Читать книгу Стражи сумрачных эпох. Книга первая: От тёмного истока - Михаил Шабловский - Страница 4

"В окрестностях главного здания Московского Университета пропадают молодые девушки. Мы подозреваем, что угроза исходит из подвалов МГУ, которые, как известно, гораздо глубже и шире, чем их себе представляет большинство людей. Используя Ваши способности, проникните в засекреченную часть подвалов и установите местонахождение и происхождение очага зла. В прямой контакт вступать не рекомендуем. Позаботьтесь о необходимой экипировке, огнестрельное оружие и святая вода обязательна. Дир. ОММП Рос. Деп. Организации Сефирос"

Таков был текст приказа, пришедшего факсом одним понедельничным утром на третью неделю моего пребывания в потусторонней усадьбе. Ну прямо задание на этап видеоигры, а не приказ. Нет бы ещё написали "пропадают лица женского пола в возрасте до 25 лет". И главное, "позаботьтесь, мол, об экипировке". Не буду же я, как Атос, ждать, пока она, экипировка, сама ко мне придёт! Святая вода – ладно, это, вероятно, в церкви можно раздобыть в какой-нибудь. В храме, то бишь. А где я огнестрельное оружие возьму? Хоть всю Москву оббегай, а в свободной продаже стволов у нас покуда нет… Конечно, в любом отделении милиции можно было раздобыть ПМ, но душа особо не лежала – что сделают с тем беднягой, чей пистолет? Даже если при нем останется карточка-заместитель, уж точно знаю, начальство и Департамент собственной безопасности в покое не оставят…

А без пистолетика и в самом деле плоховато – холодным оружием я пользоваться вроде как не могу – ведь пока я держу его в руках, оно деволюмизировано вместе со мной, и вреда никому причинить не может. А пистолетик-то как хорошо – стоит пуле вылететь из ствола, и она сразу обретёт плотность, а вот выстрела будет не слыхать, да и вспышка совсем слабая будет. Дымок только пойдет. (Должен заметить, дорогие читатели, что только крайней расстроенностью нервов можно объяснить мое глубочайшее тогда заблуждение насчет холодного оружия – на самом-то деле я мог абсолютно беспрепятственно (и совершенно безнаказанно) убить человека чем угодно, хоть огурцом – достаточно было просто сунуть внутрь чужого тела любой деволюмизированный предмет – и отпустить руку…)

Так где же добыть пистолет? Как обычно в случае затруднения с информацией, я полез в Сеть. Оказалось, у Организации имелся весьма подробный список тайных схронов оружия в Москве (в основном, разумеется, армейских – тех, что на крайний случай). Видно, не я был первым агентом с таким запросом, и наверняка не я буду последним. Забавно. А если на нас вдруг всё-таки нападут проклятые заморские вороги? Там что-нибудь вообще осталось на складах этих, или всё растащили агенты? Впрочем, ладно, на мой век хватит. Все равно, как следовало из весьма надёжных источников, об этих схронах уж не один, не два и не три десятка лет не помнит никто. Указания об их местонахождении похоронены глубоко и далеко в армейских архивах – страшная бездна.

Ближайший схрон оказался в Сокольниках. Ну вот и заглянем по дорожке, а оттуда напрямик на метро к Университету.

Из призрачного трамвая я вылетел посредством левитации на самом краю леса, спрятался за деревом (разумеется, я был деволюмизирован), привел себя в порядок, стал вновь видимым и спокойненько вышел на Ростокинский проезд. Поймал авто, доехал до церкви у станции метро Сокольники. Двери храма были широко открыты, и верующие (а тако ж, наверное, и не очень верующие) входили и выходили, звенели колокола, и нищие на паперти хором просили милостыню (как потом оказалось, день был праздничный). Солнце временами пробивалось сквозь плотную завесу туч, блестя на крестах и на бамперах проезжающих мимо машин. Пахло сыростью и мокрой опавшей листвой. Я поплотнее запахнул плащ и поднялся по ступенькам ко входу в церковь. На всякий случай включил "истинное зрение", а "общий рентген", напротив, заблокировал, чтобы ненароком не врезаться в стену.

