Читать книгу Темные воды Тибра - Михаил Попов - Страница 12

105 г. да Р. X,

649 г. от основания Рима

Сулла направлялся к своему жилищу в укрепленной части порта в сопровождении шести стражников, несших факелы. Луна еще не взошла, поэтому можно себе представить, какая стояла тьма. Подозрительные личности шныряли и прятались по переулкам. Полаивали собаки. Что-то хриплое и унылое пели гребцы в глинобитных сараях в северной оконечности гавани.

Ничего этого квестор не замечал, упорно ступая по уносящейся вниз каменной тропке меж темными домами, по которым пробегали сполохи факельных огней.

Сулла обдумывал состоявшийся с консулом разговор. Разговор этот ему очень не понравился. Неужели старик о чем-то догадывается? Или, может, уже знает?

Нет, это невозможно!

Тьма и река, других свидетелей нет!

И что все-таки делать с Югуртой?!

Вытребовав себе ночь на размышления, Сулла больше надеялся не на силу своих умственных способностей, а на то, что вернется его лазутчик со сведениями, которые позволят сделать окончательные выводы.

Дом, выбранный квестором для поселения в Цирте, по всей видимости, принадлежал небогатому римлянину. Об этом говорили скромные размеры атриума и триклиния, отсутствие бассейна и фонтана во внутреннем дворе. Даже средней руки горожане стремились обзавестись всем этим ввиду жаркого африканского климата.

Дом охранялся. Не так тщательно, как жилище консула, что понятно, но так же весьма тщательно, – проникнуть внутрь без разрешения владельца было нереально.

Сбросив плащ в руки Метробия, Сулла поинтересовался, кто есть в доме, кроме Марка Кармы, не появился ли гонец.

– Да, прибыл один. По виду – нумидиец. Он был совершенно без сил. Я велел накормить его.

– Где он теперь?

– Спит в домике надсмотрщика за масличным жомом.

– Хорошо. Разведи мне чашу цекубского вина холодной водой и разбуди нумидийца.

Метробий кашлянул за спиной господина.

– Что ты еще хочешь сказать?

– Марк Карма.

– Что?

– К нему приходил человек в черном капюшоне, так одеваются гетульские жрецы.

– Ну и?

– Они поговорили и куда-то ушли.

– Ушли? Марк Карма покинул дом?!

– По крайней мере, я не видел его уже две стражи.

– Две стражи?! – Сулла потер усталые глаза. – Разведи мне вина.

Поведение секретаря никогда не вызывало у квестора подозрений. Никаких. Сейчас, кажется, начинает вызывать, с ним нужно поговорить.

Но не это сейчас главное. Главное – нумидиец.

Сулла вошел в комнату за триклинием, служившую ему рабочим кабинетом.

Если нумидиец привез положительный ответ, а есть все основания думать, что это именно так…

– Кто здесь?! – громко спросил Сулла, поворачиваясь вокруг своей оси в полной темноте.

Раздался тихий, чуть хрипловатый, но совсем не такой, как у царя Бокха, голос. Голос абсолютно незнакомый:

– Не надо бояться. Если бы я хотел тебя убить, то мог бы сделать это трижды. Когда ты входил в дом, когда разговаривал со своим любовником, когда шел по галерее. Твои слуги никуда не годятся.

Сулла, мягко ступая, отошел к стене, прижался к ней спиной и вытащил меч.

Вытащить меч беззвучно невозможно.

Раздался неприятный смешок.

– Оставь, оставь, он тебе наверняка не понадобится. Я, например, безоружен.

– Кто ты?

– Прикажи принести свет, когда ты меня рассмотришь внимательно, ты меня, возможно, узнаешь.

Когда приступ растерянности, столь несвойственный Луцию Корнелию Сулле, миновал, он решил поступить так, как советовал шершавый голос, поселившийся в его кабинете. Сулла позвал Метробия.

В комнате появились светильники, и в их коптящем желтоватом свете квестор консульской армии увидел широкое, улыбающееся лицо человека примерно своих лет, все испещренное шрамами, похожими на присосавшихся к коже белых сороконожек.

Принесшему вино Метробию было приказано уйти.

– Нумибиец ждет.

– Позже.

Усыпанный ползучими шрамами гость терпеливо ждал, когда хозяин как следует изучит его. Он достал из складок одежды небольшое бронзовое, ничем не примечательное кольцо.

– У тебя должно быть такое же. Мы обменялись ими однажды прохладным апрельским утром. Мы решили, что если наши души не узнают друг друга, то узнают кольца.

Сулла продолжал молчать.

– Может, мне назвать свое имя? – довольно язвительно улыбнулся ночной посетитель.

– Почему-то я был уверен, что ты погиб.

– Воды Коцита смилостивились надо мною и выбросили на берег, населенный не тенями погибших, а живыми.

Квестор, постепенно приходя в себя, подошел к столу, на котором стоял принесенный Метробием кувшин, и налил себе вина.

– Будешь пить?

– Не-ет, пока нет. Пока не удостоверюсь, что у тебя не пошло на убыль желание избавиться от меня. Например, отравить.

