Читать книгу О людях и самолётах - Михаил Крюков - Страница 34

Военный совет есть высшая и последняя стадия воспитательной работы, когда руководство осознает, что боевая подготовка загнивает, воинская дисциплина умирает, а партийно-политический аппарат, ясное дело, является паразитом.

Военный совет в Советской Армии совсем не похож на «коллег. орган воен. руководства» и предназначен он вовсе не для«обсуждения, а иногда и решения принцип. вопросов». Скорее, это такая военно-политическая групповуха, на которую вызывают специально отобранный личный состав дивизии, округа, а то и всего Вида Вооружённых Сил. Политико-воспитательные оргии проводятся обычно в каком-нибудь гарнизоне, где есть большой Дом офицеров. Идеальным местом наши генералы всегда считали авиагарнизон в Кубинке: от Москвы не слишком далеко, но и не слишком близко, при случае, можно будет «наверху» обмолвиться, что побывал в войсках.

Мероприятие всегда планировалось и проводилось с размахом, чтобы одним воспитательным актом охватить как можно больше народа.

После непродолжительной регистрации воспитуемые уныло тянулись в зал и рассаживались, стараясь занять место как можно дальше от сцены. Задние ряды, однако, были заняты солдатами, отличниками боевой и политической подготовки, присланными на Военный совет в виде поощрения. Они прилетели вместе с офицерами, но, непривычные к ночным перелётам и слегка обалдевшие от суеты большого гарнизона, сидели подобно истуканам с острова Пасхи. Сходство с каменными идолами усиливали солдатские стрижки, подчёркивающие все неровности черепа.

Известно, что секретом однообразного внешнего вида военнослужащих владеют только в пехоте, поэтому в зале причудливо смешивались кителя, куртки и даже парадные мундиры офицеров, приехавших получать медали. После перехода на новую, синюю, форму авиационный люд стал одеваться ещё наряднее, радуя глаз неожиданными сочетаниями зелёного, голубого, салатного и синего.

Первый номер программы. На трибуну взбирается хмырь из управления боевой подготовки и начинает доводить до личного состава доклад об итогах прошедшего периода обучения и, соответственно, о задачах на новый период. «Доводить до личного состава» – звучит ужасно, но ничего поделать нельзя: хмырь не выступает, не зачитывает доклад, а именно доводит. Это такая особая порода штабных, которые всю сознательную жизнь занимаются составлением планов боевой подготовки и отчётов о проведении оной. Весь они год копят справки, донесения, таблицы и выписки, потом, подобно жукам-скарабеям скатывают их в один большой ком и доводят. Слушать их выступления все равно, что присутствовать на художественном чтении расписания поездов.

Зал впадает в летаргическое оцепенение, которое внезапно нарушается жутким воплем, усиленным динамиками:

– Эй вы, майор!!!

Все майоры начинают пугливо переглядываться, а капитаны и подполковники облегчённо вздыхают: на это раз пронесло, и потихоньку оглядываются, кого накрыло?

– Что вы там головой вертите! Не вы и не вы! Да, вот ты, который рядом с моряком, встаньте!

В зале находится два офицера в форме морской авиации. Рядом с ними стараются не садиться, потому что они – как черные маяки в сине-зелёном военно-воздушном море.

– Чем это вы там занимаетесь?! – гремит генерал – Книжки читаете?!!

– Никак нет, товарищ командующий, я это… конспектирую! – Майор храбро показывает раскрытую тетрадь, между страниц которой спрятан журнал «Радио».

– Кон-спек-ти-руете?!! – скандирует, надуваясь злобой генерал, – Та-а-а-к… Ха-ра-шо… А тогда почему остальные хуи валяют, а?!!

В зале начинается лихорадочное шуршание. Офицеры, сидящие в первых рядах, открывают рабочие тетради. Те, у кого тетрадей нет, рисуют каракули на полях газет и на пачках сигарет, изображая конспектирование и надеясь, что подслеповатый командующий примет их за блокноты.

Постепенно все успокаивается, хмырь продолжает бубнить. Тишину в зале нарушает только кашель, скрип ужасной форменной обуви и шарканье.

– В войсковой части за номером 54281, – продолжает хмырь – при рулении самолёта МиГ-29 было допущено выкатывание, в результате чего была приведена в негодность трубка приёмника воздушного давления…

– Где командир Н-ского полка?!! – немедленно заводится командующий. При этом он случайно называет истинное, секретное название полка.

Командир полка уныло воздвигается над рядами.

– У тебя в полку, – громогласно объявляет генерал, – не то, что летать – по земле ездить не умеют! Это, бля, не лётчики, а НУРСы! Поставь на рулёжке мента! С дубиной! И пусть он их ездить учит! По разметке! Чтоб ничего не сшибали!

В зале раздаются смешки.

– Смеёмся? – командующего явно тянет вразнос, – зря. А надо плакать!