Еще пробираясь сквозь толпу прихожан поближе к алтарю, я осознал, что с церковью что-то не так. Но никак не мог понять, что же именно "не так". Люди как люди, иконы как иконы. Последние, впрочем, выглядели для меня не совсем обычно: странного рода сюрреалистические рисунки, где изо всех деталей можно было разобрать единственно сияющие нимбы, а остального за этим сиянием я уяснить себе не мог. Так что же не так? Я пристально взглянул в сторону алтаря и наконец понял – да ведь там что-то лишнее. Я до предела напряг свое зрение, так, что аж потом облился – это было потрудней, чем в свое время сфокусироваться на черном трамвае – но так ничего конкретного и не смог увидать – ни формы, ни консистенции – но что-то было – и было закрыто…

Мне выдали святой воды в полуторалитровой пластиковой бутылке из-под "нарзана". Раздумывая, куда бы её теперь пристроить – не таскать же в руках весь день! – я вышел из храма и побрел по направлению к новой, недавно отстроенной турецкими строителями многоэтажной гостинице, через подвал которой, по мнению моего компьютера, можно было попасть в один из упомянутых старых армейских схронов. По пути я купил с уличного овощного лотка пару головок чесноку и пред изумленным взором старушки-продавщицы сунул их в карман плаща (на всякий случай, как говорится, – где святая вода в качестве оружия, там и чеснок, ведь так?).

Пошел дождь. Прохожие были хмуры и озабоченны, их нервировали гудки автомобилей и плохая погода. Вскользь я подумал, что давно уже не видел погоды хорошей – все ветер, хмарь в небе, изморось и темень. Вот же вроде собиралось разгуляться четверть часа назад, когда возле храма был – ан нет, затянуло обратно. В полукилометре впереди оборвались провода (я это знал) и троллейбусы встали через всю улицу. Пассажиры молча, как сомнамбулы, выходили из них и шли плотным потоком. Я осторожно спустился к одной из наглухо запертых подвальных дверей, огляделся на всякий случай, деволюмизировался и прошел сквозь нее. Не переходя в плотное состояние, я принялся исследовать подвал, оказавшийся весьма немаленьким. Включив "общий рентген" и взяв пару неверных поворотов, я заприметил-таки за стеной характерный блеск металла на вороненых стволах, и через секунду оказался в искомом месте.

Нашарил на стене выключатель, нажал – свет есть, уже хорошо, трудно в потёмках с оружием возиться, рентген там, не рентген. Ну-с, что тут у нас? Штык-ножи вроде бы ни к чему (ну могу лишь повторить, что заблуждался я тогда насчет холодного оружия, да), автоматы тоже не нужны, по крайней мере пока – их ведь в карман не спрячешь. Ага, вот и пистолеты, на полках, в коробочках картонных. И как раз то, что надо – оружие сталинских офицеров, ТТ, очень популярен среди криминалитета, именно из-за тех качеств, которые и мне полезны – не слишком тяжелый, не слишком громоздкий, плоский и удобный, но в то же время довольно мощный. Да и выбирать особо не приходилось – "Зиг-Зауэров" для меня тут никто не разложил, ну а тяжёлый и недальнобойный ментовский ПМ я брать не хотел.

Я снял с крючка одну наплечную кобуру скрытого ношения, нашёл в ящике открытый цинк с патронами, собрал с нескольких пистолетов запасные магазины и быстро их снарядил. Один сунул в рукоятку пистолета, остальные отправил в компанию к чесноку, насыпал в другой карман ещё немного патронов про запас, запихал пистолет в кобуру, надел её под плащ и пошёл побродить по складу – интересно ведь! В одном углу, к примеру, строем стоял десяток пулеметов "Максим", аккуратно обернутых в промасленную ветошь, хищных, готовых к бою; рядом тускло-жёлтым поблескивали ленты. Как стеллажи в гипермаркете, плотными рядами расположились деревянные стойки с винтовками-трехлинейками, в каждой стойке несколько штук отдельно со снайперскими прицелами. "Калаши" стояли, как и положено, в металлических шкафах, правда, почему-то открытых. И кирпичными стенами высились штабеля цинков с патронами… В одном из ящиков я обнаружил кучу отличных плоских фляжек в брезентовых окладках для крепления к поясу. Ну вот, а я не знал, куда бутылку деть… Не поместившийся во фляжке остаток святой воды я разбрызгал по всему помещению – опять же, на всякий случай, но, конечно, аккуратно, так, чтобы не попасть на открытый металл. Не плюй, как говорится, в колодец – пригодится. Святая вода, к слову, выглядела для меня – если включить "истинное зрение", конечно – как жидкий огонь синего цвета, ничего не освещающий, но очень красивый. Окончив водные процедуры и укрепив фляжку на ремне, я прошёл сквозь стену и направился к выходу из подвала.

