Читать книгу Ларочка - Михаил Попов - Страница 14

Она слегла с сильнейшей простудой. Капитан и капитанша ходили как тени по квартире, дежурили по очереди у постели. Хорошо, что уход за больною требовал много внимания, в эти дни они наконец полностью покончили с той старинной еще слонимской историей, все было прощено друг другу над раскаленным телом обманутой дочери. Все обиды как бы сгорели в этом костре. Дошло до того, что, когда в один из дней по окончании кризиса позвонил Лион Иванович, залетевший в Гродно на очередную свою гастроль, капитан Конев махнул рукою – да пусть заходит!

Супруги, конечно, ничего бы не стали ему рассказывать – кто же такой сор выносит из избы! Лариса сама, выйдя к гостю в пижаме и с замотанным горлом, тут же вывалила всю свою историю. Причем не в жалобной манере, мол, пожалейте меня, а чуть ли не с юмором, что при ее воспаленном взгляде, хрипловатом, больном голосе получилось впечатляюще.

Когда она ушла к себе, капитан похвалил ее – смотрите, держится, даже шутит.

Лион Иванович не разделил такого взгляда на ситуацию. По его мнению, именно в таком состоянии девицы глотают таблетки и бросаются с моста. Вслух он этого не сказал, но усиленно посоветовал родителям подумать о том, чтобы дочка сменила обстановку. Лучше, если целиком весь город.

– В каком смысле?

– Ей надо перевестись. Например, в Москву.

Это звучало как хорошо бы ей полететь на Луну.

– И родной дом, и родной институт – все это будет давить на нее, а я мог бы попробовать похлопотать. Кроме того, я знаю людей такого типа, как этот ее, извините, жених. Никакой ведь нет гарантии, что однажды он не нарисуется поблизости и не станет трепать Ларочке нервы.

– Я его… – Капитан поднял руку, демонстрируя, что он сделает с вернувшимся сварщиком.

– Да бросьте вы, это все слова. Что вы драться полезете, из пистолета своего застрелите его? А он своими выходками превратит Ларочкину душевную травму в хроническое заболевание. Сломаете своей заботой жизнь девочке.

Конечно, они не согласились, куда это вдруг отпустить от себя раненое дитятко в чужие люди за тридевять земель! Но зерно сомнения было заронено. Капитан после одной из бессонных ночей осторожно заговорил с Ларисой на эту тему. Она выслушала, ничего не ответила. Позвонил Лион Иванович: ну, что, надумали? Капитан переглянулся с супругой и вздохнул – хлопочите!

Лариса, возвращаясь домой с занятий, вдруг ни с того ни с сего (как будто кто-то дернул за рукав) остановилась у газетного стенда «Гродненской правды» и там, на четвертой полосе, внизу, в углу, увидела ненавистное имя – Валерий Перков, вслед за этим четыре стихотворения, полные такого декадентского дребезга, по сравнению с которым «Мои пораженья» звучали как почти жизнеутверждающий текст.

Стоял яркий, голубой, солнечный мартовский день. С сияющих сосулек, мелко петляя, сбегали вниз быстрые капли. Блестели окна домов, даже троллейбусы выглядели одухотворенно, а в Ларисе закипало злое, но жизнеутверждающее чувство.

Она поняла, что надо делать.

К офицеру Леониду ее не пустили. Она дождалась его в скверике у входа в управление. Завидев ее, он попытался свернуть в боковую аллейку и ускорить шаг, но все это были напрасные попытки.

– Решила меня поблагодарить?

– Ты мне должен помочь.

– Послушай, сколько это будет продолжаться? Я не собираюсь всю жизнь трястись при твоем появлении.

Лариса была спокойна:

– Все закончится, как только я отсюда уеду.

Мысль была настолько очевидна, что Леонид перестал раздувать возмущенные ноздри:

– Что?

– Ты должен мне помочь.

– Ну, говори.

– Перевод в Москву.

Он фыркнул.

– В любой институт.

Он фыркнул снова. Лечение выглядело обременительнее болезни.

Она вздохнула как человек, обладающий куда большим жизненным опытом, чем собеседник, наивно сопротивляющийся неизбежному:

– Леня, ты же понимаешь, что это придется сделать.

Уже получив все необходимые документы, Лариса выступила на институтском комсомольском собрании с требованием, чтобы Николая Годунка немедленно освободили от должности редактора стенгазеты. Потому что ведь недопустимо помещать на страницах этого уважаемого издания такую вредную и убогую продукцию, как идеологически уродливые стишки Валерия Принеманского, дезертира трудового фронта.

Когда она выходила из аудитории, то случайно встретилась взглядом с Годунком. Он смотрел «так», что она не могла просто пройти мимо.

– Как тебе не стыдно, Коля. Ты думаешь, вот, мол, она сама же мне навязала этого дурака, а теперь сама же за это бьет. Ты не можешь не напомнить мне о моей жизненной драме. Ты жестокий и мстительный человек, Годунок.