Сулла пожал плечами.

– Я могу приказать тебя зарезать.

– По правде говоря, ты можешь сделать со мной все, что угодно. Что бы я ни кричал во время экзекуции, мне все равно не поверят, сочтут мои слова бредом сумасшедшего.

– Ты очень верно представляешь себе положение дел, – усмехнулся Сулла и сделал большой глоток.

Одет странный посетитель был в поношенный голубой хитон, кое-как повязанные сандалии, на шее болталось варварское ожерелье из черных, кажется птичьих, коготков.

– Понимаешь ли, я решил теперь жить вместе с тобой.

Сулла слегка поперхнулся вином.

– Да, да, не удивляйся.

– Я удивляюсь только одному, по правде, что ты еще жив после всего, что сказал.

Гость заулыбался.

– Тебе любопытно, тебе интересно, а потом, мое соседство тебе ничем не грозит, и ты сам скоро это поймешь. Ведь я ни на что не претендую, кроме роли раба.

– Раба? – В глазах квестора мелькнула искра интереса.

– Именно. По многим причинам это для меня наилучшее положение. Во-первых – натура. Она у меня рабская по природе. Я по ошибке был рожден в высоком доме. Может статься, мать моя изменила с каким-нибудь садовником или банщиком, а может быть, меня и вообще подкинули в колыбель. Такое ведь тоже случалось, вспомни мифологию. Сплошь и рядом.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я дал обет. Даже не буду говорить какой, сам знаешь. Стоит мне от него отступить хоть на полслова, они все, – он провел скрюченной рукой по лбу, указывая на шрамы, – начинают ползать.

Сулла еще отхлебнул вина.

– Я люблю прислуживать, вылизывать пятки, спать, свернувшись у господских ног калачиком. Я раб, раб, настоящий раб, без надежд на будущее; я не стану мечтать о свободе, потому что надеваю на себя эти оковы добровольно.

– Ты говоришь так, будто я уже согласился тебя принять.

– Конечно, согласился или вот-вот согласишься.

Квестор пожал плечами.

– Для чего мне это? Проще тебя убить и бросить в выгребную яму за бараком в порту.

– Это ты сможешь сделать в любой момент, как только я попытаюсь взбунтоваться. А со мной тебе будет интересно. Твоя жизнь как бы приобретет зеркало. Твоя душа получит собеседника, ибо, согласись, ну с кем ты можешь поговорить, ни в чем себя не сдерживая? С каким царем?! С каким консулом?! Ничтожные, злопамятные и не очень умные твари.

Сулла сел к столу, усыпанному полусвернутыми свитками и различными письменными принадлежностями. Последние слова незваного гостя ему понравились.

– И что же ты потребуешь за свои, не знаю пока какие, услуги? Какую оплату?

– «Оплату»! Он сказал слово «оплата»!

– Что тут смешного?!

– Я ведь буду рабом, понимаешь, рабом?! Мне достанутся объедки с твоего стола, а это, как правило, лучшая часть того, что готовится на кухне. Мне достанутся все женщины, которых я увижу в твоем доме, кроме тех, которых ты по своему капризу не захочешь использовать сам. Мне достанется громадная власть над всеми домочадцами; и даже твои офицеры, свободные римляне, всадники и аристократы станут мне угождать, потому что я буду раб Суллы.

– Да, ты просишь немало.

– Я прошу то, чего ты не будешь мне обязан давать. Я буду иметь, но ты не потратишься!

Взяв со стола длинное кипарисовое стило, квестор некоторое время вертел его в руках.

– Скажи, а какому богу ты дал обет – Асклепию, Юпитеру?

Гость помотал головой.

– Ты вряд ли слышал о нем, это маленькое восточное божество. Мне рассказал один финикийский купец, когда я оказался у него на корабле.

– А как ты мог оказаться у него на корабле? – искренне удивился Сулла.

– Это очень длинная история, именно потому, что совершенно правдивая. Так вот этому восточному божку я и поклялся… в общем, поклялся я ему…

– А где ты пропадал все эти годы, почему не явился ко мне раньше?

– Справедливый вопрос. Но чтобы я мог ответить на него, тебе нужно вспомнить, кем ты был три-четыре года назад.

– Для раба ты позволяешь себе слишком вольные речи.

Странный собеседник низко поклонился и пополз к сапогу патриция, чтобы его поцеловать.

– Не паясничай.

– Ладно, не буду. – Раб охотно встал, отряхивая тунику. – А на спрошенное отвечу – я следил за твоей жизнью и, пока ты барахтался в мелкой грязи интриг на форуме и в бездарных комициях, я не хотел к тебе приближаться. Какая польза была в том, чтобы стать рабом нищего аристократа?

Сулла весело рассмеялся.

– Негодяй!

– Клянусь волосами Минервы – несправедливое обвинение. Вряд ли тебе было бы легче вести свои дела, извести я тебя о собственном существовании.

Сулла продолжал смеяться.

– Могу поспорить, я угадаю, когда ты впервые решил предстать передо мной.

– Угадай.