На улице стало уже совсем темно, тускло и противно. Небо давило так, что я и в самом деле предпочел спуститься в метро, нежели ловить такси. Но и в метро мне было как-то тесно и неуютно. Наконец я понял, что попросту сильно психически устал. Я поэксперементировал с "истинным зрением" и "общим рентгеном" и нашел, что мне уже требуется некоторое усилие, чтобы применить их, хотя в округе не было ничего "прячущегося". М-да… Надо же было расточить сверхспособности, ещё и толком не выйдя "на дело". Может, вернуться в усадьбу, отдохнуть? Выспаться, поехать на следующий день? Однако служебное рвение неофита заставило счесть, что приказы начальства подразумевают немедленное исполнение, и я отправился-таки к Университету. Что в итоге оказалось крайне правильным поступком…

Университет сразу подавил меня своей грандиозной мрачностью. Над шпилем, на немыслимой высоте, кружились птицы. Где-то блеснула молния.

Территория главного здания была, конечно, огорожена. Внутрь пускали только по документам. Мне пришлось просачиваться невидимкой, потратив ещё немного психической силы. Оказавшись в холле первого этажа, я не стал тратить время на толпы студентов и преподавателей, а сразу пошёл вниз, и чем ниже, тем лучше, отыскивая лестницы посредством "общего рентгена". Я совершенно не обращал внимания на всяких встречных-поперечных, шёл себе уверенно эдаким терминатором; потому, видно, никто и не подумал остановить меня и спросить, куда я, собственно, направляюсь, ведь ни на студента (не так уже я молод), ни на преподавателя (прикид не тот) я совершенно не был похож.

Устал я уже здорово, и настроение стало совсем плохое.

Я попал в какой-то архив с непреходящим запахом пыли и старой бумаги и заплутал между стеллажей. Посмотрев сквозь боковую дверь, я заметил лестницу вниз в конце отходящего коридора и пошёл туда. Никакие люди здесь уже не встречались, и из всего освещения работали только аварийные лампочки.

Что за чертовщина?! Лестница вовсе не вниз, как я сперва ясно видел, а вверх ведет! Пришлось включить "истинное зрение". Та-ак. Лестница вниз есть, да. А для остальных людей, стало быть, нету? Уже интересно. Но ведь когда я её сперва заметил, "истинное зрение" включено не было… Тут я понял, что держать лестницу "в фокусе" мне трудно. Я поскорее спустился вниз до конца и "отпустил" ее. Лестница на секунду словно бы расплылась в воздухе, но тут же вновь обозначилась обратно, как бы издеваясь надо мною, дурнем. Никакого "истинного зрения" для того, чтобы её увидеть, не требовалось. Вот уж действительно "та-ак". Однако я не сразу сообразил, в чем дело. Решил, что это такая локальная "лестничная" проблема. Мало ли чего "истинным зрением" навидаешься. И пошёл дальше.

