Читать книгу Николай Хмурый. Западная война - Михаил Ланцов - Страница 6

Отряды ЧВК, порезвившиеся на просторах Германии и Австро-Венгрии, привели к полной парализации управления войсками Центральных держав. Всего на считаные часы. Но всё же. Это было достижение, достойное похвал.

Более того, в столицах тоже удалось отметиться.

В Берлине действовали три независимые группы. Первая напала на Генеральный штаб, организовав там пожар. Вторая – атаковала ночью Райхстаг[12] и, прорвавшись к куполу, подняла над ним флаг Российской Империи. Третья же, начав самой первой, отвлекала действие властей своими проказами, стягивая всё внимание на себя.

Вене повезло не меньше. Отнюдь.

Быстро ударили. Стремительно отошли. Оставляя противника охотиться на ведьм. А отходя, выдвинулись к заранее намеченным логистическим узлам, которые им надлежало не уничтожить, а захватить… Потому что рано утром 4 апреля 1914 года части Имперской гвардии пришли в стремительно развивающееся наступление…

Семён Янковский мерно покачивался на пассажирском сиденье грузовика. На коленях лежал клинок, добытый под Ляо-Яном, и карабин Браунинга. Ему было тоскливо. Столько лет на войне. Где-то вот так, открыто. Где-то партизаня. Куба, Южная Африка, Маньчжурия, Корея, Персия… Да. Персия. Там он «завис» надолго, потому что в 1905 году англичане организовали революцию в этой полудикой стране, опираясь на естественные противоречия.

Правящая династия, с которой породнился и тесно дружил Император, стала в реформах опираться на этнических персов – исконное население державы, обитавшее преимущественно на юго-западе страны. И довольно компактно, занимая наиболее плодородные земли, будучи, собственно, земледельцами и ремесленниками. В то время как англичане сделали ставку на этнически тюркское население востока и севера, ведущее кочевой образ жизни в плохо обжитых районах. Правящий дом Каджаров был тюркским по происхождению – и племена кызылбаши[13] не понимали, почему шах привечает чужеродных персов, а не их. Поэтому подняли восстание, легко поддавшись на увещевания англичан, тем более что те смазывали свои слова оружием, боеприпасами и деньгами.

Требовали эти восставшие племена ни много ни мало, а свержения Каджаров и выбора новой династии. Просто и со вкусом. Чтобы разом и под корень срубить столь тщательно выстраиваемый Императором курс по сближению Персии и России. Ведь вся персидская молодёжь, прошедшая обучение в России, оказалась на стороне Каджаров. А значит – записывалась во враги революции. Да и не могли они эту самую революцию поддержать, так как она проходила под крайне реакционными лозунгами «возвращения попранных традиций» и соусом радикального исламизма. Про церковь англичане не забыли, подсыпав деньжат самым «ошпаренным» представителям местного духовенства.

Вот и пришлось туда вводить ЧВК, чтобы оперативно поддержать союзника. Да не одну, а сразу все три. Можно, конечно, и войска было ввести, чтобы сразу и жёстко взять всё под контроль. Но потом. Не сейчас. Потому что международная напряжённость после завершения Русско-Японской войны вынуждала Николая Александровича держать свои войска в полной боевой готовности, не отвлекаясь на подобные игры. И не просто держать, а активно проводить учения и манёвры, демонстрируя свою готовность драться. Персию потерять было жалко, но, если бросить требуемые силы её спасать, точно нападут. Так что опять требовалось играть через плохие карты с большими рисками.

Между тем обстановка в Персии развивалась быстро и плохо.

Мозафереддин-шаха убили.

Его наследника Мохаммад Али-шаха убили.

Много кого убили. Каджаров вообще стало что-то очень мало в сжатые сроки. Очень уж постарались исламские фундаменталисты. Да и вообще резня в Персии началась знатная. Религиозные фанатики, предводительствуя в отрядах кызылбаши, совершали налёты на поселения и различные объекты, вырезая сторонников шаха. Наводя страх через террор. Не было недели, чтобы не совершалось какого-то массового убийства. Обычные же – одиночные – шли сплошным потоком. Кроме сторонников шаха, отряды революционеров совершали налёты на поселения этнических персов и вырубали там всё под ноль. Скот и живность угоняли, ценное имущество увозили, а людей уничтожали, в том числе изуверскими способами. Никого не щадили – ни стариков, ни женщин, ни детей.

