Читать книгу Николай Хмурый. Западная война - Михаил Ланцов - Страница 9

– Ваше Императорское Величество, – продолжал лепетать посол Франции, – я вас уверяю: наши войска ударят сразу, как только смогут.

– А когда они смогут?

– Мне этого не известно, – развёл руками посол. – Поймите меня правильно: подобные сведения не находятся в моей компетенции.

– Вот как? А в чьей же?

– Этими вопросами ведают военные.

– И что, эти военные специалисты не называют вам сроков?

– Увы. Они опасаются, что сроки завершения мобилизации узнают немцы. А вы их так славно отвлекли от западной границы.

– То есть Франция – вместо того, чтобы выполнять свои союзнические обязательства – просто ждёт удачного момента?

– Что вы?! Нет! Конечно нет! Мы очень ценим наш союз. Просто обстоятельства…

Вот примерно в таком ключе они и беседовали, наверное, с полчаса – Император Николай II и посол Франции в России. Причём посол заискивающе заглядывал в глаза монарху и всячески старался показать своё расположение. Цирк, да и только. Француз ушёл, и его место в кабинете Императора занял глава Имперской разведки.

– Слышал уже? – с лёгким раздражением поинтересовался Николай.

– Слышал.

– И что скажешь? Они действительно не могут?

– Они и не спешат. Вообще не спешат. Быстро подняли несколько дивизий. Загнали их в пограничные районы с Германией, чтобы обозначить своё присутствие. И всё. С остальными не спешат. Вы ведь начали войну в канун посевной.

– Да, посевная… – усмехнулся Император.

Он действительно начал войну в канун этого важнейшего аграрного действа. Жизненно важного. Специально начал, не затягивая. Хотя мог бы и подождать месяц-полтора.

В Германии, Франции и Австро-Венгрии, как и в России, в апреле начинать Большую войну было нежелательно. Ведь призывники, которых отрывали от дел и бросали в армию, были прежде всего крестьянами. Да-да. Несмотря на бурное развитие промышленности в Европе, основу её призывной армии и населения всё ещё составляли крестьяне.

В России тоже. Но в России были свои нюансы.

Прежде всего система дифференцированного гражданства. Именно гражданства. Николай Александрович ввёл в России в оборот такой юридический казус, как «гражданин Империи», опираясь ретроспективно на опыт Древнего Рима.

Концепция сложная и интересная, однако в данном случае приводила к очень важному моменту. Призыв был не обязательный. Он варьировался от того, какие права и перспективы стремился реализовать человек. Поэтому самая беднота, особенно сельская, на службу шла выборочно и, как следствие, мобилизацией особенно не затрагивалась. В отличие от состоятельных людей. Они поголовно либо проходили воинскую службу в Имперском ополчении, либо как-то её замещали государственной или общественной. Учителями там, врачами и так далее.

Казалось бы, какая разница? Российская Империя была сельской, аграрной страной с преимущественно нищим населением. Так, да не так. С 1889 года в России начался новый этап индустриализации[43] по «схеме Рузвельта», позволившей США в своё время выйти из Великой депрессии. Схема проста и была актуальна даже в Античности. Она заключалась в массировании государственных заказов в области инфраструктурных проектов. Они опосредованно прогревали экономику и промышленность в целом, но без перегревов и перегибов, гармонично втягивая в процесс всё, вплоть до парикмахерских и баров. Так поступал Калигула в Древнем Риме, так поступали правители древних китайских царств… так поступил и Николай. Но для такого подхода требовались деньги. Много денег. Очень много. И он их нашёл, задействовав весь арсенал из законных и не очень методов. Разве что «МММ» не сооружал, хотя Имперский пенсионный фонд, организованный им по современной для XXI века схеме, был той ещё финансовой пирамидой: новые клиенты платили за старых, а владелец организации зарабатывал маржу. Тем более что первые пару десятилетий такой пенсионный фонд деньги только собирал, ничего никому не выплачивая, что позволяло их всецело вливать в долгоиграющие инфраструктурные проекты. И таких проектов Николай претворил в жизнь массу, агрегировав в своих руках просто чудовищные по местным меркам деньги. Итог – стремительный, взрывной взлёт. Русское экономическое чудо.