А дальше кончился свет. Последняя аварийная лампочка осталась у лестницы. Туннель (уже явно не коридор, а именно туннель) пропадал во тьме. "Тьфу, блин, нельзя было, спускаясь под землю, догадаться захватить фонарик", – подумал я, а через пару минут ходьбы на ощупь тоскливо добавил про себя: – "Хотя бы спички…"

Тут я почувствовал под ногами воду и остановился. Включил "общий рентген", огляделся. Так, конечно, видно немного лучше, но темнота все равно мешает. И уже совсем тяжело держать так взгляд долго. Вон в полукилометре влево поезд метрополитена идет. Им-то небось хорошо, светло… Вон наверху студенты шляются. И им тоже светло. А что же впереди? Стена? Зачем поперек прямого туннеля стена? А зачем тогда вообще этот туннель? Внезапно на моих глазах стена взяла и разъехалась в разные стороны. Слышу сзади шорох, оборачиваюсь – стена там сошлась. Включил "истинное зрение" – нет здесь никаких стен вообще! Попутно оказывается, что и "истинным зрением" оперировать тоже уже совсем трудно. С ужасом я понял, что деволюмизироваться я теперь если и смогу, то не более чем минут на пять. Силы кончились. Про левитацию можно вообще забыть. И ещё наконец-то сообразил я, что меня попросту кто-то выматывает, ставит ментальные ловушки, на преодоление которых я и растрачиваю свою энергию… Но ведь на постановку таких ловушек тоже нужно затратить энергию, и весьма немалую притом. Значит, этот "кто-то" противник неслабый… Неужели я уже обнаружил пресловутый "источник зла"?! Но где же он? Скорее всего, где-то неподалёку, раз старается меня не пропустить. А ну-ка мы ему не поддадимся! Вперёд!

Шагнул я вперёд, а впереди-то темень сплошная. Даже "общий рентген" не помогает. Попытался включить "истинное зрение" и опять только зря силы потратил. До сих пор мне ещё не встречалось такого, чтобы "истинное зрение" совсем-совсем не меняло окружающей картины, так что я несколько испугался. И замер. Прислушался. Тихие и мелкие подземные звуки окружили меня, какие-то шорохи, журчание воды, перестук колёс метропоезда из немыслимой дали… А спереди, на пределе слышимости, донёсся до меня женский плач. Плакала девушка, плакала тихо-тихо, как плачут от полного отчаяния, когда уже не на что надеяться и некого ждать, но психика не может остаться без защитной реакции, и плач нельзя остановить. И совсем уж неслышный шепот: "Помогите… помогите же… пожалуйста… кто-нибудь…"

Я застыл в нерешительности. Очередная ловушка? А если нет? Нельзя же так оставить! И сознание того, что кому-то беззащитному возможно требуется моя помощь, как ни странно, и быть может, банально это ни звучит, придало мне сил, и, помогая себе "общим рентгеном", я стал пробираться вперёд.

Довольно долго медленно шёл я. Вода потихоньку поднималась все выше и выше, пока не начала заливаться в ботинки. Вроде бы впереди я не чувствовал совсем уж глубоко затопленных пространств, а мало ли… Не хватало ещё утонуть тут. Плавать-то не умею. И вообще – ходить по воде обутым и одетым очень неприятно. А что, если это канализационные стоки? Впрочем, соответствующего запаха я не чуял.

Затем бульканье моих шагов зазвучало гулко, в лицо повеял легкий сквознячок – я понял, что вышел в какое-то просторное помещение. Автоматически я пошарился рукой по стене и довольно неожиданно обнаружил круглый выключатель. Включать электричество, из-за общей затопленности подземелья, было вообще-то опасно, но я об этом не подумал, а нажал рычажок.

Тускло засветилась одинокая лампочка без плафона под самым потолком.

Зал оказался необширным, низким и затопленным по всей площади сантиметров на тридцать. Полы моего плаща уже оказались в воде. Посреди зала стоял широкий стол, но никаких стульев не было. По стенам расположились какие-то металлические шкафчики, доски с крючками для одежды, несколько совершенно заплесневелых плакатов. На ближайшем из них, насколько я мог разглядеть за наплывами грибка, изображен был некий добрый молодец в довоенной униформе, сжимавший в обеих руках, одетых в шипастые варежки, некрупную гадючку с человечьим личиком и в цилиндре. Подпись под рисунком гласила: "Возьмем врага в ЕЖОВЫ рукавицы!"

