Читать книгу Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию! - Михаил Ланцов - Страница 7

18 апреля 1904 года, река Ялу

Куропаткин отъезжал к Засуличу на Ялу с легким сердцем. Все, что нужно было сделать, он сделал. Поручения раздал. От старого адъютанта избавился, взяв себе матерого казака с такой биографией, что хоть сразу кандалы вешай. В том, впрочем, и был залог его верности. Куда ему деваться-то? Особенно теперь, когда засветился подле генерала. Разве что сразу стреляться или в острог. Но главное, доверил своему новому сообщнику – Дин Вейронгу – серьезное поручение.

Вейронг – тот самый подтянутый ходок, возглавивший делегацию к генералу пятого апреля. И был довольно интересным человеком. Из бедняков, как и его дальний родственник, покойный китайский адмирал – Дин Жучан[14]. Поднялся вслед за ним, хоть и не столь высоко. Но для его семьи и младший комсостав в действующей армии – уже достижение. Прошел всю войну с Японией в 1894–1895 годах. Участвовал в боях. Выжил. Отличился. В Бэйянскую академию его не взяли как родственника оплеванного Пекином адмирала[15]. А иного пути на командные посты в разворачиваемую армию «европейского образца» не было. Поэтому он вынужден оставить службу, уйдя оттуда «обиженным на весь мир». После фактической передачи Маньчжурии России переехал и осел в небольшом провинциальном городке – Ляояне. Сколотил банду из своих бывших солдат. Взял под контроль мелкий бизнес – чайные там, забегаловки, бордели и прочее. В дела серьезных людей не лез. Жил тихо. Но когда услышал от Куропаткина о плане «Желтая хризантема», едва сдержался от гневных высказываний. Генерал надавил ему прямо на старый больной мозоль. Вейронг-то надеялся, что уже все прошло, что время вылечило. Однако это не так. Время просто помогает забыть, но не вылечить старые душевные боли.

Пообщавшись с ним, Алексей Николаевич понял главное – он сделает все что нужно. В конце концов с гнилью среди руководящего аппарата китайцы и сами столкнулись на прошлой войне в массовом порядке. Так что Вейронг с большим пониманием отнесся к просьбе генерала. Рисковал ли Куропаткин, поручая такое щекотливое дело «первому попавшемуся китайцу»? Конечно, рисковал. Впрочем, не сильно. Его слово против слова «недобитого ихэтуаньца»[16] – не та весовая категория. Бумаг никаких генерал не подписывал, свидетелей не оставлял. А устные распоряжения доказать еще нужно. Вейронг это тоже прекрасно понимал. Как и то, что ему даже сбежать никуда не получится – правительство Цин охотно его выдаст в случае чего. Он для Пекина отработанный материал. Но согласился. Почему? Вопрос. Может, и правда душой все еще воевал с японцами, никак не желая уйти на покой и смириться с поражением. Впрочем, Алексей Николаевич не сильно морочил себе голову по этому поводу. Справится Вейронг? Хорошо. Можно будет с ним работать и дальше. Нет? На войне без потерь не бывает. Сейчас его ждали другие дела…

В расположение Восточного отряда Маньчжурской армии командующий прибыл еще 15 апреля, незадолго до начала первой крупной сухопутной битвы этой войны. И сразу же занялся делами.

– Ну что же, – доброжелательно произнес генерал, обращаясь к Засуличу. – Пойдемте, осмотрим ваши позиции. Японцев не видно?

– Как не видеть? Видно, конечно. Снуют на берегу. Но все без воинского обмундирования. Так что огня не открываю, чтобы чего не вышло.

– Вот как? Прямо-таки и снуют? Хм. Полюбопытствуем…

С этой непринужденной беседой, последовавшей сразу после штатного обмена любезностями, и начался визит командующего в расположение Восточного отряда Маньчжурской армии.

Уделил свое любопытство тылам. То есть размещению войск и их обеспечению. Посмотрел. Ничего не сказал. Обычное головотяпство интендантской службы и нераспорядительность старшего комсостава. Но не так что бы и совсем плохо. Терпимо. Удовлетворительно с натягом. Можно было бы и поиграть в самодура да разнос устроить, но он не стал. Да и зачем? Через несколько дней отходить. А минимум все-таки имелся.