Одним из итогов сего явления стал кардинальный рост городского населения, составившего не чуть более 14 %, как в оригинальной истории к началу войны, а целых 28 %. Да, большинство этих городских жителей ютилось во временных бараках множества маленьких «новорождённых» городков. Но и в старых городах население сильно увеличилось. Плюс множество посёлков городского типа, лишь условно относящихся к селу. Они вырастали вокруг машинно-тракторных станций и прочих технологических и промышленных объектов небольшого масштаба. И жили там не крестьяне, а по своей сути рабочие. Так что обученные контингенты не из собственно селян в России имелись. И очень внушительные.

Другим очень важным моментом было то, что всех подлежащих мобилизации в России поднимать не требовалось. Ведь Император по задумке только развёртывал уже существующие резервные дивизии до полного штата. А остальных мобилизованных планировал использовать для пополнения действующих соединений по мере необходимости. То есть вся стратегия войны строилась не от «больших батальонов» Наполеона, а от «метких стрелков» Вольтера[44]. Ставка Императора была сделана на более компактные, чем у противника, но лучше управляемые, прекрасно вооружённые и снаряжённые соединения[45]. Чему способствовала и модель подготовки, и достаточно высокий уровень образования личного состава. В армии этого – обновлённого – Николая II попросту не было ни одного человека, который бы не умел читать-писать-считать. Даже самый что ни на есть затрапезный солдатик. А все флаг-офицеры[46] поголовно имели высшее образование, да не в области изящных искусств, а либо техническое, либо профильное – военное.

Сухопутных войск Имперской гвардии к началу войны насчитывалось около трёхсот тысяч. Ещё порядка одного миллиона ста тысяч должно было находиться в Имперском резерве после мобилизации. Немного. Совсем немного, если сравнивать с противником в лоб, пересчитывая солдатиков по головам. Ведь Германская Империя имела армию мирного времени порядка восьмисот тысяч, плюс Австро-Венгрия ещё тысяч четыреста. И это – мирного времени. При мобилизации ничто не мешало их «раздуть» до двух, трёх и даже четырёх миллионов совокупно.

На первый взгляд Николай II встал на кривую дорожку, вооружившись провальной стратегией. Но это только на первый и очень приближённый взгляд. Потому как важно не только количество, но и качество этих солдатиков, а также их организация и тактика. Вот тут-то собака и порылась, объясняя уверенность Императора в своём успехе тотальным превосходством над противниками в качественных и организационных компонентах войск. И это преимущество базировалось на трёх китах: выучке, вооружении и логистике.

Личный состав (что Имперского резерва, что – особенно! – Имперской гвардии) обладал отменной выучкой. Не только нижние чины, но и в первую очередь офицерский корпус. Особенно офицеры. Ведь командно-штабные игры, достаточно регулярные учения, жёсткие образовательные цензы и многое другое привели к невероятному росту их профессиональных навыков – как тактического уровня, так и стратегического. Плюс определённый опыт ряда военных кампаний, проведенных Россией за последние двадцать пять лет. И если уровень штабов дивизий, корпусов и армий хоть и обгонял в этом плане немцев, но не критично, то низовая компонента из унтер- и обер-офицеров – на голову превосходила своих «коллег по опасному бизнесу» из стана враг а.

Довольно низкая численность армии позволила её вооружить очень хорошо. По-настоящему. Без оговорок. К началу 1914 года в каждом стрелковом отделении Имперской гвардии имелось по ручному пулемёту в качестве коллективного оружия – от него всё в отделении и вертелось[47]. А на вооружении пехотного взвода всё той же Имперской гвардии уже имелось 20‐мм крепостное ружьё и по паре 37‐мм станковых гранатомётов и 60‐мм миномётов, да ещё и стрелок – егерь – с винтовкой, оснащённой оптическим прицелом. В роте же уже имелись батарея 90‐мм миномётов и взвод станковых пулемётов. Сами же рядовые стрелки пехоты были преимущественно вооружены карабином Браунинга. Да, тем самым lever-action карабином с ручной перезарядкой, но он по скорострельности вполне сопоставим с самозарядными винтовками Второй мировой, а по эксплуатационным качествам крыл их как бык овцу.

