Читать книгу Отец Александр Мень - Михаил Кунин - Страница 9

«22 июня 1941 года был воскресный день и праздник всех русских святых, – вспоминает Вера Яковлевна. – Погода была прекрасная, и я в самом хорошем расположении духа собиралась в Загорск. Перед самым моим уходом Алик попросил меня: “Узнай, пожалуйста, у дедушки, будет ли война, когда я вырасту”.

У о. Серафима также всё было спокойно. <…> Часам к 12 к батюшке стали съезжаться люди. Кто-то сказал слово “война”. Оно показалось чужим, лишенным смысла, но каждый из приходивших, а их было всё больше, приносили те же вести, за которыми вырастала невероятная, чудовищная реальность внезапного вражеского вторжения вглубь страны.

Хотелось проверить еще и еще раз. Молотов[24] говорил по радио, были названы города, занятые неприятелем, города, на которые были уже сделаны налеты вражеской авиации. Война! Москва на военном положении! Москва вдруг показалась далекою от Загорска. Какая милость Божия, что я оказалась в этот день у батюшки! Духовные дети батюшки приезжали из Москвы, из окрестных мест, чтобы получить указания, как быть, что предпринять, куда девать семью, детей, имущество; оставаться ли на месте или уезжать в эвакуацию и т. п. Батюшка должен был взять на себя всю тяжесть их решений, он должен был взвесить и определить место и судьбу каждого, успокоить всех, внушить веру и уверенность и правильное отношение к грядущим испытаниям по мере сил каждого. Наконец очередь дошла и до меня. <…> Я была очень возбуждена и говорила о том, что охотно бросила бы всё и пошла бы сестрой милосердия на фронт. Батюшка остановил меня. “В вас говорит увлечение, – сказал он, – ваше место не там. Вы должны оберегать детей. Завтра же перевезите Леночку с детьми в Загорск, найдите где-нибудь комнату в окрестностях. В Москве дети могут погибнуть, а здесь их преподобный Сергий сохранит”.

Прощаясь, батюшка особенно горячо благословлял каждого из своих духовных детей. Он знал, что каждого ждали тяжелые испытания: одних – смерть, других – потеря близких, третьих – болезни и скитания, многих – тюрьма, всех – лишения, голод и опасности.

“Начинается мученичество России”, – сказал батюшка.

И в этот страшный день особенной непреоборимой силой прозвучали слова: “Заступи, спаси, помилуй и сохрани Твоею благодатью”».

Так запомнился Вере Яковлевне первый день войны. Когда вечером 22 июня она вернулась в Москву, то обнаружила резкую перемену. Город стал неузнаваем. Не было нигде веселых и приветливых огней, всё было погружено во мрак. Ей вспомнились слова патриарха Тихона, который сказал, засыпая в последний день своей жизни: «Ночь будет темной и длинной». Именно такими казались ей долгие ночи военного времени без огней.

«Леночка была с детьми одна, – продолжает Вера Яковлевна. – Они нетерпеливо ждали моего возвращения. Так изменилась вся жизнь с утра до вечера этого бесконечно длинного дня. И Леночка, и Алик очень обрадовались тому, что батюшка благословил ехать в Загорск.

Ночь провели с детьми в бомбоубежище, так как с вечера дана была воздушная тревога, причем мы так и не узнали, была ли эта первая “тревога” действительной или учебной. Утром начали собирать вещи». Шестилетний Алик в бомбоубежище взял с собой книги и большую часть ночи читал.

Недалеко от Загорска в деревне Глинково жили друзья Елены Семеновны. На следующий день после ночи в бомбоубежище она поехала в Глинково, где ей чудом удалось снять комнату. Она вернулась в Москву и вместе с детьми и Верой Яковлевной снова отправилась в Глинково.

«Была уже ночь, – вспоминает Вера Яковлевна, – когда мы добрались до деревни Глинково, в трех верстах от Загорска. Мы были, вероятно, одни из первых “переселенцев” из Москвы, и наш кортеж производил странное впечатление. Все вещи мы тащили буквально на себе, Алик устало брел за нами, а Павлика приходилось время от времени брать на руки. На ночь мы устроились кое-как в первой попавшейся избе, так как было уже поздно, а на следующий день обосновались уже более прочно.

Устроившись в Глинкове, мы вчетвером направились к батюшке. Пройти три километра с маленькими детьми в жаркий день было нелегко. Когда мы добрались до Загорска, батюшка сказал: “Начинается паломничество к преподобному Сергию”.

“Вы будете жить здесь, как отроки в пещи огненной”, – сказал батюшка. И действительно, подле батюшки нельзя было чувствовать себя иначе. Кругом была паника, население металось, эвакуировали детей, угоняли скот, увозили машины. Вражеские самолеты проносились иногда так близко, что можно было различить изображенную на них свастику; по ночам над Москвой пылало зарево от бросаемых неприятелем зажигательных бомб. Но Леночка и дети чувствовали себя в безопасности. Когда я бывала в Москве, а Леночка уходила в бесконечные очереди за хлебом, дети оставались одни. Простодушные соседи говорили детям: “Вашу маму и тетю убьют, и вам придется пойти в детский дом”. – “Мы не пойдем в детский дом, – шептал Алик Павлику, – мы пойдем к дедушке”.