Выехали на позиции.

И тут Куропаткин дар речи потерял. И было от чего.

Генерал-лейтенант Засулич предполагал вести бой в поле по схеме «как есть». То есть никаких работ по возведению полевой фортификации и огневых позиций не вел. Да, разместился с умом. Но он даже пушки выкатил на прямую наводку. А значит что? Правильно. Подавят их очень быстро с началом боя. Особенно если канонерки японские подойдут.

«Гастелло хренов» – пронеслось у Куропаткина в голове, однако вслух подобного не высказывал, понимая, что времена современных полевых фортификаций еще просто не пришли. То есть генерал-лейтенант действовал хоть и неверно, но в рамках действующего устава. Другой вопрос, что шестидесятилетний старик был довольно растерян и нерешителен. После получаса разговора стало ясно – он даже и не думает о том, чтобы упорно сражаться. Отступить в порядке – вот предел его мечтаний. Почему? Не секрет. От него не скрылось то странное положение дел, что имело место на Дальнем Востоке, и он не знал, к какой партии примкнуть. Слишком все было неопределенно и странно.

– Никто и никогда, друг мой, – разрешил его терзания Куропаткин, – не был наказан за выполнение приказа. Поэтому я и прибыл сюда, дабы снять с вас всякую ответственность. Не переживайте, все свои приказы я буду отдавать вам в письменном виде. Доверие просто так не появляется. Тем более – сейчас, в этой нервической атмосфере.

Обходить этот вопрос и пытаться лавировать со старым генерал-лейтенантом он не видел смысла. Опытный вояка был не при делах и просто не понимал, как поступать. А Куропаткину для успеха в войне требовались люди, готовые выполнять приказы. Просто и решительно, без какой-либо задней мысли.

После чего они перешли к более насущным делам.

Времени оставалось мало, поэтому приходилось импровизировать.

Восточный отряд Маньчжурской армии к 15 апреля 1904 года насчитывал около двадцати тысяч бойцов. При них имелось пятьдесят два орудия и все восемь пулеметов, которыми располагала Русская императорская армия в Маньчжурии. Громоздкие, неудобные ранние пулеметы системы Максима больше напоминали легкие пушки, чем пулеметы. Однако именно они вызвали у Куропаткина наибольший интерес. Он даже не смог побороть у себя многозначительную усмешку на все лицо, когда их увидел.

Историю он знал не очень хорошо и конкретно в деталях и событиях Русско-японской войны 1904–1905 года разбирался плохо. Однако, прокатившись по позициям правого берега реки, он без особенного труда нашел прекрасный участок для атаки японцев. А именно мелководье, позволяющее форсировать реку вброд даже пехотным отрядам. Во всяком случае, казаки, обследовавшие данные позиции, без проблем показали несколько мест с удобным подходом к воде и комфортными глубинами.

Собственно, здесь и находилось слабое место всей обороны Засулича. На других участках японцы были вынуждены использовать плавательные средства, подводя их под огнем в воде. Что не давало возможности обеспечить должной массовости в натиске. А вот здесь, в этом рукаве реки, имелась прекрасная возможность для масштабного наступления больших воинских отрядов без каких-либо вспомогательных средств…

Наступило утро 18 апреля 1904 года по старому стилю.

Восточный отряд Маньчжурской армии количественно и качественно не изменился. Все те же устаревшие 87-миллиметровые полевые орудия образца 1877 года, ранние пулеметы Максима, винтовки системы Мосина да Бердана[17] и револьверы Нагана. Вот только изменились их расположение и применение.

Всего за пару суток вся пехота сумела пусть плохонько, но окопаться. Жиденькие нитки эрзац-траншей протянулись вдоль расположений четырех стрелковых полков в зоне непосредственного соприкосновения с противником. А вместе с тем удалось отрыть и относительно удобные пути отхода из них в тыл под прикрытие пятого полка. Тот, рассеявшись, занял наиболее благоприятные высоты, откуда можно было огнем прикрывать отступление первой линии. И тоже окопался.

