Читать книгу Мировая поэзия. Том четвёртый - Михаил Меклер - Страница 3

Я шёл, сутулясь под тяжестью лет,

прошлая жизнь дышала мне в след,

которую оставил мой отец по сему,

перед уходом в предсмертную тьму.

Он так и не принял Всевышнего веру,

принимая её за простую химеру.

Не дочитал он Ветхий Завет,

но очень хотел увидеть Тот Свет.

Поступь была по-стариковски тверда,

запомнил я образ его навсегда

и душу открыл перед сводами храма,

во мне происходила сознания драма.

Я не с рождения почувствовал крест,

полвека носил атеизма протест

и когда окунулся в святую купель,

я увидел грядущую свою колыбель.

Мой путь осветился и расширялся,

старым грехам совсем не гнушался

и время понеслось по нему без звука,

я понял, что вера есть добрая мука.

Когда один лежишь в огромной спальне,

с бессонницей, закрывшись на замок,

понимаешь, что может быть печальней,

чем безысходность, когда ты одинок.

В часы ночные, предметы тяжелее

и мыслей скрежет глотает тишина,

подушки, покрывала кажутся белее

и пустота зеркал отражена.

Шла осень за окном, суровое дыхание,

был в комнате томительный покой,

тянуло в край любви разочарований,

наедине с написанной строкой.

Душно, ни ревность, ни старость,

не удаляли эту опухоль ночи,

где-то в душе шевелился нарост,

выпрямляя судьбы позвоночник.

Во внешности спящей – Я чей-то сторож.

Молчание, как пауза, мыслей занятие,

считывала предсказание сна. О, Боже —

стихами, пульсом, часами, заклятием.

Тени людей, как призраки ходят —

жизнь города совсем без надежд,

в небе бронхит ошалевший воет,

настигая несчастных, одиноких невеж.

Духовный разлом в мозгах свирепеет,

молодежь без идеи тоскует с пьяна,

интеллигенция вырождаясь, тупеет,

а будущего даль безнадежно черна.

Что будет? Если соберутся бродяги,

а мелочи не хватит, чтобы пожрать

и снова баррикады, оковы, «ГУЛАГи»,

власти не имущие начнут воевать.

Россия Родина моя бескрайная,

ты похожа на сумасшедший дом,

у человека судьба печальная,

обреченность его – есть синдром.

Вселенная теряет звёзды, как мелочь,

люди торжествуют в войнах и цирках.

Поэты молчат, не понимая слова «вечность»,

а чудаки в цирках танцуют на опилках.

Действует сила народного волнения,

как песня дикая, как красное вино —

это революция, пустое наваждение,

бессмысленно прошедшая давно.

Да, есть камни, чтобы строить и ваять,

будут жертвы, чтобы помнить и молчать,

есть патроны – значит будут стрелять

и в отчаянии за конституцию кричать.

Мы напряжения в молчании не выносим,

в стихийном лабиринте иноземный бес.

Мы снисхождения гуманитарных просим

и положительных эмоций ждем с небес.

Подлинно во мне печаль живет,

душа висит над страхом пустоты.

Поэзия от бездны не спасет,

за все в ответе лишь кресты.

Лети душа над колокольней ввысь,

пусть вечность на каменных часах,

показывает будущему мысль,

начертанной кириллицей в стихах.

Вот и настал мой черед живой,

чувствую крыльев размах иной,

мысли сами летят стрелой,

в строфы рифмой, одна за другой.

Мой маятник души и глух и строг,

в висках стучит запретный рок.

Я открыл в себе лазоревый грот

и не жду, когда смерть придет.

Исчерпав свой путь, я развернусь

и ответить за написанное не боюсь.

Из-за морей в страну родную вернусь,

зайду в Храм и до земли поклонюсь.

Утроба есть памятник кровотечению,

страшной болью закрученная труба,

лаз из неведанного, да в провидение,

начало судьбы, всей жизни раба.

Бежал, пораженный хохотом грешника,

по лабиринту судьбы без остановок,

похожий на клоуна, злого насмешника,

измученный от недомолвок и рокировок.

Запутался в блёклых сетях невезения,

отмечен за вольность свою небесами,

внезапно оглашенный за откровения,

окропил я золотом мечту с куполами.

Затем стремился в разгоряченном раже,

пробиваясь через жестокие реальности,

пролетал косые кошмары и ужасы даже,

пережил все тюремные шалости.

Себя загонял, спешил до последнего,

с одышкой сигал прямо в пропасть,

где осталась идеология мышления,

да забытая, галдящая молодость.

Любил за баварской кружечкой пива,

читать бредни и горечь писания,

ждать реакцию оппонентов терпеливо,

чтобы повергнуть себя в истязания.

Жизни поход из тайги и песка —

в ликах и жестах навеки остался.

Страстью избыточной освистал,

жажду не утолил, но до всего добрался.

День каждый раз кончался на дворе,

первая звезда на небе появлялась.

Закат, как кровь, висел на топоре,

отражаясь в небе, солнце любовалось.

Дом был закрыт. Ворота на замок

и земля по совести остыла.

При свечах горящих библейский слог,

сам себе я бормотал уныло.

Облака закрыли луч звезды

и вода в реке студеная чернела.

Чище смерть, чем муки от беды —

а земля правдивей и страшнее.