Целый год ЧВК пытались работать, парируя нападения. И даже иногда успевали кого-то там перехватить. Но в основном всё было впустую. «Стратегия Иванов» закономерно не работала[14]. Так день за днём Персия уплывала у России из рук. И зона непосредственного контроля лояльных Санкт-Петербургу земель постоянно сужалась, вынуждая их метаться, словно пожарных, и затыкать дыры. Да и вообще, положение во многом начало повторять Афганистан.

Трупы. Трупы. Трупы. Показательные расправы. Изуверства. Отрезанные головы на кольях. Выпотрошенные женщины в канавах. Дети, развешанные на ветках деревьев, как диковинные украшения. Не всегда за шею. Революционеры делали всё для того, чтобы их боялись и им подчинялись. Просто из опасения за свою жизнь и жизнь своих близких. Как, впрочем, и всегда.

Мирное население всё больше забивалось по норам и не высовывалось. А сторонники революции всё громче кричали «Иван, иди домой!» и «Каджара на сук!» Тучи сгущались. Россия уверенно теряла Персию. А потом вдруг из Санкт-Петербурга ЧВК пришёл приказ Императора: «Око за око. Глаз за глаз. Да сторицей».

Защищаться, очевидно, в сложившейся ситуации было бессмысленно. У бойцов ЧВК уже психика потихоньку «протекала» из-за этой постоянно наблюдаемой плеяды изуродованных трупов. Они начинали терять уверенность. Сдавать. Опускать руки. И Император взял на себя смелость принять кардинальное решение. Поэтому ЧВК, сев в грузовики, вышли на охоту, начав «нести демократию» и «наносить свободу», «причиняя права человека» в самой жёсткой и решительной форме. Они просто навещали кочевья кызылбаши, явно замешанных или лояльных революции, и тупо всех вырезали. Вообще всё. Вплоть до последней кошки и курицы.

Не брали ничего. Ни монеты, ни тряпки. Просто всех вырезали и уходили, двигаясь дальше. К следующей цели. Их, конечно, попытались заблокировать и уничтожить. Но в составе каждой ЧВК было порядка шестисот человек, имеющих очень серьёзное насыщение автоматическим, скорострельным и коллективным оружием. Поэтому у кочевников просто ничего не получалось. Да и по манёвренности они уступали грузовикам. Кроме того, в интересах ЧВК работал новый русский цеппелин, формально находящийся на службе у шаха. В лизинге.

Аналогично поступали со жрецами и культовыми заведениями. Мечети, где призывали к чему-то противоправному, тупо сносили, а всех, кто в них был или служил, уничтожали. Никаких судов. Никаких разбирательств. Быстро. Жёстко. И хладнокровно. Что было непросто. Очень уж бойцы ЧВК насмотрелись за этот год на изуверства, творимые под соусом «возрождения традиций» и «духовных скреп». Террор за террор. Око за око. Глаз за глаз. Зуб за зуб. Плюс набежавшие проценты.

Так или иначе, но уже через пару недель такой встречной кровавой бани революция резко начала сдавать обороты. Все «бойцы за правое дело» оттянулись на защиту своих кочевий. А ещё через неделю начался исход. Племена бросали всё и уходили. Бежали. Опасаясь за свою судьбу. Прежде всего к туркам и в Индию, к англичанам. Тот ещё подарок, конечно. Но воспрепятствовать те попросту не могли. Пытались. Но ни у турок, ни у англичан не имелось ЧВК. И ловить кочевых партизан они не умели, да и не были готовы. В общем – каша там в пограничье завязалась не сильно лучше, чем в самой Персии.

Через месяц же после начала встречного террора стало понятно: Персия устояла. Правда, династия в ней сменилась. Каджары к тому моменту уже кончились. Просто кончились. Физически. Сгорели в горниле революции. За ними специально охотились, а ЧВК, бегая как угорелые и затыкая дыры, просто не всегда могли их прикрыть.

