Читать книгу Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию! - Михаил Ланцов - Страница 10

8 мая 1904 года, Санкт-Петербург

Великий князь Николай Михайлович[35] нервно постукивал пальцем по небольшому декоративному столику и курил сигарету за сигаретой. Скорее даже прикуривал, делал одну-две затяжки и тушил почти целую «цыгарку» весьма импульсивным жестом. Из-за чего вокруг пепельницы творился настоящий хаос.

Его собеседник вошел в эту небольшую комнату и брезгливо поморщился. Ему никогда не нравилось, когда люди демонстрируют свое душевное состояние окружающим. А выдержка и умение держать «poker face» считалось им не столько добродетелью, сколько нормой для любого серьезного мужчины.

– Что-то случилось? – поинтересовался он после минутной паузы, ибо великий князь так и не заметил его прихода, полностью погрузившись в свои мысли. Николай Михайлович вздрогнул, закашлялся, ибо вопрос пришелся на затяжку, и слегка затравленно посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос, и ответил, почти что выкрикнув свои слова:

– Все пропало! Все!

– Поясни, – все также спокойно поинтересовался собеседник, присев и принявшись за извлеченную им из футляра сигару. Это мельтешение с сигаретами он не любил и не понимал. Сигара и трубка – это дело. Обстоятельно, внушительно, фундаментально, да и много приятнее, куда уж без этого.

– Куропаткин… – произнес великий князь и замолчал, собираясь с мыслями.

– И что Куропаткин? Он внезапно заболел?

– Вроде того, – нервно усмехнулся Николай Михайлович. – Мы потеряли контроль над ситуацией.

– Он отказался с нами работать? Почему? На него это совсем не похоже.

– В том и дело, что нет, не отказался. Он продолжает присылать письма и телеграммы. Если их почитать – все радужно. Даже более того – предложил несколько новых интересных ходов.

– И что тебя смущает? Ведь все хорошо.

– Только на словах. В этом и беда! Адмирал Алексеев развил очень бурную деятельность. Производство ручных гранат, блиндированных составов и масса возни с моряками во Владивостоке. К счастью, в Порт-Артуре по морской части дела успешно саботируются, но, я думаю, рано или поздно он и туда доберется.

– И что с того? – перебил его собеседник.

– Ты считаешь это нормально? По инициативе Алексеева для флота заказаны во Франции большие партии фугасных снарядов под 75-морские пушки[36]. Прямо со складов. Их там хватает. Начались какие-то движения по перевооружению миноносцев. В мастерских возятся с взрывателями Бринка, переделывают. Алексеев лично приехал во Владивосток и накрутил всем хвосты…

– Это я уже слышал, – перебил его собеседник. – И считаю, что подобные шаги в любом случае мало на что повлияют. На мой взгляд, Куропаткин очень удачно нейтрализовал адмирала. Не знаю, что он ему там сказал, но увлек делом и вынудил самоустраниться. До Порт-Артура и особенно Балтики тот не дотянется, а с Владивостокским отрядом пускай развлекается. Ничего опасного в этом нет. Про гранаты не переживай – это такие убожества, что и говорить про них стыдно. Даже не представляю, как Куропаткин убедил Алексеева наладить их выпуск. Уродцы. Да и толку с них в полевых сражениях?[37] А ничего штурмовать мы не собираемся. Что же до блиндированных поездов, то никакой угрозы они не представляют на театре боевых действий. Их удел – тыл от хунхузов вдоль путей прикрывать и не более того. То есть все, чем так увлеченно занимается Алексеев, – это совершенно бесполезно для победы.

– Ты слышал про то, что на Дальнем Востоке японцы режут наших офицеров? – мрачно поинтересовался Николай Михайлович.

– Об этом вся столица только и говорит, – пожав плечами, ответил собеседник.

– Все убитые офицеры были в деле. Ни одного лишнего. Удивительная избирательность для японцев, не так ли?

– Серьезно? – Повел бровью встревоженный собеседник. – Не знал.

– Начальник Квантунского укрепленного района Стессель и его генералы были нашими ключевыми фигурами в районе Порт-Артура. Кое-кто, конечно, остался. Но то моряки и на суше мало что сделают. Да и связь с ними нужно как-то налаживать. Общую координацию осуществлял Анатоль.

– Плохо, – после паузы констатировал визави.

– Мой человек, – продолжил великий князь, – неизвестный Куропаткину, проник из Харбина в Ляоян. Потом тихо вернулся и телеграфировал. Его выводы неутешительны. Генерал на полном серьезе готовится к бою. В пригороде непрерывно ведутся обширные земляные работы. Настроения в самом городе благоприятные – обыватели считают, что русские войска защищают их от кровожадных японцев, жаждущих их смерти. А потому оказывают тем всемерную поддержку.

– И что Куропаткин пишет по этому поводу?

– Ничего внятного. Будто бы он развил бурную деятельность напоказ, дабы освоить большое количество денег.

– Кстати, насчет денег. Он уже что-нибудь перевел?