– В тот месяц, когда мне поручили квестуру в армии Мария и я занялся подготовкой свежей кавалерии для него.

Гость уважительно кивнул, оценив проницательность своего господина.

– Это уже было похоже на начало блестящей карьеры. Я попробовал проникнуть в твое окружение, но натолкнулся на этого молчаливого и слишком преданного негодяя.

– Марка Карму?

– Да, твоего секретаря. Ты можешь по праву гордиться, ты подобрал себе великолепного работника.

– Какая-то непонятная ирония звучит в твоем голосе. Что ты хочешь сказать?

– Я только хочу сказать, что мне стоило гигантских трудов убедить его допустить меня к разговору с тобой. Я притворялся и твоим родственником, и югуртинским лазутчиком, и еще Юпитер знает кем.

– Он снизошел?

– Снизошел, и я уже был в двух шагах от твоего бальнеума, когда вдруг ты затеял эту омерзительную…

– Омерзительную?

– По-моему, так восхитительную комедию, все было бы замечательно. Я рыдал от счастья, стоя с арфистками за занавесом, я молился своему маленькому жестокому божку за то, что он дал мне возможность не ошибиться в тебе. Но тут…

– Что тут?

Раб вытер искренние слезы краем хитона.

– Будто ты не помнишь – скачка. Бешеная скачка в Остию. Я еле успел, умолив твоего железного секретаря пустить меня на корабль.

Сулла в продолжение этой расцвеченной рыданиями, ужимками и деланым смехом речи откровенно веселился.

– Почему же ты не подошел ко мне во время плавания, времени было достаточно.

– Как я мог подойти, когда я не мог ходить! И потом, разве возможен серьезный разговор на корабле, там столько свидетелей и такие тонкие стенки?

– Это верно.

– Но и там я получил радость, огромную радость, если признаться.

– Что ты имеешь в виду?

Гость закатил глаза и сладострастно покачал головой.

– Сцена гадания. Я стоял в толпе гаруспиков и авгуров, среди этих бесконечных священных кур, и восторженно, с наслаждением следил, как ты управляешься с одуревшей от нелепого страха толпой суеверных идиотов. В самом деле, можно ли ставить успех громадной экспедиции, транспортировку целой армии в зависимость от того, насколько налита кровью печень безмозглой птицы.

Квестор вдруг помрачнел, он слегка склонил голову набок, он всегда так делал, когда переставал до конца понимать своего собеседника.

– Слишком смелые речи, раб.

Поняв, что голос военачальника звучит серьезно, раб сморщился и скорбно вздохнул.

– Извини, если задел какие-то особенно римские чувства в твоей душе.

– Слишком смелые речи, раб!

– Еще буквально несколько слов. И я умолкну. Может быть, на время, будет твоя воля – навсегда.

– Произнеси свои несколько слов.

Вдруг раб яростно, животными, собачьими движениями стал расчесывать себе шею.

– Когда мы высадились в Цирте…

– Продолжай.

– …я снова бросился к Марку, потрясенный до глубины души видением твоего образа, извини, что льщу так грубо, у меня нет времени для более тонких приемов. Так вот, я попросил его: ну теперь-то наконец приведи меня к нему, к Луцию Корнелию Сулле, квестору консульской армии. Знаешь, что он мне предложил?

– Взять меч, коня и следовать за мной?

– Да.

– И что ты сделал?

– Я продал тут же полученного коня, меч и пошел в портовый лупанарий вышибалой.

– Почему ты не пошел в бой со мной?

– Там я мог погибнуть, как и ты. Но даже не это самое важное. Самое важное, что в той экспедиции не было никакого смысла. Для тебя, для Луция Корнелия Суллы. Одерживая победу, ты ничего не выигрывал для себя. Вся польза доставалась римскому народу и Гаю Марию.

– Ты говоришь так, как будто ты…

– Нет, не спеши, я не предатель, не враг, я очарован идеей твоей великой судьбы, твоего ослепительного восхождения, и когда ты начинаешь делать ходы неправильные, ненужные, я теряю интерес к тебе.

Взяв в руки кувшин, принесенный Метробием, Сулла поискал глазами чашу, она стояла на дальнем конце стола. Гость понял желание своего нового господина и, мгновенно сорвавшись с места, бросился за чашей. Он поднес чашу Сулле, взял из его рук кувшин и сам бережно и аккуратно налил вино.

Сулла рассеянно отхлебнул.

– В твоих словах мелькают отдельные, как бы не связанные между собой мысли. Иногда они банальны, иногда они служат доказательством того, что последние годы ты провел в компаниях, далеких от сливок общества…

– Просто ты не слишком долго беседуешь со мной, ты еще не привык. Стоит тебе пообщаться со мною подольше, и ты признаешь, что я мыслю не менее последовательно, чем сам Аристотель.

– Ты хам.

– Хам, хам, – охотно признался собеседник Суллы, – как всякий раб. От меня глупо было бы ждать чего-то другого – только угодливость перед сильными мира сего, надменность и даже лютую жестокость по отношению к тем, кого судьба бросила – пусть на миг – к моим ногам.