Каджары кончились. А вот Великий князь Сергей Михайлович остался. Тот самый, что был женат на Софье Максимовне, известной в девичестве как Нур аль-Сальтани – дочери Мозафереддин-шаха. У них к тому времени уже был несовершеннолетний сын и две дочери. Вот их сын и стал новым шахом при регентстве Сергея Михайловича. Причём он, его отец и мать были православными и веры своей не меняли. Учитывая то, КАК русские ЧВК расправились с революционерами, недовольных этим фактом особенно не наблюдалось. Да, все понимали, что резали за дело. Но резали, да так быстро и безжалостно, что волосы дыбом вставали. В глазах местного населения бойцы ЧВК выступили какой-то совершенно непреодолимой силой. А русский медведь, к их удивлению, показал зубы, превратившись из мягкого плюшевого мишки во что-то безумно опасное и страшное.

Крутой поворот? Очень. Однако он и привёл к тому, что Великобритания не смогла договориться с Россией о разделе зон влияния в Персии. Николай Александрович не собирался делиться. Если бы они попытались по-людски – может быть, и он пошёл им навстречу. А так? Нет. Никакой им Персии! Более того, подданным Великобритании под страхом немедленной смертной казни запретили находиться на её территории. Вне зависимости от причин, поводов и мотивов.

Исход племен кызылбаши ударил по популяции, но не сильно. Они составляли слишком небольшую долю населения, занимавшую удивительно большие площади[15]. А это уже сказалось на внутренней миграции: этнические персы начали заселять опустевшие земли. Что продолжило укрепление престола и связей с Россией.

Конечно, недовольные остались. И даже желающие «повторить» революционный беспредел имелись. Но Николай Александрович подсказал своим родственникам решение. И уже через полгода после завершения всех этих потрясений в Персии начали строительство судоходного канала из Индийского океана в Каспийское море[16]. Долго. Очень долго. Но дело очень хорошее. И почему бы не занять полезным трудом тех осуждённых?

В Персии, кстати, с Семёном Янковским и случился важный для него эпизод. Эпизод, перевернувший всю его жизнь.

Завершалась очередная зачистка кочевья. Бойцы просто проходили по территории и методично добивали всё, что оставалось ещё живо. Всё. Приказ – не оставлять ничего живого. Они и не оставляли.

Семён подошёл к девушке, сидящей у тела убитого мужчины. Обычное дело. Он уже привык. Его сердце не трогали такие сцены. Янковский уже вскинул карабин, чтобы её добить, как девушка вскинула голову и посмотрела на него. И тут он замер.

Она была настолько красива, насколько он только себе мог представить. Да, красота – субъективная штука. Но для Семёна красивее женщины не было и быть не могло.

– Командир? – спросил стоявший рядом боец. – Что случилось?

И тут эта девушка что-то залопотала, на своём. Покачиваясь, словно кланяясь, и сложив руки в молящий жест. И голос этот был словно бальзам для его ушей. Он не понимал ни слова, но слушал бы её и слушал.

– Что она говорит? – поинтересовался Семён у бойца своего отряда, знавшего её язык.

– Просит позволить ей перед смертью похоронить отца. Командир, что с вами? На вас лица нет! Чего мы тянем-то?

– Эту не трогать. Я сейчас вернусь.

И быстрым шагом Янковский рванул к главе и командиру ЧВК.

– Что-то случилось? – поинтересовался тот, когда увидел быстрое приближение одного из своих офицеров, явно взбаламученного вида и с очень странным взглядом.

– Там есть девчонка, и я хочу оставить её себе.

– Ты с ума сошёл?

– Ты знаешь: по нашему уставу – могу.

– Можешь. Но не будешь.

– Буду. Вот, возьми, – протянул Семён главе ЧВК свой меч, подаренный ему под Ляо-Яном за спасение кампании. – Я хочу махнуть на неё.

– Семён. Зачем она тебе? Серьёзно. Мы положили всех, кто был ей близок. Глянулась? Задрать юбку хочешь? Так она тебе глотку перережет при первой возможности из мести. Глупо. Не надо.

– Я себе никогда не прощу. Знаешь, я… глянул на неё и понял, что…

В этот момент где-то совсем недалеко прозвучал выстрел и следом послышался звук опавшего тела. Где-то по тому азимуту, где оставалась та девчонка. Янковский вздрогнул и, уронив меч, выхватив на изготовку карабин, развернулся, готовясь стрелять. Но выдохнул. Девчонка всё ещё стояла на коленях возле трупа.

– Семён, Семён… – тихо произнёс командир отряда. – Устал ты. Мы все тут устали.