Не выдержав, он выбирается из-за стола и влезает на трибуну, отодвинув докладчика.

– Смеемся, значит? А у кого в полку самолёт разложили? Молчим?! – распаляется генерал – Тогда я скажу!

И он говорит… Перед притихшей аудиторией разворачивается феерическая картина разгильдяйства и безобразий. В одном гвардейском полку при разряжании пушки случайно обстреляли эскадрильский домик. Жертв нет, домика тоже. В другом, не гвардейском, в близлежащую речушку случайно вылили двадцать тонн керосина, отчего в ней утонули лягушки; в третьем солдаты угнали аэродромный тягач, поехали в нем на дискотеку и, не справившись с управлением, проделали в лесу просеку.

Как водится среди генералов, командующий говорит экспромтом, причём по мере того, как его одолевает ораторское вдохновение, его речь становится все менее связной. Раньше я этому удивлялся, а потом понял, что беда наших военачальников не в отсутствии идей, а в их обилии. Руководящие мысли не желают выстраиваться в колонну по одному а, отпихивая друг друга, рвутся наружу и поэтому появляются перед аудиторией в произвольном порядке, помятыми и слегка ободранными, как пассажиры переполненной электрички.

Постепенно до командующего начинает доходить, что его выступление не вполне педагогично, но как выкрутиться он не знает, поэтому просто обрывает свою речь и, буркнув докладчику: «Можете продолжать»  возвращается на место в президиуме.

Штабной хмырь, который все это время топтался рядом с трибуной, как привязанный, послушно раскрывает папку, но в зале начинается приглушенный ропот и шарканье. Выясняется, что наступило время обеда. Докладчик испрашивает разрешения завершить доклад после перерыва и, получив его, подаёт долгожданную команду: «Товарищи офицеры!»

После обеда президиум наполовину пуст. Командующий с особо приближенными лицами, ясное дело, занят в «Греческом зале»[36] более приятными делами, поэтому места на сцене засеяны квадратно-гнездовым способом угрюмыми и трезвыми полковниками, которым поручено обеспечить.

Зал, напротив, светится довольством: офицеры наслаждаются чувством сытости, сменившем свирепое, голодное похмелье. В сонной, тёплой тишине надоедливое жужжание докладчика уже не мешает, а воспринимается как колыбельная. Бойцы на задних рядах откровенно дрыхнут, закалённые офицеры держатся до последнего. Наконец, команда, и первый день военного совета окончен.

Большинство приезжих офицеров на ночлег размещается в казармах. Для этого бойцов уплотняют, освобождая для командированных целый этаж. Сценарий всегда один и тот же. Дежурный врач в санчасти всю ночь развлекается чтением справочника по токсикологии, периодически приводя в чувство выпавших из реальности штабных, которых усиленные патрули стаскивают к нему со всего гарнизона. Душевая спортвзвода, единственная в гарнизоне, где ночью есть горячая вода, работает с максимальной производительностью. Испуганные бойцы прячутся по казармам от толп офицеров, блуждающих по гарнизону.

В казарме со второго этажа доносятся топот, ржание и бульканье. Коридор наполняется запахом дешёвого кабака. В половине двенадцатого ночи по лестнице сползает хмырь из отдела боевой подготовки. Правой рукой он цепляется за перила, а левой держит за горлышко свежезадушенную коньячную бутылку. Заметив дневального по роте, хмырь бурно и нечленораздельно радуется:

– С-с-с-ынок, чего ты тут с-с-с-тоиш-ш-ш-ь?!! Пойдём, заебеним!

Причём обращается он к дневальному, а смотрит почему-то на стенд «Обязанности дежурного по роте». Дневальный-казах, не отчётливо понимающий по-русски, принимает единственно правильное решение: замирает, как варан, кося, однако, глазом на бутылку и часто сглатывая слюну.

По лестнице скатываются ещё два офицера, отнимают у хмыря бутылку и, подхватив под руки, волокут наверх. Через некоторое время наверху рушится что-то мягкое.

На следующий день работа по секциям. Правда, заседают только совсем уж упёртые, вроде мобистов и секретчиков, остальные занимаются по личному плану. Личный план включает, как нетрудно догадаться, жёсткий опохмел, марш-бросок в Москву за барахлом по утверждённому жёнами списку, а также бесцельное шатание по гарнизону, которое неизбежно приводит к знаменитой «четырке» – продмагу № 14, где положено закупать водку на обратную дорогу.

Ближе к вечеру на аэродроме поднимается суета. Басовито и солидно гудят движки транспортных «Анов», скандальный визг пускачей сменяется разбойничьим свистом и завыванием турбин реактивных «Илов» и «Ту», машины по очереди взлетают и быстро растворяются в темнеющем небе.

Военный совет окончен. Успехов вам, товарищи, в нелёгком ратном труде.