Артиллерию же просто убрали с прямой наводки. Дарить ее врагу Куропаткин посчитал излишней щедростью.

И вот, ровно в пять утра, свыше полутора сотен японских орудий[18] открыли огонь по русским позициям, старательно причесывая их шрапнелью. Но особого эффекта достигнуто не было. Пехота сразу вжалась в свои траншеи, а новое расположение русской артиллерии японцам пока нащупать не удалось.

Шума много – толку мало.

Но этих деталей в штабе генерала Куроки не знали. Впрочем, там и о прибытии Куропаткина на Ялу тоже пока не слышали. И действовали по заранее утвержденному плану.

В шесть часов утра японцы перешли в общее наступление.

Русские позиции молчали.

Стрелковые полки не спешили открывать огонь, продолжая находиться под густым шрапнельным дождем. А артиллеристы ждали отмашки сигнальщиков.

– Почему они не стреляют? – удивился британский офицер Ян Гамильтон, состоявший при генерале Куроки военным агентом. Командующий 1-й армией промолчал. Его этот вопрос волновал не меньше. Поведение русских выглядело в высшей степени странным. – Может быть, они отошли? – не унимался англичанин. – Могли же узнать, насколько серьезные силы подходят к ним, и отойти без боя… – Японец же лихорадочно пытался сообразить, перебирая в голове все донесения последних дней. Наоборот. По словам наблюдателей, русские полки вели последние два дня земляные работы, укрепляя свои позиции. Как после такого отходить? Странно.

Но вот к рукаву реки, отделяющему крупные острова от правого берега Ялу, вышли команды с плавательными средствами. Различными лодками. Спустили их на воду. Стали загружаться, радуясь своему счастью. Ведь ожидалось, что все это проделывать придется под огнем неприятеля. И тут вдали загрохотало – это артиллерийские орудия. Расположенные на закрытых позициях, они открыли огонь по заранее произведенным счислениям.

В практике Русской императорской армии таких приемов не использовалось в полевых сражениях. Этот метод ведения боя был нормой только в осадных делах и обороне крепостей. Впрочем, Куропаткина послушались. Да и как не послушаться, коли тот письменный приказ «накатал». Так что все артиллеристы еще 16 апреля покинули открытые позиции и занялись подготовкой к новому делу. Их, конечно, учили, но когда это было? Да и не нужные в полевой артиллерии знания выветрились у большинства. Приходилось коллективно восстанавливать по обрывкам. Это оказалось не по душе многим, но что делать? Письменный приказ командующего – не шутка, тем более что Алексей Николаевич написал его так, что разночтений при всем желании не получалось. Против такого аргумента не попрешь. Вот и занялись.

Понимая, что предугадать планы японцев в деталях невозможно, вся зона предполагаемого боя была разбита на квадраты. Артиллеристы провели расчеты для наведения в каждый из них. А сигнальщики с цветными флажками обеспечили оперативную корректировку. Ведь пушки пришлось отодвинуть от позиций на три-четыре километра. Систему же флажных сигналов Куропаткин был вынужден делать на коленке, благо никаких особых требований она не предъявляла…

Пятьдесят два 87-миллиметровых орудия слитно ударили обычными чугунными гранатами, подняв столбы грунта и воды вперемешку с осколками. Устаревшие пушки, стрелявшие еще дымным порохом, оказались очень кстати в сложившихся условиях. Их поганая баллистика пришлась как нельзя лучше для работы с закрытых позиций. И дыма не видно, и настильность траектории снарядов низкая. Ситуацию портили только слабые снаряды. Да невозможность использовать крайне архаичную шрапнель с чрезвычайно «короткими» трубками[19].