– А что насчёт девчонки? – не оборачиваясь, тихо спросил Янковский, уже опустивший оружие и как-то весь обмякший.

– Держи, – протянул командир ЧВК оброненный меч. – Это твоё. И это обменять нельзя. Девчонку забирай. Но если она нападёт на тебя или кого-то из наших ребят, я расстреляю вас обоих. Понял?

– Понял, – излишне быстро кивнул Семён и, подхватив меч, быстрым шагом отправился обратно.

Дошёл. Несколько секунд постоял, рассматривая её лицо, глаза. Та с мольбой в глазах глядела на него, но не издавала ни звука.

– Переведи ей, – кивнул он своему бойцу, – что она будет жить, если станет моей женой.

– Командир, вы чего? – удивились ребята. – Она же вам глотку ночью перережет!

– Переведи!

Парень перевёл.

Девчонка вскинулась. Глаза её вспыхнули. И она выдала массу оскорблений, которые даже переводить не требовалось. По тональности и так понятно всё.

– Видишь, – произнёс глава ЧВК, подошедший следом. – Ничего не выйдет. Не дури. Давай, добей её, и всё. Ты видел, что они творили с теми людьми. Или забыл?

– Так не она же это делала!

– Посмотри на неё. Она тебя ненавидит. Она тебя никогда не простит.

Семён достал пистолет. Передёрнул затвор. Навёл его прямо девчонке в лоб. И тихим голосом начал говорить:

– Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты жила. Это – единственный шанс…

Боец же всё это время переводил. На автомате, заворожённый странным поведением командира. Даже тем, о чём тот переговаривался с главой ЧВК.

Секунда. Другая. Третья.

Они смотрели друг другу в глаза. Она с ненавистью. Он с жалостью и сожалением. Его рука задрожала, а палец начал медленно прожимать спусковой крючок. По доле миллиметра. Было больно и тошно как никогда. Дерьмовая работа. Да, они по горло в крови, но делают хорошее дело, потому что революция прольёт ещё больше крови. Уже пролила. Тем более – такая. Он ненавидел себя за эту работу. Своего командира. Шаха. Императора. Но больше всего ненавидел англичан, которые вооружили и снабдили деньгами эти силы. А потом ещё и накрутили их. Кызылбаши были дурными и очень архаичными, но в целом управляемыми. Но не тогда, когда их свели с фундаменталистами, сумевшими, смазывая слова деньгами, объяснить им, кто виноват во всех их бедах. И что нужно всего лишь вырезать всех иностранцев, неверных и еретиков…

– Ты поможешь мне похоронить отца? – прошептала эта девушка, не отводя от него глаз.

Он сразу отвёл пистолет от неё и спросил главу ЧВК:

– Сколько у нас времени?

– Час точно есть. Ждём сведений от «Венатора[17]».

– Ты понимаешь, что, если попытаешься напасть на меня или на парней, нас обоих расстреляют? Я гарантирую твою жизнь своей. Понимаешь?

– Да, – произнесла девушка. – Ты поможешь мне похоронить отца?

– Да.

– Будь с ней аккуратен, – тихо произнёс глава ЧВК, хмуро глянув на бойца, что переводил, чтобы тот в этот раз помалкивал. – Она не в себе. Возможно, ей важно только похоронить отца, а всё остальное – нет. И сразу после погребения она нападёт на тебя. Будь готов.

– А зачем? – удивился Семён.

– Как зачем?

– Если даже я отобьюсь, всё равно вы меня расстреляете.

– Дурак ты, Семён!

– Поверь… я действительно иначе не могу. Никогда ничего не просил. А тут… накрыло…

– Ладно. Понял. Действуй.

Янковский взял с собой бойца-переводчика, и они взялись за дело. А глава ЧВК отозвал кивком головы остальную часть взвода Янковского и тихо им сказал:

– Приглядывайте за ним. Если что, валите. Бабу валите. Семёна не трогать. Он не в себе из-за неё. Чертовщина какая-то.

– Может, сразу её? Ну, того?

– Сначала посмотрим… посмотрим, да…

Труп отца девицы закопали. А девушка, пока закапывали, сидела рядом и чуть покачивалась вперёд-назад, лишь изредка вздрагивая от выстрелов. Но вот дело сделано. Семён глянул на неё. Пустой, отсутствующий взгляд. Посмотрел на часы. Время ещё не поджимало, но требовалось собираться.

