Читать книгу Крылья - Михаил Кузмин, Михаил Алексеевич Кузмин - Страница 24

Глава I

«И вы думаете, что этот эликсир может сделать бесследным для нашего внешнего вида полет времени, что так же блестящи будут наши глаза, белы зубы, нежны щеки, густы волосы, звонок голос в сорок лет, как и в двадцать?» – так говорила маленькая принцесса Амалия, идя рядом со мною по стриженому дворцовому саду. Я посмотрел на ее круглое, маленькое личико, красное и глянцевитое, круглые выпуклые глаза, испуганно-наивные, крошечный рост, семенящую подпрыгивающую походку, зеленоватое с яркими розовыми букетами платье, китайский то раскрываемый, то закрываемый веерок – и сказал:

– Поверьте, принцесса, этот чудесный напиток может не только остановить течение времени, но и вернуть его вспять, чтобы уже начавшие утрачиваться розы снова зацвели на щеках и огонь глаз, тлеющий слабою искрой, снова заиграл веселым пламенем. Вы видите наглядный пример во мне.

Так как мы шли по уединенной аллее к озеру, где виделись плавающие лебеди, принцесса, нежно опершись на мою руку, еще более нежно прошептала: «Так что, и мне, уже готовящейся отказаться от всякого счастья, может улыбаться надежда?» «Принцесса, – воскликнул я, – всякий подтвердит начавшееся действие эликсира, к которому вы так беспричинно, так снисходительно прибегли».

«Ах, Амброзиус, дорогой мейстер, поговорите со мной как друг, а не как придворный моего брата…» – и принцесса стала жаловаться на герцогиню, которая всячески оттесняет и преследует несчастную принцессу Амалию, стараясь поссорить ее с герцогом-братом, сама под влиянием старого советника фон Гогеншиц, хитрого и коварного царедворца. Рассказ мне был не нов, равно как и страстные взоры Амалии, устремляемые на меня. Поцеловав почтительно руку, я обещал употребить все в моей власти меры, чтобы восстановить мир в герцогской семье, и, не поднимая головы при вторичном поцелуе, сказал едва внятно: «Когда мы увидимся, божественная покровительница?» – «В среду вечером, в маленьком павильоне», – сказала радостно принцесса и порхнула в боковую аллею, как балерина, уходящая за кулису. Дойдя задумчиво почти до решетки сада, я услышал женские голоса; так как мне показалось, что говорят о герцогском семействе, то я остановился, надеясь извлечь пользу из разговора.

– …Нет, уж это известно, у матери покойной герцогини Терезы-Паулины, и у бабушки Паулины-Терезы, и у прабабушки, говорят, Эрнестины-Виктории, у всех было так: первый сын, потом шесть дочерей, у всех, у всех. И вспомни мои слова, у нашей герцогини, да подаст ей Господь легкие роды, будет наследник первым.

– Дай Бог.

– И все рыженькие, как лисицы.

– Ну, этот может выйти и черным.

– Что ты хочешь сказать, Барбара?

– Ты видела портрет советника в молодости, что висит в его столовой?

– Глупости! Не наше дело! Никогда не поверю.

– Конечно, я тоже говорю: мое дело, чтобы коровы были сыты, вымыты, удойны, – вот, а господские дела, да сохранит меня Господь от них, не правда ли?

Тут я вышел из аллеи и, ответив на почтительные приветствия двух работниц со скотного двора, медленно направился к своему флигелю, обходя лужи после вчерашнего дождя, где горели отраженными ярко-розовые облака заката.