Я понял, что плакаты висят здесь бессменно уже более шестидесяти лет, и мне стало жутко. Тихий плач всё еще был слышен, но откуда же он доносится? В столь благодатной среде, как подземные полузатопленные туннели, эхо может сыграть с человеком довольно злые шутки…

В четырёх стенах зала было четыре двери: одна, открытая настежь, из которой я вышел; еще две, с висячими замками, в противоположной стене; четвёртая, тоже закрытая, но без замка, в стене справа. Какую опробовать сперва? Я включил "истинное зрение" – вдруг поможет выбрать? – и тут увидал у правой двери мальчишку лет десяти. Одет он был в какой-то серый свитерок, потертые и застиранные джинсики, обут предусмотрительно в резиновые сапоги. Такое явление было для меня очень уж неожиданным, так что я остолбенело воззрился на парнишку.

А тот довольно презрительно усмехнулся и сказал:

– Расслабься, дядя. Я уже видим.

Я осторожно отключил "истинное зрение". Действительно, мальчишка никуда не делся.

– Откуда ты знаешь?.. – изумлённо спросил я.

– Вижу, не слепой ведь, – серьёзно ответил дитёнок.

– Э-э-э… Как звать-то тебя? – спросил я, не зная, как завязать разговор. Общаться с детьми я никогда не умел. Да и не приходилось, к счастью.

– Ваней, – небрежно ответил малец.

– Послушай-ка, Ваня… Ты тут нигде не видел… э-э-э… кого-нибудь?

– Видел, не видел, – хмуро сказал мальчик. – Какая разница? Как же ты сюда просочиться-то сумел, дядя? Такое место хорошее, думал, никто не найдет… Дядя, а ты кто?

Пока я думал, как ответить на этот, без сомнения, трудный для любого взрослого вопрос, дитёнок успел одарить меня еще двумя:

– Где "невидимку" взял? Где "непростые глазки" взял? Чтоб тебе, дядя, плохо было – я думал, один на свете такой!

"Что за дела?" – в смятении подумал я. – "Ясно же чувствую, что ему действительно девять или десять с небольшим лет… Откуда такие вопросы?"

– Ох! – вдруг запричитал этот Ваня. – Как же там мамы мои?! Все из-за тебя, дядя! Я их одних оставил… Уходи отсюда! Уходи по-хорошему и не приходи больше! Не трону тогда, правда!

Я ясно понимал, что с мальцом нечисто. Но как?! Мог ли он быть упомянутым в приказе "источником зла"? Зачем бы ему похищать девушек? И тут я опять ни к селу ни к городу вспомнил, в сколь многих обличьях может являться к людям дьявол. Конечно, может показаться, что у меня уже успела возникнуть паранойя на почве преследования дьяволом, но представьте себя на моём месте!

Повинуясь импульсу, я одним движением свинтил пробку с фляжки, выдернул ее из окладки и плеснул в мальчишку святой водой. Тот отшатнулся, вскинул руки к лицу и завопил:

– Ты что дядя?! Сдурел совсем?! Чего поливаешься?!

Он поднес обрызганную руку к носу и понюхал капли:

– А-а… Вон в чём дело… Дурак ты, дяденька. За кого меня принимаешь? Плохое мне хочешь сделать? А получи-ка сам!

И с этим выкриком мальчишка резко выбросил вперёд правую руку с раскрытой ладонью. Меня приподняло, швырнуло назад и очень чувствительно хряснуло спиной о стену, так что я, полуоглушённый, мешком рухнул на пол. Прям в воду… Фляжка вылетела у меня из руки и, булькнув, утопла рядом с ножкой стола.

В голове звенели Кентерберийские колокола, перед глазами плясали китайские фейерверки, но всё же я успел заметить, как мальчишка с воплем "Мама! Мамочка!" метнулся к правой двери и скрылся за нею.

Охая, я отлепился от стены и стал на четвереньки. Голова кружилась. "Паршивец владеет телекинезом", – оформил я носящуюся в башке мысль и попробовал подняться. Так просто не вышло, я все время заваливался набок. Тогда я подполз к столу и использовал его в качестве опоры. Но и тут что-то не ладилось. "Чёрт…", – растерянно подумал я, но вовремя заметил, что просто наступил себе на плащ.