Красота? Ещё бы. Для Первой мировой – просто неописуемая… Тем более что этот тренд высокого насыщения коллективным оружием сохранялся на всех уровнях – от отделения до корпуса – армии. На уровне было и прочее снаряжение войск – от сапог и подштанников до стального шлема и фляжки. Этого ведь требовалось не очень много – значит, ничто не мешало всё сделать по уму, толково и качественно без всякого рода идейных извращений или экономии на спичках.

Расход боеприпасов при таких подходах к делу непомерно велик. По сравнению с теми же немцами. Но и это было предусмотрено, так как ещё в 1888 году Император начал тренд на формирование при корпусах и армиях специальных транспортных подразделений. Их основу составляли паровые трактора и тягачи. Такие в те годы массово выпускали для нужд промышленности в США и Великобритании. Поначалу в эти подразделения входили покупные, иноземные машинки. Но со второй половины 1890‐х началось замещение своими собственными, разработанными и запущенными в серию. В результате чего транспортные колонны уровня корпус – армия к началу 1914 года были полностью механизированные и могли обеспечить оперативный подвоз боеприпасов и прочего военного имущества к дивизионному уровню. А уже там начиналась немного иная «петрушка». Оттуда и с уровней ниже убрали из обозов всё, кроме самого необходимого. Наверх, в корпусные и армейские обозы. Какой смысл, к примеру, возить в полках зимнюю форму летом или летнюю зимой? Ну и так далее. Что само по себе очень сильно облегчило обозы тактического звена. А дальше уже то, что осталось, привели в порядок, введя достаточно совершенные стандартные повозки[48] как одноконной, так и двуконной запряжки. Также для нужд передвижения действующей армии к началу 1914 года произведено более трёх миллионов специальных армейских велосипедов, кардинально поднимающих маршевую подвижность пехоты и возможность бойцов тащить на себе куда больше боеприпасов и прочего полезного имущества. Что, в свою очередь, органично дополнялось веломобилями, мотоциклами и небольшим количеством автомобилей.

В Имперской же гвардии, кроме всего прочего, были уже внедрены новинки – лёгкие колёсные паровые тягачи для нужд артиллерии. Ничего особенного в них не было. Ну, почти ничего, так как силовая установка была в рамках продвигаемого Императором тренда. Стимпанковская то есть. Поэтому у этого тягача автоматический паровой котел высокого давления работал на любом жидком топливе – что спирте, что подсолнечном масле, что бензине-керосине, что сырой нефти. Главное – форсунку подрегулировать под вязкость жидкости перед работой. А прямоточный четырёхцилиндровый оппозитный поршневой двигатель двойного расширения с длинным ходом поршней дополнял эту концепцию. И через цепную передачу вращал небольшие, но широкие колёса с развитым протектором. Хорошая машинка. Её, к сожалению, начали выпускать только в 1912 году. Однако она уже успела полностью заменить лошадей в буксировке артиллерии дивизионного уровня и боеприпасов к ней. Что ещё больше повышало подвижность войск на тактическом уровне.

Поэтому, несмотря на кажущееся радикальное превосходство немцев и австро-венгров над русскими, это им не давало ни тактического, ни стратегического превосходства. Архаично организованные, легковооружённые, малоподвижные части и соединения были просто не способны должным образом действовать в условиях манёвренной фазы войны. То есть германцы с австрийцами оказались в ситуации, аналогичной той, в которой оказалась РККА в 1941 году. Вроде и силы есть, и танки, и пушки. А толку с этого чуть. Слишком всё медленно, неуправляемо и неповоротливо, по сравнению с собранным и весьма подвижным противником.

– Посевная… – ещё раз произнёс Император, улыбаясь. – Так ты говоришь, что французы не спешат с мобилизацией?

– Не спешат, Ваше Императорское Величество.

– Из-за посевной?

– Есть такая вероятность.

– А про сговор, о котором ты мне сам рассказывал, уже забыл?

– Об этом рано судить.

– А немцы с австрийцами оглядываются на посевную?

– В очень небольшой степени. Они стремятся преодолеть кризис первых дней и возобновить работу призывных пунктов.

