Читать книгу Алмазы Карибского моря - Михаил Шторм - Страница 8

Низовой ветер отворачивал нос лодки от берега, не давая ей приблизиться и укрыться в зарослях. И лишь когда дядька Шовкун отобрал у Быкова весла и приналег на них, они с шорохом врезались в камыши и, продравшись сквозь них, вошли в узкую протоку.

– Учись, сынок, – сказал Шовкун. – Пока я жив.

Был он старше Быкова лет на десять, но предпочитал вести себя так, будто был почти что старцем, наставляющим неразумного юнца. Получалось не обидно, а забавно. К тому же Петро Шовкун как нельзя лучше годился на роль инструктора, который не только покажет, как строить лодку-чайку, но и обучит всяким казацким премудростям и тонкостям.

Весла в его руках действовали сами по себе, легко и свободно, будто не требовали ни малейшего напряжения. Его лоб был закрыт длинным белым чубом, а рот спрятан за такими же белыми густыми усами. Он носил темно-синюю рубаху в мелкий цветочек и просторные джинсы. Из сандалий торчали коричневые пальцы с выпуклыми желтыми ногтями.

– Давай дальше я, Петро, – предложил Быков, которому было неловко сидеть в лодке без дела.

– Тут дорогу только я отыщу, – сказал Шовкун.

Они пропетляли между полузатопленными островками, чудом не зацепились за черную корягу, похожую на тарантула. Наконец, Петро завел лодку в небольшое круглое озеро, затянутое зеленой ряской. За кормой тянулся темный след, изломанный, как трещина, затягивающийся прямо на глазах. Белые лилии и желтые кувшинки покачивались на зеленой поверхности, влажно поблескивая на солнце. Ряска лежала так плотно, что по ней запросто прыгали лягушки. В камышах завозилась спугнутая цапля и притаилась, пережидая, пока люди проплывут мимо. Все было как сотни и тысячи лет назад.

Быков проследил за шелестящим полетом двух сцепившихся стрекоз и сказал:

– Все меняется. Кроме природы.

– Ты про что? – спросил Шовкун, хмуря лоб под сивым чубом.

– Плавни, дядька Петро. Они, наверное, такие же, как во времена Запорожской Сечи.

– Да что ты говоришь, парень! – усмехнулся Шовкун. – Перво-наперво, места звались эти Великим Лугом, вот. А во-вторых, не было им тогда конца-краю, не то, что нынче. Тут все было протоками, заводями и озерами покрыто. На тысячи верст.

– Редкая птица долетит до середины Днепра, – пробормотал Быков.

Из озерка они попали на речной простор с островами, поросшими вербами и похожими оттого на плавающие стога.

– А ты не смейся, – пробормотал Шовкун. – Во времена Гоголя так оно и было. В древности и подавно. Еще Геродот про наши места писал. Гилея они прозывались, слыхал? А Днепр был у него Борисфеном, то есть рекой, текущей с севера.

– Римляне ее окрестили Данапарисом, – сказал Быков. – Вот и получился Днепр.

– Почему Данапарис? – заинтересовался дядька Шовкун.

– Река богини Дианы.

– У славян красивее звучало. Славутич.

– Согласен, – сказал Быков.

– Великая река, – подытожил Шовкун. – Жаль, загубили к чертям собачьим. Как перегородили Днепр, так все, приплыли. Кончился Великий Луг. Столько речек исчезло, столько живности перемерло. Только клаптики жалкие и сохранились.

Он имел в виду лоскуты прежнего Луга. Быков не случайно выбрал эти места. Сначала была идея переместиться в Томаковские или Марганецкие плавни, но потом решили остановить выбор на Червоногригорьевке, куда можно было ездить из города, тратя на дорогу не больше часа в день.

Находясь на разведке в селе, Быков и познакомился с Петром Шовкуном, местным следопытом, историком-самоучкой и знатоком казачества. Он хранил в своей голове сведения, которых не вычитаешь в Интернете. Например про то, что жителей поселений Сечи, разбросанных по всему Великому Лугу, называли «лугарями» и «камышатниками».