– Телеграфировал, что передал деньги курьерам несколько дней назад. Но те как в воду канули. В Харбине мои люди ответили, что из Ляояна они не вернулись. Куропаткин только руками развел, дескать, могли по неосторожности ляпнуть кому и нарваться на хунхузов. Деньги-то большие. Соблазнительные.

– И сколько там было?

– По его словам, он передал курьерам сто тысяч мелкими и средними банкнотами, упакованными в четыре кофра.

– Странная ситуация, – после долгой паузы констатировал собеседник. – Он вполне может быть прав. Места там дикие. Курьеров могли перехватить, если языком болтали лишнего. Ты им охранение дал?

– Двух человек.

– Всего двух?

– Слишком большая группа привлекла бы внимание.

– Хм. А с битвой на Ялу что? Тоже допустимо второе дно?

– Нам он написал все честно и очень точно описал ход боя. Во всяком случае, наши друзья в Токио все подтвердили. Он забыл только одну деталь – потери. Он нанес японцам ОЧЕНЬ большие потери для такой стычки. Они оказались настолько существенные, что Куроки, получив рапорты, оказался обескуражен. И только донесения разведки, подтвердившей факт отхода русских войск, заставили его возобновить продвижение.

– А у нас несколько сотен. Хм.

– Хуже того, что эта датская стерва чрезмерно возбудилась.

– Дагмара?[38] А что она такого сделала? Я пока ничего не слышал.

– На днях ее навещал Витте. О чем они беседовали – неизвестно. Но вечером того же дня он сделал кучу запросов, в том числе в ГАУ и на ряд заводов. Очень опасных, надо сказать, и неловких.

– Насколько опасных?

– Может полететь много голов. Эта стерва давит как паровой каток с разных сторон. Витте – не единственный, кто стал задавать неудобные вопросы. Их как-то внезапно стало слишком много. Все тихие и аккуратные, но не отмахнешься. Дошло до того, что сам Ники поинтересовался ходом дела с опытами по армейским гаубицам, заказы на которые были откровенно саботированы. Вот уж кому эти орудия недосуг, но и его она подключила. Хотя, конечно, скандал пока еще не разразился. Однако я уверен – это вопрос времени. Дней, может быть, недель. Тучи стремительно наливаются свинцом. Алексей Александрович[39] не переживает?

– А когда и о чем он переживал? – удивился собеседник. – Шлюхи, вино, кокаин, французский стол и увеселения никуда не делись. А значит, все хорошо. Что ему еще для жизни нужно? Босяк-с. Его и на эшафот поведут – не сразу заметит. Надо проверить, может быть, в делах флота «внезапно» образовались проблемы. На Либаву ведь треть средств, выделенных для Порт-Артура, он переводил, есть к чему придраться. Если эта стерва начала копать, то и туда может заглянуть. Да чего уж там – определенно заглянет. А там такое…

– По отдельности все выглядит неоднозначно, но терпимо. Совокупно же – это кошмар! Катастрофа! Все пропало! Куропаткин сменил партию!

– Успокойся! – с легким раздражением воскликнул собеседник. – Сначала все нужно проверить. Сам сиди тут. С твоей импульсивностью еще дров наломаешь.

– А вдруг все плохо и Куропаткин сменил партию? Что нам делать? Начинать беспорядки раньше срока?

– Без денег? Не смешно.

– Мы можем вложить свои.

– А если дело не выгорит? Если тут нас ждет какой-то подвох? Или есть уверенность в этом Гапоне[40] и прочих ухарях? Думай сам, но если окажется, что нас предал Куропаткин, человек, в котором мы были более чем уверены, то есть ли доверие им?

– Но…

– Мы живем слишком на виду. Всю нашу бухгалтерию довольно несложно отследить. Мы не можем совершить крупные платежи, не вызвав этим внимание к себе. А если та же Дагмара узнает, чем мы занимаемся, наша судьба окажется незавиднее, чем у Николая Константиновича[41].

– Не надо меня пугать! – воскликнул Николай Михайлович, смахнув в сердцах пепельницу на пол.

– Уймись! – прорычал собеседник. – Не все так плохо, как тебе кажется. Если эта стерва еще не начала на нас наступление, значит, ей неизвестно, кто ее противник. Поверь, она не из тех, кто будет ждать у моря погоды. А значит, у нас еще есть время. И совсем не обязательно, что предатель Куропаткин. Может, это еще кто-то. Да и вообще – все что угодно могло всплыть. Дело сложное с множеством участников.

– Тогда почему его не убили?

– Он все время на виду. Это непросто. Да и кто знает, может быть, он прямо сейчас уже мертв.

– И все же, – настаивал Николай Михайлович. – Что нам делать, если предатель он?

– Обратимся к Евгению Филипповичу[42]. В конце концов, если в Маньчжурии японцы убивают русских офицеров, то почему бы им не убить еще одного? Или хотя бы ранить. Ранение же станет вполне подходящим поводом для снятия Куропаткина с должности. На лечение. А уж тут мы его долечим… – холодно усмехнулся собеседник.