Внезапно из-за двери справа раздался женский крик. Это было уже серьёзно. Впустую так не кричат.

Борясь с тошнотой и вообще плохим самочувствием, я кинулся к двери, на ходу вытаскивая пистолет и сдёргивая предохранитель.

Дёрнул дверь. Не поддаётся. Стиснув зубы, я с превеликим трудом деволюмизировался и прошел сквозь преграду. Тут же пришлось обратно стать плотным. Конечно, если бы я был в состоянии остаться деволюмизированным, телекинетические атаки пацана не могли бы причинить мне никакого вреда, но в том-то и дело, что я был уже слишком обессилен, чтобы долго удерживать бесплотность!

Когда я огляделся по сторонам, мне стало совсем худо, и я опёрся о ближайший шкаф. Желание оказаться как можно дальше отсюда, от этой жути, этого ужаса, и вообще, от всей этой грёбаной Организации со всей этой проклятой мистикой стало настолько нестерпимым, что я чуть было не рванул со всех ног назад, и только соображение о том, что мне всё равно не суметь вновь пройти сквозь дверь, удержало меня… на секунду, пока я не заметил, что изнутри дверь заперта всего лишь на простую задвижку… Но тут опять раздался режущий уши истошный женский вопль "Помогите!!!", и я немного отрезвел и обернулся назад, вновь оказавшись лицом к лицу со страшной картиной.

Комнатка была невеликой, и это усиливало жуткое впечатление. Вдоль стен стояли низкие банкетки, а на них… Да и не только на них, а вообще везде: на полу (то есть практически плавая в воде); на шкафах; стоя прислонёнными к стене – везде-везде – расположились трупы этих самых пропавших девушек. У страха глаза велики, и сперва мне показалось, что их там чуть ли не сотня. Впрочем, позже, вспоминая это дело, я решил, что на самом деле их там вряд ли было больше десятка. Но и этого хватало с избытком, уверяю вас.

Тела девушек поражали крайней бледностью и полным отсутствием видимых признаков разложения.

О, Господи! Первый раз я столкнулся с таким, и мне никогда этого не забыть. Их русые, рыжие, каштановые, чёрные волосы, распустившись, лежали на воде и шевелились в такт с её колебаниями; глаза – карие, голубые, серые – были широко раскрыты и, казалось, все устремлены на меня. Я зашатался.

Раздалось гнусное хихиканье проклятого мальчишки. Он стоял в дальнем углу комнаты, крепко держа за волосы ещё одну девушку – к счастью, живую. Она не сопротивлялась – видимо, уже не было сил. К тому же она была связана по рукам и ногам кусками телефонного шнура.

– Познакомься, дядя, – сказал мальчишка и широким жестом обвел комнату свободной рукой. – Это мои мамы.

– Мои – кто? – пролепетал я.

– Ма-мы дядя. Что, оглох? Мамы мои, понял!!! – вдруг заорал пацан и всхлипнул. – Мама, мамочка… Хорошо мне с ними… А нужны еще. А то холодно… холодно… Ты не думай, дядя, я не псих, ничего… А зачем папа маму убил? Жалко… Я так испугался… мамочка… я упал. А потом проснулся и папу телевизором стукнул… Не знаю как. Стукнул и всё… Ты думаешь, дядя, я зачем тебе все это говорю? Ты уходи лучше… по-доброму… Ты не мама, ты мне не нужен. Уходи. Я тебя не буду стукать.

И как-то очень быстро вспомнил я, что приказ предусматривал для меня только лишь разведывательную миссию: "установить местонахождение и происхождение…". И не более того. Так что уйти бы мне всё-таки… И всё будет хорошо. Подальше отсюда, дома. И всё кончится. И забудется. Как дурной сон…

Я уж совсем было опустил пистолет и сделал шаг назад. И вдруг случайно поймал взгляд удерживаемой мальчишкой девушки. Умоляюще так смотрела она на меня, умоляюще, но уже безо всякой надежды, как умирающий от смертельного ранения солдат смотрит на полевого хирурга, или заложник на расстреливающего его террориста, или как бездомная собачка на работника живодёрни.