– Здесь сушим дуба, – решил Шовкун, подгоняя лодку к берегу, свободному от камыша.

– Чайку строят из сухого дуба? – деловито поинтересовался Быков.

– Ну ты и бестолковый, парень! Сушить дуба – значит лодку вытянуть на берег. Дуб – човен, понял?

– Понял, дядька Петро. Човен.

– Так-то лучше.

Они ступили на травянистую сушу, продрались сквозь заросли, поднялись на пригорок и стали озирать окрестности.

– Днипро – батько, – продекламировал Шовкун по- украински, а Сичь – маты, ось де треба вмыраты.

– Кто автор? – поинтересовался Быков.

– Народ. И я в том числе.

Походив по берегу, Шовкун удовлетворенно кивнул. Повел перед собой рукой и сказал:

– Лучше места не сыскать. Сюда можно и лес подвезти посуху, я дорогу покажу. До шоссе недалеко, но безлюдно, так что никто не станет вокруг шастать и тырить, что плохо лежит. Плотников я найду, только чтобы с оплатой задержки не было. Иначе бросим все к чертовой матери и разойдемся, сами тогда стройте.

– Насчет оплаты не беспокойся, – заверил его Быков.

– Кто еще позаботится, как не я.

Шовкун согласился строить чайку не сразу, сперва допытавшись про намерения незнакомой компании. Особенно его смутило то обстоятельство, что казацкий корабль понадобился американцам для того, чтобы плыть в Америку.

– Про ту историю с отбившейся чайкой я что-то такое слыхал, – молвил он, задумчиво скребя затылок. – Интересно проверить. Но почему американцы? Мы сами, что ли, пальцем деланные?

– Деньги, – сказал Быков.

– По-твоему, все за деньги продается, парень?

Шовкун спросил это таким тоном и с таким видом, что стало ясно: сейчас упрется, и потом его уже с занятой позиции не сдвинешь. Ни долларами не соблазнишь, ни уговорами не переубедишь. Есть люди, которые, если заупрямятся, то потом ни за что на попятный не пойдут, даже себе во вред. Шовкун принадлежал именно к этой категории.

– Дело не в деньгах, – сказал Быков. – Вернее, не только в них. В Америку с бухты-барахты не попадешь. У них границы действительно на замке, не то, что у нас. Майкл берется все уладить. У него какие-то связи в нужном департаменте. Внесем нужные фамилии в реестр – и вперед.

– Мою тоже вносите, – сказал Шовкун тогда.

– Погоди, – напрягся Быков. – Насколько я понял, ты будешь отвечать только за строительство, а поплывем мы сами…

– Если вы такие самостоятельные, то и стройтесь тоже сами.

– Пойми, дядька Петр, я не начальник экспедиции. Такие вопросы Майкл решает.

– Вот пусть и решает, – отрезал Шовкун. – Как надумает, так скажешь.

Больше он эту тему не поднимал, не желая проявлять излишней заинтересованности, но было видно, что он ждет ответа и сгорает от нетерпения. Просто склад характера не позволял Шовкуну суетиться. Он свое слово сказал, теперь дело было за другими.

– Помнишь, мы обсуждали возможность твоего участия в плавании? – спросил Быков, когда они осмотрели место будущей верфи и сели под ивой заморить червячка.

– Маразмами не страдаю, – гордо ответствовал Шовкун, похоже, подразумевая что-то вроде миазмов.

– Ты плывешь. Если не передумал. Все-таки дело опасное.

– Я опасностей не боюсь, сынок. Я скуки боюсь. Той тоски смертной, от которой или в гроб ложись, или водкой заливайся. Мужику занятие нужно. У баб хозяйство и дети, а нам дело подавай. Я для себя Сечь нашел. Она меня захватила всего без остатка. Хочешь, парень, правду тебе скажу?

– Давай, дядька Петро, – подзадорил Быков.