– Сколько у наших противников сейчас войск?

– Сложно сказать. Германия уже располагает миллионом, австрияки – чем-то порядка шестисот тысяч. Примерно. Плюс-минус. Точно сейчас и они сами не скажут.

– Немцы перебрасывают действующую армию с запада на восток?

– Безусловно.

– Так что же этим французским собакам надо? Сейчас бить не стоит. Да. Но почему они ждут? Почему тянут с мобилизацией? Договорённости договорённостями, но немцы подставляются. Проведи себе мобилизацию. Пусть и не полную. Пусть хотя бы на треть, ориентируясь больше на города. Выжди. И когда немцы окончательно завязнут в боях со мной, ударь. Рейнская область упадёт им в руки как перезрелый плод, без всяких усилий. И там, если уж воевать действительно они не планируют, могут закрепиться по Рейну. Почему они медлят? Не понимаю.

– Договор… – пожал плечами глава Имперской разведки.

– Ну какой договор? С кем? С врагом? Чисто юридически акт об объявлении войны если и не отменяет, то приостанавливает действие всяких регулирующих договоров мирного времени.

– А мы? Вдруг они нас боятся. Так боятся, что готовы на всё. Этого же нельзя отрицать?

– Нельзя. Но они не готовы. Если бы боялись, как ты говоришь, то выступили бы против нас вместе с Германией и Австро-Венгрией. Нашли бы повод. То, что они делают, называется выжиданием. Вопрос: зачем? Неужели они считают, что германцы и австрияки нас разобьют? Но они видят завязку войны. И всё равно держатся старого плана. Что-то мы упускаем из виду.

– Упускаем, – согласился глава Имперской разведки. – Или нет? Вдруг для них важнее наше поражение? Или если и не поражение, то критическое ослабление? Я не уверен, но полагаю, что французы себе на уме. Они и англичан слушают, и нас, но преследуют свои интересы, не доверяя никому. Вряд ли в Париже полагают, что немцы удовлетворятся нашим разгромом. Это слишком наивно. Но пока – на текущем этапе – им выгодно так полагать. А потом, когда мы с немцами друг друга измордуем, они «вспомнят» про наши увещевания. По уму победа Берлина и Вены им не нужна. Это автоматически порождает поистине чудовищного монстра, способного пожрать всю Европу в самые сжатые сроки. И их в том числе. Но и наш блистательный успех их тоже не интересует. Полагаю, что им нужна ИХ победа, и только ИХ. И заплатить за неё должны будем мы. Поэтому они спокойно проведут посевную. Спокойно мобилизуют войска без лишней спешки. Приведут их в порядок. И будут ждать подходящего момента для атаки. Чтобы и мы ещё держались, но из последних сил, и немцы уже значимой угрозы не представляли.

– Ты думаешь? – повёл бровью Николай Александрович. Визави кивнул. И Император задумался.

В оригинальной истории французы уже поступали не самым лучшим образом в 1939 году, давая возможность немцам уничтожить поляков в надежде на то, что дальше они рванут громить Советский Союз. Из-за чего они и начали Странную войну с немцами. Да, войну, согласно союзным обязательствам, но на деле не предпринимая практически ничего для оказания помощи своим союзникам – полякам. Кем-кем, а поляками пожертвовать им было не страшно ради собственного блага. Хоть всеми поляками поголовно. Да, конечно, обычно так поступали англичане, но французы в той войне проявили себя не лучше. В конце концов, именно они, под ручку с англичанами, скормили чехов Райху. Именно они среди прочих позволили взойти звезде безумного гения…

В сложившейся ситуации, конечно, ещё рано было говорить о чём-то подобном. В конце концов, прошло не так много времени с начала войны. Но чем чёрт не шутит? Император ведь и сам подобные страшилки озвучивал, но больше, чтобы своих флаг-офицеров запугать, мотивируя думать, как воевать с коалицией «в одну каску». Однако вдруг эти мерзавцы действительно захотели оставить его один на один с Германией и Австро-Венгрией? Во всяком случае, на время. А потом, когда Берлин окажется давно и основательно увязшим в боях на востоке, ударить с запада. Легко вскрыть оборону и пройти до германской столицы. Чем не победа? Победа. Тем более что завершить дело разгромом Австро-Венгрии в такой ситуации проблем не составит. Французам. Ведь перед ними будет, по сути, открытая дорога на Вену, а вместе с тем и шанс на возрождение былого величия.