Он подошёл и осторожно тронул её за плечо. Девушка от этого так вздрогнула, словно её током ударило. Отшатнулась. И с ужасом в глазах обернулась.

– Пойдём. Пора уходить, – сказал Семён, и боец перевёл.

Она покачала головой.

– Почему?

– Я не могу… – ответила девушка. – Сделай что должен. Прошу. Не тяни. Мне очень страшно, и мне тошно от этого чувства. Прошу. Убей.

– Ты же пообещала…

– Нет. Я ничего не обещала. Я просто просила похоронить отца.

Они смотрели друг другу в глаза. Молча. Она была такая завораживающе красивая. Такая чужая. Такая не его… В груди защемило. В голове всё как-то поплыло, а в ушах зашумело, смазывая звуки и отсеивая их в изрядном количестве. Как-то разом исчезли слова, превратившись в белый шум.

Семён отвернулся и медленно пошёл прочь. Мутным, ничего не понимающим взглядом он увидел командира ЧВК, который отрицательно покачал головой, смотря куда-то в сторону. За спиной раздался выстрел и звук опавшего тела. От чего Янковский еле устоял на ногах. И, не оборачиваясь, пошёл к грузовику. Боль… пустота… обида… Шаг. И нога не выдержала, он припал на правое колено и замер, переводя дух… пытаясь отдышаться от навалившихся на него удушливых эмоций…

Его личная жизнь не сложилась. Красавица-мулатка, которую он привёз с Кубы, загуляла от него, пока он был в Маньчжурии. Пришлось выгнать. А другой страсти он пока не встречал. До сегодняшнего момента не встречал. И лучше бы прошёл мимо, потому что эта встреча выжгла ему душу. Он ярко вспыхнул и выгорел в какие-то считаные минуты… Никогда, ни к какой женщине он не испытывал такой страсти. Никогда… тем более – с первого взгляда.

Рядом подошла пара бойцов, которые тащили какое-то тело. Подошли. И бросили тело перед ним. Он не сразу понял, кто это. Перед глазами всё плыло. Но поняв, осел и на второе колено. Это была она. Зачем они притащили сюда её труп? Чтобы сделать ему больнее? А потом тут же и добить из жалости? Но тут ему показалось, что тело чуть зашевелилось. Он весь как-то собрался и устремился к ней. Начал осматривать, ощупывать, выискивая рану. Наконец он добрался до лица, залитого слезами, полного ужаса и с трясущимися губами. И в порыве эмоций сгрёб девушку в объятья, крепко прижимая к себе. Та, секунду спустя, тоже обняла его. Обняла, уткнулась в него лицом и навзрыд запричитала, бормоча что-то. Он не понимал ни слова. Но ему было до жути приятно чувствовать её объятия и слышать её голос.

– Семён, – произнёс глава ЧВК, подойдя. – Мы её припугнули. Просто выстрелили рядом. Вот она и сомлела. Будь с ней осторожнее. Понимаю, что тебя накрыло. Но… это опасно. Очень опасно.

Однако всё обошлось. Девушка явно испытывала какой-то запредельный стресс, поэтому не отцеплялась от него и всюду следовала по пятам. А дальше, как добрались до места базирования, и того больше…

В Персии ЧВК просидели довольно долго. Просто в качестве местного пугала. Пока они были рядом с престолом, покушаться на него не смел никто. А потом – примерно за год до Большой войны – их вывели в европейскую часть России. И начали готовить к участию в операции «Переправа».

Но Семёна это уже не привлекало, как раньше. Война… война… он просто устал от неё. Он скопил уже подходяще денег, чтобы больше не воевать. Тем более – дома его ждала женщина, в которой он души не чаял. Как тогда увидел, так и пропал. И если сначала она была сломлена и испугана, то потом… видимо, почувствовала его отношение и стала отзываться, принимая его чувства. В конце концов не так-то и просто оказаться в одночасье совсем одиноким человеком на свете, потеряв не только близких, но и вообще всяких родичей. А тут такое чувство. Она привязалась. Она смирилась. И приняла свою судьбу. Благо там и дети пошли один за другим. А чтобы не гуляла, как предыдущая, Семён маму приглядывать поставил. Да и не стала бы эта. Другая культура. Другой характер. Другие обстоятельства…