Японские полевые артиллеристы оказались не готовы к классической контрбатарейной борьбе. Почувствовали, что надо что-то делать. А что? Не ясно. Удавалось определить только примерный азимут расположения русских батарей. Да и то – на слух по методу «плюс-минус лапоть». А что делать с дальностью? В трех или четырех они километрах? А может, в пяти? Кто знает. Учитывая беглый характер стрельбы на русских батареях, определять время полета снаряда не удавалось. Непонятно было, где чей «подарок». Для чего, собственно, этот метод и применялся. Работать же через триангуляцию они банально не догадались, что также было ожидаемо. Куропаткин отлично знал, что в Японии все более-менее вменяемые артиллеристы принудительно «переводились» на линейный флот по мере их появления, оставляя на долю «сухопутных крыс» только новичков и бездарей.

Канонерские лодки, подошедшие к островам, чтобы поддержать натиск войск 1-й японской армии, попытались что-то сделать. Но без особого результата. Просто «попугали воробьев» из своих короткоствольных стареньких 120-миллиметровых пушек. Ведь артиллеристы на этих кораблях практически ничем не превосходили своих береговых коллег.

Русская пехота, впрочем, продолжала стараться не высовываться на своих позициях. Для прицельного огня было пока еще слишком далеко. А удары по площади, по мнению Куропаткина, в данном случае неплохо и артиллерия выполняла. Нечего тратить патроны попусту.

Где-то около восьми часов утра 12-я японская дивизия при поддержке гвардейской пехоты попыталась пройти бродами. Ожидаемый шаг. И к нему были готовы.

Как только японская пехота зашла в реку метров на десять, сигнальщики дали отмашку и все восемь пулеметов ударили по бродам с закрытых позиций. Да-да, именно с закрытых. В годы Первой и Второй мировых войн практиковалась такая штука. А тут с ранними, тупоносыми, пулями сам бог велел развлекаться подобным образом. Пуля ведь не луч лазера и летит по некой траектории. Откатил «ствол» на километр-полтора и работай через небольшой холмик метра в полтора-два высотой.

Сухо, комфортно, и мухи не кусают.

И вот на бойцов, что попытались форсировать брод, обрушился самый натуральный дождь из пуль, ослабленных, конечно, из-за дистанции, но все равно – еще достаточно опасных. Тем более что ползать по броду раненым не с руки – дышать-то под водой неудобно. А потому в сложившихся обстоятельствах, ранили тебя или убили, особой роли не играло.

Генерал Куроки, наблюдавший один из таких эпизодов, мог себе позволить только молча играть желваками да сжимать до белых пальцев латунный корпус бинокля. Сэр Гамильтон тоже не сыпал вопросами. Все встало на свои места. Русские не стреляли, потому что не считали нужным. Банально и грустно…

В половине девятого утра японское наступление окончательно захлебнулось по всему фронту. Войска отошли. Орудия замолчали. А по рукаву реки медленно плыли многочисленные тела погибших.

Гудящая тишина.

Русская пехота осторожно выглядывала из траншей и потихоньку оживала. Пошли шутки с прибаутками. Нервные смешки. Многие видели – СКОЛЬКО войск шло на приступ. И радовались сложившемуся успеху. Но недолго. Через час по пехотным позициям начали «работать» канонерки. Не шрапнелью, а вполне себе увесистыми чугунными гранатами из своих «стодвадцаток».

Взрывы мерно поднимали султаны земли и сотрясали грунт.

Результативность их огня была довольно слабой. Тут и низкая скорострельность старых орудий, и качка, и постоянное смещение по реке. Ложился снаряд в районе позиций русской пехоты? Уже хорошо. Нет? Не беда. Однако на нервы это давило довольно сильно.

Чуть погодя к ним присоединились и прочие орудия японского артиллерийского парка. Так что, по жидкой линии траншей долбило уже почти двести «стволов», большая часть из которых, впрочем, была весьма умеренных калибров. Да и современных мощных гранат, позволяющих уверенно вскрывать такие укрепления, у них не имелось.

Два часа спустя, наведя порядок в своих рядах, японцы вновь перешли в наступление.

И вновь заработали молчавшие русские пушки с пулеметами. Их запасы боеприпасов были скромны. Не к таким боям готовилась Россия. Ведомая «гладкоствольными»[20] генералами вроде Драгомирова. Совсем не к таким. Поэтому без дела не стреляли.