Шовкун заговорил не раньше, чем дожевал ломоть хлеба, накрытый салом, и допил молоко из полуторалитровой пластиковой бутылки.

– Если бы вы мне отказали, я бы все равно чайку взялся строить. И даже даром. Сам не потяну, поскольку такое дело немалых затрат требует. А мечта во мне давно живет. – Он приложил ладонь к сердцу. – Очень хочется чайку на воду спустить и самому прочувствовать, каково это. Казаки через моря, почитай, каждое лето ходили, а я все на лодчонке по плавням кружу. – Шовкун вытер усы и губы пучком травы. – Даже парус ставил, но тут особо развернуться негде. Все рвусь по Днепру спуститься, да жинка не пускает. «Перевернешься и утонешь, дурень старый», – говорит. А я плаваю, что твоя щука.

– В море штормы бывают, – обронил Быков. – Не говоря уже об океане.

– Но ты ж не погиб?

– Как видишь.

– Вот и я не погибну, – решительно заявил Шовкун. – Чем мы хуже наших предков? Они смогли, значит, и мы тоже сможем.

– В этом я с тобой согласен, – улыбнулся Быков. – Целиком и полностью.

– Оставайся сегодня ночевать, парень. Костерок от комарья разведем. У меня про казаков историй – вагон и маленькая тележка. И литр первача припрятан. Посидим, поговорим. Знаешь, что такое казак? От слова «казать», то есть рассказывать. У меня все деды и прадеды из этих мест. Вот гляди. – Шовкун достал из кармана небольшую, причудливо изогнутую трубку с серебряным мундштуком и крышечкой. – Это люлька самого атамана Сирко. Я вообще-то не курю, но под первач иногда табачком балуюсь. Дам и тебе подымить.

Быков почувствовал почти непреодолимое желание принять предложение. Но он опасался, что, поддавшись искушению, проснется с больной головой, а то и закурит по-настоящему, как несколько лет назад. Пришлось срочно подыскивать повод для отказа.

– Не могу, – вздохнул Быков. – Меня партнеры ждут. Я должен им сообщить, что ты согласился. Потом будем доски искать, инструменты и все необходимое. Отплыть нужно не позже сентября, чтобы по теплу по морям пройти. Осенью заштормит так, что мало не покажется.

– У тебя мобильник есть, – напомнил Шовкун, проницательно глянув из-под чуба.

Можно было сказать, что батарея разрядилась, но это было бы явной ложью, которая обидела бы Шовкуна.

– Твоя взяла, – махнул рукой Быков. – Остаюсь. Позвоню своим, пусть без меня шевелиться начинают.

– Это дело. Тогда будем, парень, рыбу ловить. Без ухи вечерять – себя не уважать.

– А удочки?

– Удочки кругом растут, выбирай любую. А снасти всегда со мной.

Проплыли они до какой-то особой заводи, сели в лодке спинами друг к другу и принялись рыбачить. Черви в банке с землей были у Шовкуна заранее припасены. Он хотел блеснуть перед приезжим удалью и поразить его уловом, однако клевало почему-то больше у Быкова, так что победа осталась за ним.

– Везучий ты, парень, – буркнул Шовкун. – Меня еще никто в рыбалке не обставлял.

– У тебя, небось, место прикормлено, дядя Петро. Тут у любого дурака клевать будет.

Благородный жест Быкова успокоил Шовкуна.

– Место и впрямь знатное, – самодовольно хмыкнул он и повез Быкова по водяному лабиринту.

Выбравшись на сушу, они нарвали диких яблок и ягод для утреннего «чаю», как называл Шовкун компот. Набрали валежника, развели костер на черном пепелище возле уютного шалаша, подвесили котелок с варевом, а сами сели и приняли по первой.

Закусив яблочком, Шовкун тут же налил по второй, а сам разговорился. Рассказывал о водяных и русалках, о несметных сокровищах, спрятанных казаками в этих местах, о предках и волшебных травах, о наживках для рыбалки и службе в армии. Там и уха подоспела, обжигавшая глотку не хуже самогонки. В свою очередь Быков поведал Шовкуну о странах, где побывал, о встрече с морским змеем и блужданиях в Бермудском треугольнике, о поисках затонувшей Атлантиды и непроходимых амазонских джунглях.