Одна беда – престиж и репутация России вновь, как и после Крымской войны, будут растоптаны. Как и вера в её армию, окрепшая у собственного населения и ассоциированных народов, возникшая после Русско-Японской. Снова всё начнёт рассыпаться и расползаться. Снова станет поднимать голову местечковый сепаратизм, почуяв реальность поддержки из-за границы. А учитывая, что держава у Николая чем дальше, тем больше становилась крайне многонациональной, это грозило катастрофой. Фундаментальной и всеобъемлющей. По крайней мере, на текущем этапе её существования. Хотя в будущем такая проблема должна была уйти. Должна. Да, Николай бурно и ударно плодил колонии в той или иной форме. Но связывал их с метрополией не по западноевропейскому образцу, а по византийскому. Жители таких условно «колониальных» регионов не загонялись в положение рабов или как-то сильно ущемлённых людей. Напротив, Николай старался использовать этот резко возросший объём «человеческого материала» для выявления талантливых и толковых. Для чего, среди прочего, им продвигался Таможенный союз: внутри него устранялись любые барьеры для передвижения товаров, услуг, рабочих рук и капиталов. И управлял он всем этим через банальные, но не вполне очевидные механизмы – транспортно-логистические, инвестиционные и законодательные. Что приводило к значительной концентрации ресурсов в нужном для него месте – в его руках.

Именно по этой причине в России к 1914 году было самое прогрессивное для бизнеса и простых людей законодательство. Эти же цели преследовала и налоговая политика. Налоги вытряхивались очень жёстко, но были скромны и грамотно распределены по прогрессивной шкале. Никакого идеализма в бизнесе. Человеку должно быть выгодно работать и зарабатывать в России. Николай не строил иллюзий и не пытался построить идеальный мир. Вместо этого он опирался на банальные человеческие качества, страсти и желания, выстраивая всю свою долгосрочную стратегию от них.

Подобный подход стал приносить свои плоды довольно скоро. Те, кто стремился найти своё место под солнцем и заработать своими руками на своё личное, персональное светлое будущее, стекались в Россию. Те, кто держался старых традиций и раздражался от нововведений, расползались по ассоциированным территориям, в тот же Сиам, Персию и прочее. Но все они, волей-неволей даже и не осознавая этого, уже работали на благо общей цели, формируя новое единое государство. Все они начали перемешиваться в культурном и этническом плане. Все они стали нанизываться на нить некоего единства, собираясь туда волею экономического интереса через культурные маркеры – тот же язык, так как ядром и точкой сборки этого новорождённого монстра выступала Россия. В это оказались вовлечены все территории Таможенного союза. Вообще все. И Испания, и Персия, и Китай, и Абиссиния, и Корея, и Япония, и Сиам, и Гавайи, и Куба с Филиппинами и так далее. На эти процессы требовалось много времени. И пока «этот суп будет вариться», Императору придётся надрываться, обеспечивая «покой на кухне», чтобы ни одна зараза не утащила у него фрикадельки из бульона. То есть ни у кого не должно быть сомнений в военном могуществе центра и его праве на доминирование. Понимали ли это французы с англичанами? Вряд ли. У них была традиционно иная стратегия. Однако волей-неволей их поступки создавали угрозу будущему возрождаемой Империи.

Прокрутив все эти мысли в голове, Николай Александрович скривился как от зубной боли. Всё было – как обычно. Всё было – как всегда. Борьба за место под солнцем с преследованием всеми и каждым своих и только своих интересов. И союзник в этом деле был не более чем ресурсом для достижения личного успеха. Впрочем, это неплохо… совсем неплохо. Было бы намного хуже, если бы кто-то из крупных политических игроков стремился ублажить невидимого друга, пуская ради своих навязчивых идей весь мир под откос. Жить среди мерзавцев было очень опасно, но жизнь среди идеалистов опаснее вдвойне…