В этот раз японцы двигались волнами. Так, чтобы следующая волна стояла достаточно далеко и не попадала под обстрел одновременно с первой. Однако это не принесло успеха. Разве что увеличило расход боеприпасов в русской армии. Ну и потери японцев. Кроме того, уже к концу этого натиска оказалось, что форсировать водную преграду не на чем. Почти все лодки были разбиты или серьезно повреждены. Приличное их количество затонуло…

Еще несколько часов затишья.

Японские артиллеристы пытались придумать, как разрешить ту ситуацию, в которой они оказались. Кроме того, требовалось подтянуть боеприпасы к орудиям. Генерал Куроки не планировал СТОЛЬКО стрелять. Разве что канонерки все эти часы методично работали по наблюдаемым позициям русской пехоты. Ну, так – не серьезно, ведя больше беспокоящий обстрел, чем действенный.

И вот, в начале седьмого часа вечера японцы, завершившие перегруппировку, предприняли новое наступление. В этот раз оказались задействованы все броды. Это привело к резкому снижению эффективности пулеметного огня, который не удавалось фокусировать. Казалось бы, успех был уже близок. И командование 1-й армии воспрянуло духом, видя, как русская пехота оказалась вынуждена открыть огонь по первым прорвавшимся японским пехотинцам. Но… Куропаткин, заметив, что натиск идет только на бродах, распорядился перенести огонь освободившихся батарей на наиболее опасные участки. Три минуты возни. И вот уже в неглубокой воде бродов поднялся целый лес взрывов.

Батареи слегка увлеклись и ударили залпами.

На японских канонерках это заметили. Провели счисление. И открыли огонь на подавление. Шрапнелью из своих 120-миллиметровых орудий. Волнение реки и общее смещение давали довольно широкое рассеивание и позволяли накрыть приличный квадрат без поправок. Не сразу получилось, но, мерно работая по азимуту, они смогли через несколько минут нащупать противника и добиться молчания пары батарей.

Русские артиллеристы, сделав всего по десятку залпов, бросились в укрытия. Куропаткин лично проследил за тем, чтобы возле орудий были вырыты щели для защиты личного состава во время обстрела. Лишние потери ему были ни к чему.

Плотность же огня со стороны Восточного отряда Маньчжурской армии вновь упала. Но это было уже и не важно. Новая, третья атака 1-й японской армии захлебнулась. Впрочем, генерал Куроки был доволен. Удалось нащупать артиллерию русских. С канонерок уже доложили. Да и он сам все видел. Его штабные офицеры напряженно возились с картами, делая пометки и расчеты. А значит что? Правильно, утром, приведя пехоту в порядок, можно будет продолжить. Только уже на его условиях.

Однако Куропаткин не собирался продолжать. На каждое орудие у него оставалось снарядов по десять. С винтовочными патронами – не сильно легче. И если пехота получила перед боем по два стандартных БК и в основном их сохранила, то с пулеметами и тыловыми запасами все было кисло – по паре лент на пулемет. Поэтому с наступлением сумерек русская пехота стала тихо отходить со своих позиций и выступать на Ляоян по мере формирования маршевых колонн. Артиллерия с пулеметчиками поступили так же. Восточный отряд Маньчжурской армии уходил в полном порядке, увозя с собой своих раненых и убитых, благо что их оказалось немного. Триста двенадцать раненых и девяносто семь убитых[21]. Очень неплохо для такого боя! О потерях противника можно было только гадать[22], но они явно превысили несколько тысяч.

В официальном донесении Куропаткин написал, что, «…расстреляв весь наличный боезапас, был вынужден отступить с позиций ввиду невозможности продолжать бой». Ничего особенно унизительного в таком поступке не было. Конечно, по идее Куропаткин и отвечал за обеспечение соединения под командованием генерал-лейтенанта Засулича боеприпасами. Но ничего лично Алексею Николаевичу никто предъявить не мог – Восточный отряд был обеспечен патронами и артиллерийскими выстрелами в рамках нормы. О чем, кстати, генерал тоже написал, заметив, что ведение современного боя требует раз в десять большего количества боеприпасов.