всех, оставшихся на плоту. Доверить судьбу скользким лапкам волшебниц-ундин – а разве была иная возможность уйти от гибели?

Чья-то рука успела схватить Николая за волосы, пара других обняла и рванула навстречу светлому пятну неба. Пытаясь помочь товарищам, Николай пинком отбросил живой, все еще цеплявшийся груз. И с первыми вдохами подавил приступ жалости и раскаяния. Он уверял себя, что насквозь пробитый стрелою парень в любом случае не жилец, что смерть одного оправдана, если благодаря этому выживут остальные. А если не выживут, то уже все равно. Из такого дерьма никому не вылезти в одиночку. Оставалось надеяться, что водная нечисть умеет держать слово лучше, чем сонмы святых, обещавших за праведность рай.

Тем временем небо подернулось странной, дрожащею пеленой. С тихим плеском она то накатывала, то вновь отступала, как мутные волны Дуная. Все остальные звуки словно канули в глубину. Казалось, что плот окружен прозрачными водяными стенами, оставлявшими только один путь – вперед, в бесконечность.

Мимо лениво двигался обшарпанный борт либурны, весла медленно колыхались, как стебли камыша над водой, а стрелы и вовсе замерли в искаженном пространстве. И лишь впереди мчалась целая стая теней, догоняя одну – затравленную, неприкаянную. Ундины играли, им явно нравилась жертва. И Николай против воли залюбовался ими, уже погружаясь в неодолимый колдовской сон.