Догорали свечи и во мгле,

тишина настигла внутренние своды,

продолжал молиться я во тьме,

за свет и благодушие природы.

Рассвет пошёл, уже светало,

петух горланил во все горло,

жизнь продолжалась, как бы с начала —

Образ веры действовал покорно.

Господи, Всевышний! Помоги!

Народу русскому расправить плечи.

Пусть на Родине всегда цветут сады

и никогда не гаснут в Храме свечи.

Дай в каждый дом насущного вполне,

достаток провианта и разного вина,

сознания каждому в заботе о семье,

чтоб все богаты были, как Родина.

Постиг я тишину Его безмолвия,

под шорох тлеющих свечей,

без грома в небе засияла молния,

как знак божественных лучей.

Верные, четкие мысли,

дает окружения взор,

оттенков, цветов не исчислить

и слов бесконечный простор.

Невзирая на катаклизмы, невзгоды,

надо Богу благодарность воздать,

за созданный механизм природы,

и деяний Его благодать.

Будто в небо земля одета,

прикрыла от космоса плоть,

гуляет по орбите планета,

как ей повелел Господь.

Неизбежен прилив славословий

и не видно всей жизни конца,

человек с божественной кровью,

наполняет словами сердца.

Храм похож на ковчег огромный,

пролетает в пучине веков,

его парус духом природным,

всем ветрам подчиниться готов.

Поэт не ждет сокровенного знака —

за стихи на подвиг готов.

Он ищет таинственность брака —

себя в сочетании слов.

Уверен, мечты слагаются из мыслей,

что мы во снах придумали в уме,

любовь всегда от чувств зависит,

порой находим их в грядущем сне.

Вдруг в нашу жизнь, ворвется ветер

и оторвёт нас от прикованной земли,

тогда уже не нужен лишний метр,

мы в Рай взлетим по краткому пути.

Так ринемся из будничных томлений,

по зову духа и ветхого словца,

в край, где нас ждут забвения

и башни высятся заочного дворца.

Там за туманным облаком над небом,

на бесконечных просторах пустоты,

уже не нужно жить насущным хлебом

и быть зависимым от сущности воды.

Я не пойду сквозь облако тумана,

хочу бродить свободным и ненужным,

по рощам и лесам, где есть поляна,

где зайцы воду пьют из лужи.

Пусть происходит моей жизни танец

и трудных дней не беспокоит рана!

Да, я адепт – христианский скиталец

и не стану образом за тем туманом.

О, время, завистью не трогай,

прошедших лет, последних дат,

ещё пройти придется много,

через каскад невидимых преград.

А сколько раз ещё придется,

внимать из Храма в гулкой пустоте,

взирая на мозаику оконца,

животворящее влияние в кресте.

Испить бы мне монашескую нежность

и злобу выгнать полностью из сердца,

тогда любви преграды безнадежность,

я растворил бы без щепотки перца.

Мне нравится смотреть

на облик всех Святых

и словом рисовать портрет,

с их статуй восковых.

Я думаю, не призрак плоти

нас заставляет молиться и мечтать,

а наше тело, обличенное в лохмотья

и вера в Отца Бога, а не в Мать.

В древнем Яффо я вновь очутился,

лучи солнца глаза обжигали,

уже туман над морем стелился

и первые звезды на небе мигали.

В дали виднелись пустынные скалы,

повсюду звучали молитвы, молитвы.

Восток начинается здесь у причала,

с заостренными пиками битвы.

Тут пересеклись оси веков и религий,

в написании Библии, Торы, Корана.

Пусть будут едины священные книги,

суть иудаизма, христианства, ислама!

Стоят мечети живые,

с бесчисленным множеством лиц

и ветер дует с пустыни,

там окна, как щели бойниц.

Меня не касается трепет,

моих иудейских забот,

а православный лепет

покоя душе не дает.

И там, где сцепились Оккультные,

а ребенок молчание хранит,

мир человечества в люльке,

под Господом Богом не спит.

Мы бродим по дорогам пространства,

с сознанием своих величин

и мнимость чудес постоянства,

воспринимаем без всяких причин.

Вот наш, заветный учебник,

листаю один, без людей,

между мной и Богом посредник —

источник бесконечных идей.

Память прожитого – проза,

нераскрытое окно,

из её метафор доза,

в строфы лезет, как ярмо.

Я люблю стиха начало,

как предвестник грозных дел,

но после чтения Зачала,

стихи писать я не хотел.

Рождение для каждого вход,

а смерть конечно выход!

Жизнь островок в океане вод,

вход охраняют, но не выход.

Всё, что теряет человек при смерти —

это часть того дня, когда умрёшь,

только с верой при отпевании в церкви,

бессмертие свое поймёшь.

Каждый когда-нибудь хотел,

остаться там, где вёрст предел

и нескончаемый поток живущих тел,

идут туда, где Бога сын Воскрес и улетел.

Храм поглотил Его, как дикий лес

и только на тело случайным лучом,

взгляд не людской из-за небес,

наблюдал за Иисусом, как он обречен.

И было поведано телу сему,

прежде чем приняла Сына Господня,

о том, что увидит он смертную тьму,

но не увидит Его преисподняя.

Настал тот день и Христос Воскрес,

под сводами Храма, как Райская птица,

по велению Бога и просьбе небес,

был в силах взлететь, но бессилен спуститься.