Это была последняя война Янковского. Он просто больше не мог и не хотел. Поэтому действовал особенно осторожно. Раньше он гордился тем, что пули облетают его стороной. Теперь же старался этого не проверять. И действовал словно умудрённый опытом волк: осторожно, жёстко и без лишних рисков…

Железнодорожный вокзал с разъездом они заняли легко. Просто играючи. Всё-таки тут были в основном невооружённые призывники: они ещё не успели достигнуть своих частей и получить винтовки. Разогнали их. А потом даже отбили парочку вялых контратак. Нечем супостату было их нормально производить. Вон – даже пару сотен бойцов обычным дрекольем вооружили немцы в надежде прорваться в ближний бой. Не вышло. А потом всё закончилось… подошли свои. И его взвод продолжил отходить в тыл, домой. Контракт на операцию был закрыт…

России не требовалось особенно раскачиваться в плане мобилизации для начала военных действий. Ведь у неё имелась Имперская гвардия – профессиональные, прекрасно вооружённые части постоянной готовности, находящиеся на контракте. Их не нужно было мобилизовывать. Просто подняли и отправили в бой. С ходу. Без раскачки. Быстро.

Учтя опыт Русско-Японской войны, внимание к железнодорожным войскам у Николая Александровича было очень большим. Бронированные поезда, моторизованные броневагоны, бронированные мотодрезины и железнодорожные артиллерийские системы. Вот они и пошли вперёд. А вместе с ними двинулись бронедесантные поезда. Ничего такого. Просто вагоны, где перемещался личный состав, обшиты 10‐мм катаной марганцовистой сталью, прекрасно защищающей от обычного стрелкового оружия, шрапнели и осколков. Ну и, само собой, вагоны оборудованы бойницами для ведения огня из индивидуального оружия. То есть представляли собою переосмысление опыта англичан в Англо-Бурской войне.

Цель такого рывка проста и очевидна. Прорываться как можно глубже на территорию противника и занимать его логистические узлы – железнодорожные станции, парализуя транспортное обеспечение. Всё остальное ведь у немцев и австрийцев на лошадках. А много ли на них увезешь? Следом, конечно, шли уже обычные составы с бойцами Имперской гвардии. Они развивали успех. Но закрепляли, а не обеспечивали.

Общая стратегия, которой придерживался Главный штаб Российской Империи, во многом походила на доктрину Гальдера времён Второй мировой войны. Только вместо панцерштрассе использовал железные дороги, а вместо танков – бронепоезда. Прорваться вперёд. Отрезать. Окружить. Парализовать. Лишить связности, управления и снабжения. А потом дожимать обычной пехотой и артиллерией. Благо Россия начала переходить на европейскую колею[18] ещё в 1889 году и «переобуваться» при пересечении границы железнодорожным составам попросту не требовалось.

Имперская гвардия была не очень многочисленна. Из-за чего ещё до начала войны корпуса из неё сводились облегчённые – по две дивизии плюс средства усиления. Армии тоже[19], с расчётом на то, что потом их можно будет укрепить передачей дивизий Имперского ополчения. Потом. По мере их развёртывания. Пока же достаточно компактные корпуса и армии были сведены в три фронта, по две армии в каждом.

Северный фронт наступал одной своей армией по Висле, продвигаясь к Данцигу, пытаясь таким образом отрезать Восточную Пруссию от остальной Германии. Второй – шёл к Кёнигсбергу, стремясь как можно скорее осадить его и отрезать накопленные там запасы вооружений от мобилизуемых в Восточной Пруссии войск.

Центральный фронт одной армией проводил наступление от Калиша и Ченстохова, пытаясь занять междуречье Варты и Одера. А другой – пытался оседлать верховья Вислы и занять Краков.

Южный фронт, опираясь на флотилию бронекатеров на Днестре и Пруте, наступал в Галиции, стремясь осадить Перемышль и выйти к Карпатам. Как можно скорее выйти. Дабы поджать австрийцев в горах, всемерно затрудняя тем оперативное развёртывание войск. Ведь в горах обороняться в той же степени легко, как и сложно из них пытаться проводить успешные наступления в предгорья. Пространства нет. Тесно. Нормально не развернёшься. Поэтому выходить будешь ограниченными контингентами. То есть станешь получать «Фермопилы» наоборот…