Глава II

Поспешно войдя вслед за слугой в большую красную комнату, я застал там герцога Эрнеста-Иоганна разговаривающим со своим молодым братом Филиппом-Лудвигом у отворенного окна, в которое была видна уже вся пожелтевшая прямая аллея грабов. Герцог широкими шагами, подражая какому-то королю, которого ставил себе в образец, пошел ко мне навстречу и, крепко сжав мне руку, спросил о результате моих наблюдений и вычислений. Герцог Эрнест Иоганн был худ, среднего роста, длиннонос, с золотушным лицом и узкими плечами, похожий на Филиппа-Лудвига, более свежего, с несколько лихорадочным алым румянцем на скулах и блестящими выпуклыми глазами. Соединяя схваченные там и сям слухи, воспоминания об указаниях учителя, почерпнутые из магических книг формулы и наставления, я более или менее удачно разрешал сомнения моего господина и мог давать советы о текущих и делать предположения грядущих событий. Молодой герцог стоял, опершись о косяк окна, – казалось, с облегчением вдыхая освеженный недавним дождем осенний воздух. «Ваша светлость будет иметь наследника, – говорил я с расстановкой, желая медленностью речи придать большую значительность ее содержанию, – будет иметь наследника, но ваша радость омрачится кровью умерших предков, и узел, связанный из разных шнурков, грозит бедствием его развязавшему». Герцог напряженно слушал, краснея, потом, снова пожав мне руку, пробормотал, удаляясь: «Сын, это прежде всего, об остальном рассудим со временем». Я, почтительно склонившись, проводил его до двери и потом, вернувшись, обратился к четко черневшему все у окна на уже бледном вечернем небе Филиппу: «Итак, молодой друг мой!» Тот, быстро обернувшись, воскликнул растроганно-восторженным голосом: «Мейстер, мейстер, я преклоняюсь перед вашим знанием, вашей наукой, вашей личностью, я обожаю вас, возьмите меня, учите меня, ведите меня, видите – я весь ваш», и бросился ко мне на шею, пряча голову на моем плече.

Глава III

Герцогиня Елизавета-Беатриса сидела в глубоком кресле в капоте по случаю своей близящейся к сроку беременности, со стыдливой гордостью смотря на свой большой, возвышающийся из-за ручек кресла живот, тогда как советник, герцог Филипп и я стояли перед нею и слушали ее тихий, нарочно делаемый еще более болезненным говор:

– Вы, дорогой мейстер Амброзиус, поступаете, может быть, не совсем благоразумно, так явно становясь на сторону принцессы Амалии против меня, против нашего почтенного друга, заслуженного советника, в нашем прискорбном, хотя и легком, семейном разладе; виною всему этому болезненное воображение бедной принцессы и ваша доверчивость, дорогой мейстер.

– Я уверен, что мейстером руководили благороднейшие чувства, как всегда, – пылко вмешался Филипп, делая шаг вперед. Елизавета-Беатриса, вскинув глазами на говорящего, снова опустила их на свои худые, сложенные на животе руки, заметив:

– Я иначе и не думала, дорогой брат.

– Ваша светлость, поверьте, я далек от желаний преступать круг своих полномочий и мое скромное действие может выказываться, только когда милостивый герцог сам обратится ко мне за моими бессильными советами…

Советник, улыбнувшись, заметил:

– И тут вот, почтеннейший Скальцарокка, нам желательно было бы видеть вас более движимым пользою подданных и поддержанием репутации нашего доброго герцога, чем болезненными иллюзиями несчастной принцессы.

– Я уверен, что мейстером всегда руководят чувства гуманности и справедливости, – снова выступил молодой герцог.

– Я уверен в том же, но часто чувствительность минуты перевешивает соображения светлого ума во вред справедливости, – заметил Гогеншиц.

– Но мейстер теперь будет думать также и о наших незаметных личностях при советах, не так ли? – спросила герцогиня, пытаясь ласково улыбнуться своим осунувшимся лицом.

Я молча поклонился, считая беседу конченной, и вышел в переднюю, где дремал лакей в ливрее перед оплывшей свечой. Часы глухо пробили одиннадцать, когда я услышал стук двери и спешный молодой топот высоких каблуков герцогского брата, бежавшего за мной вдогонку.