Это такое чувство, знаете, словно внутри тебя внезапно что-то ломается или обрывается, и ты говоришь "нет", когда надо бы сказать "да", или наоборот. Такое странное чувство, как будто это кто-то другой, много лучше тебя – или хуже – заставляет говорить это. Недаром же имеется выражение "не своим голосом". Именно таким вот не своим, хриплым и скрипучим голосом я и сказал, стараясь внешне казаться спокойным:

– Ваня, отпусти эту тетеньку. Тогда я уйду. Отпусти её со мной.

– Нет!!! – завопил пацан и прижал голову девушки к себе. – Это ещё одна мама! Не отдам!

Я поднял пистолет и сказал как можно твёрже, хотя голос все равно дрожал:

– Оставь ее, Ваня. А не то мне придётся стрелять в тебя.

Тотчас же с одной из банкеток взлетел в воздух внушительных размеров охотничий нож и устремился к животу девушки. Я покрылся холодным потом, а бедняжка попросту потеряла сознание. Нож завис в паре сантиметров от цели и остался в таком положении, слегка подрагивая.

– Брось пистолет, дядя, – угрожающе сказал мальчишка. – А не то я сделаю её своей мамой прямо сейчас. Брось.

Я застыл, не зная, что предпринять. Вот сколько смотрел фильмов, где герои, оказываясь в подобных ситуациях, с блеском выходят из них, и заложников спасши, и злодеев покарав. Попав же в такой переплёт сам, я здорово растерялся. Кроме того, я вдруг понял, как вообще мне трудно будет выстрелить в ребёнка, пусть он вроде бы даже и не очень ребёнок… Единственный совет из милицейского практикума по спасению заложников вспомнил я – тянуть время.

– Э-э-э… Понимаешь, Ваня, если я не приведу эту тетеньку назад, сюда придут другие дяди… Они непременно заберут тебя. Тебе с ними не справиться…

Я не знал, что ещё сказать, но развязка наступила неожиданно: девушка пришла в себя и, видно, не осознав сразу, где находится, очень сильно трепыхнулась, так, что почти вырвалась из рук мальчишки. Он отвлёкся на секунду, отвел от меня свой взгляд, и тут я метнулся вперед и схватил нож за рукоятку левой рукой. Лицо пацана исказила жуткая гримаса, и меня потащило вперед, вслед за ножом. За мгновение до того, как ножу вонзиться в тело девушки, я сумел деволюмизироваться вместе с ним. Как-то я вывернулся в сторону и упал у стены. Сил на сохранение деволюмизированного состояния не было. Я стал плотным и почувствовал, как нож изворачивается в моей руке. Я понял, что через секунду он проткнет меня насквозь. Резко подняв руку с пистолетом, я надавил на спуск. Оружие сталинских офицеров, хоть и пролежало с полсотни лет в подвале, не подвело! Грохнул выстрел, и с одновременным всплеском в воду упали нож и тело мальчишки. Трупы всех девушек вокруг начали внезапно с ужасающей скоростью разлагаться, наполнив воздух страшным зловонием. Я вскочил, отодвинул задвижку двери, подхватил на руки несостоявшуюся "маму" и заковылял как мог быстро прочь оттуда, подальше от этого ужаса, дикого и сумасшедшего, невозможного и невероятного…

Вечером, когда я сидел перед батареей опустошённых пивных бутылок, тщетно пытаясь расслабиться и размышляя, а не пора ли уже перейти к абсенту, по телефону позвонил Сефирос. Отругав меня сперва за излишнюю самостоятельность, он сообщил, что руководство весьма всё же удовлетворено моим успехом, и что за проявленную самоотверженность в борьбе в паранормальным злом, мне объявляется благодарность с занесением в личное дело (так и сказал, стервец!). Не слишком сдерживаясь в выражениях, я объяснил ему, куда конкретно и каким образом они могут "занести" свою благодарность, и бросил трубку.

Терпеть не могу детей.