Читать книгу Кровь и чернила - Михаил Медведев - Страница 20

– Ну да, ну да… – сказала Маша. – Очень смешно.

– Ты ещё другие мои стихи не видела. – ответил ей Шнурок и отвёл её в ту самую комнату, где он вместе с Каримом крутил Шпатель на своём сверле по ночам. Порывшись в тумбочке, он достал тетрадь с надписью "Стихи" и начал читать.

Некоторые стихи он вообще не стал читать – либо потому что они состояли из одной строки – видно, Шнурка муза внезапно посылала на три весёлых буквы, как только он хотел написать вторую строчку:

Я написал сей стих при свете солнца…

Или:

Скажу тебе, сердечный друг Карим…

Либо, как стих "В Неаполе" или неоконченная поэма "Сказание о сморфах в эпоху Хэйан" состояли практически из одной матерной лексики. Ясно было, что впечатлительной десятилетней девочке, даже привыкшей к садистским стишкам про маленького мальчика,что по стройке гулял, и всякому хулиганству вроде "Вышел заяц на крыльцо, почесать своё яйцо", не стоит читать такое на ночь заместо сказок.

Впрочем, скоро, 4-го июня, ей исполняется одиннадцать годиков, но это не отменяет абсурдности сей идеи.

Шнурок нашёл стих без названия и начал его читать. Орфография осталась нетронутой, ведь именно в ней содержится весь сок:

Начьни-ка бес миня

Звой танець в атроженье звёзт

Любафьто не жилаид

Видь в майом сэрце гнёзт.

– А, это не моё. Это Барсик писал. Он чиркает с такой кучей ошибок, что у меня глаза на лоб лезут. Ладно, прочесть бы своё…

Он нашёл ещё один стих: "Старшине", но он был написан таким жутким почерком, что даже сам написавший Барсик не смог его разобрать. Следом он бросил свой взгляд на стих "Розовые пони" и начал читать:

Розовые дали,

Розовое небо,

Розовые степи,

Розовый закат.

На закате ярком

Топчут травы сочны

Розовые пони,

Разноцветны кони.

Розовые пони,

Розовые кони,

Всё вселяют в брони

Сильфа нежных чувств,

А потом жирдяи

Огоньком смущенья

Загораясь тускло…

Тут Шнурок перевернул страницу и продолжил машинально читать:

Алым огонёчком,

Расстегнут портки…

Тьфу!

Тьфу!

Тьфу!

-Мерзость! – крикнул Шнурок, видя, что дальше начинается какая-то совершенно дикая похабщина. Перелистнув страничку, он начал читать следующее своё бессмертное произведение.

Шашлык на мангале вертелся,

Прожариться вкусно хотел…

Пива бутыль откупорил

Парень и тут налетел

Его лучший друг – ведь скучно пить

В одиночку, как забулдыга какой-то.

И сами не видя того,

Налудилися допьяна…

– Почему все твои стихи либо про пьянство, либо про какую-то гадость? – спросила Маша. Да, слово "секс" она, в отличие от детей из развращённой Европы, которым промывают мозги бесконечными рассказами про однополые и не только отношения ещё в детском саду, слышала лишь несколько раз, и ей совершенно не хотелось этим бравировать.

– Я даже не знаю. Ещё не знаешь, в какую плоскость вдохновение придёт.

Был ещё какой-то стих на болгарском, но Маша, не знавшая этого языка, всё равно не поняла бы. Хотя, может быть, это был не болгарский, а русский с кучей ошибок. Сусло меж тем не унималось и продолжало декларировать:

Я на толчке, словно на троне расселся,

Словно король королей,

В час, когда добежал до заветной двери,

Когда мучал понос…

Спася тем самым портки от потопа бурого,

Что было совсем неминуемо.

– Фу! Гадость! Я всё понимаю, но рассказывать стишок про какашки – это слишком даже для тебя! – сказала Маша Шнурку, но потом заржала как дохлый тюлень.

– Да. Это было смешно.

Как писал один известный фантаст, поэзия вогонов занимает третье место во Вселенной по отвратительности. Исходя из этой логики, поэзия Шнурка заняла бы хоть и не призовое, но довольно почётное четвёртое место. Проза у него получалась, однако, также не слишком хорошо.

Впрочем, Маша предложила интересную идею:

– Давай закинем их в один шкаф с "Больным миром".

– Давай. – ответил ей Шнурок.

С этими словами толстая тетрадь в белой обложке с хмурым котёнком – видимо, от факта причастности к высокому искусству, которое пёрло у Шнурка изо всех щелей, полетела в шкаф – оставаться там до конца дней. Тем более, ни там ни там ни системы нет, ни культивации, ни даже Джеффа-убийцы, так что в чём смысл вообще открывать эти рукописи? Ради того, чтобы просто посмеяться, а потом забыть?

Впрочем, что касается культивации… Тут она представила мага-Шнурка с книгой в руках и с 999-м уровнем души, а потом, смеясь, побежала в свою комнату, быстро намалевала свой рисунок, на котором был нарисован Шнурок с кривой рожей, с колдовской книгой в руках и надписью "999 УР.".

– Ну как, похож? – спросила Маша, показав рисунок Шнурку.

– Да. Прямо я. Такая рожа у меня была, когда я в лужу харей упал.

-Шикарно. – ответила Маша. – А теперь я пошла, мне нужно ещё родителям звякнуть и поесть. – сказала девочка, положила рисунок вместе с трудами Шнурка, мнившего себя человеком искусства – точнее, мультяшкой искусства, и убежала в сторону холодильника.

Шпатель возилась в своей лаборатории, а Барсик тренировался в лесу, поднимая и опуская вниз огромный валун – он боялся, что долгий, сладкий сон под кроватью, которому он предавался, не слишком хорошо влияет на его форму. Хоть он и был очень мягким и дружелюбным, но в то же время – очень сильным. Карим упражнялся в стрельбе из пятизарядного помпового дробовика и неплохо в этом преуспел; Лаэрта просто отдыхала, пока Маша приносила ей всякую ерунду, а Шнурок поливал бесконечные цветы, от которых ломился подоконник в её комнате.

Вечер произошёл совершенно без приключений, так что рассказывать о нём нет смысла от слова совсем.