– Говорю же, везунчик ты, Дима, – произнес Шовкун с нескрываемой завистью. Мало того что любимым делом занимаешься, так тебе еще и платят за это.

– Теперь и тебе повезло, Петро, – напомнил Быков, отбросив несколько заискивающую приставку «дядька».

– И то верно. Как думаешь, не обманет этот твой Майкл?

– Не должен.

– Хочется верить. А то если я полгода неизвестно где проболтаюсь, а потом с пустыми карманами вернусь, моя Оксана мне чуприну выскубет. Ты женат?

– Нет, – ответил Быков. И вспомнил про Джейн.

Ему вдруг страстно захотелось вернуться в Никополь и хотя бы мельком повидать американку. Он представил себе, как вваливается в квартиру, пропотевший, пропахший дымом и сивухой, и велел себе не рыпаться. К тому же он не имел права мечтать о Джейн. Она принадлежала другому.

– Что так? – спросил Шовкун, раскуривая трубку с аппетитным присвистом. – Не встретил девушку подходящую? Или…

Не договорив, он подозрительно скосил глаз. Быков от души расхохотался:

– Меньше телевизор смотри, Петро. Традиционная у меня ориентация, традиционная, не бойся.

– Никто не боится. – Шовкун несколько раз с наслаждением затянулся душистым дымом и передал трубку Быкову. – Что может «голубой» против настоящего мужика сделать? Они только сюсюкать могут. Так ты из принципа холостой?

– Все как-то не доходило до женитьбы, – сказал Быков и помрачнел.

Вспомнилось вдруг, как много хороших девушек он потерял, как часто спешил куда-то вместо того, чтобы остепениться и зажить спокойной, размеренной жизнью, построить дом, завести семью, окружить себя близкими людьми и милыми сердцу предметами.

Неужели он так и будет мотаться по свету до конца дней своих, как перекати-поле? А потом? Когда глаз станет не тот, сноровка пропадет, мышцы одряхлеют? Заказы закончатся, выйдет фотограф Быков в тираж. Засядет один в своей холостяцкой квартире и будет сувенирами любоваться, былые подвиги вспоминая. Только молодым и красивым женщинам он будет уже не нужен, ибо им тоже подавай молодых да красивых. Такова мрачная правда жизни.

– Наливай, Петро, – попросил Быков, возвращая дымящуюся трубку.

– Э, да ты, брат, зажурився, я вижу, – протянул Шовкун.

– Есть немного.

– Ну, мы кручину сейчас прогоним, Дима. Горилка – наипервейшее средство против нее.

Неустойчивые пластиковые стаканы наполнились ядреным первачом. Мужчины выловили из мисок по куску вареной рыбы, посолили круто и выпили, крякнув одновременно. Огненный шар взорвался в желудке Быкова, горячая жидкость побежала по жилам. В голове стало хорошо и пусто, мир слегка размылся перед увлажнившимися глазами.

– Ночь, гляди-ка, – произнес он с некоторым удивлением. – А я и не заметил. Звезды какие…

– Крупней наших во всем свете не сыщешь, – похвастался Шовкун.

– Неправда, Петро. В горах ночное небо ближе, в океане – ярче. Но здесь оно особое, неповторимое.

Они умолкли, слушая комариный звон и кваканье лягушек. Бутылка опустела. Костер погас. Шовкун подбросил хвороста, навалил сверху дровишек и свернулся рядом, накрывшись брезентовой курткой. Быков полез в шалаш, повозился на пахучем сене, распугивая полевок, и понял вдруг, что, несмотря на выпитое, сейчас не уснет. Выбравшись наружу, он осторожно вытащил из руки Шовкуна остывшую трубку, прикурил от уголька и стал пускать дым, уставившись в огонь.