Читать книгу Записки на кардиограммах (сборник) - Михаил Сидоров - Страница 2

Замглав по скорой.

Путает ИВЛ с ВВЛом.

Не видит разницы между клинической и биологической смертями.

Лазит в укладки, считает ампулы, сверяет со списком. Найдя заначки, рисует выговоры.

Заслуженный врач РФ.

На скорой не работал ни дня.

Ей-богу, не вру!

* * *

Менты пьют. Зверски. А прокуроры еще круче. Те, кто выживет, станут к старости каяться, раздирая перед людьми рубища…

Впрочем, я, скорее всего, наивен.

* * *

При просьбе лечь на спину девять из десяти пациентов поворачиваются спиной вверх.

* * *

Вечерний звон. Завал. Прорвало. Весь стол в адресах.

И всем – срочно. Немедленно. Иначе Матвиенко, Райздрав и горячая линия.

Час.

Второй.

Третий.

Диспетчер вдруг стекленеет, блуждая зрачками с телефона на телефон. Те надрываются.

Минуту.

Две.

Две с половиной.

Диспетчер начинает смеяться.

Ему откликаются.

* * *

Во время осмотра могут:

– зевать;

– рыгать;

– пердеть;

– ковырять: а) в носу, б) в зубах, в) в гениталиях;

– говорить по телефону (жестом: подождите!);

– смотреть телевизор;

– курить.

Они дома, хули.

А когда в поликлинике – ну совершенно другие люди!

* * *

Отказ от госпитализации.

О возможных последствиях предупрежден. Подпись.

Думаете, всё?

Полагается ездить, проверять состояние.

Себестоимость вызова – две тысячи.

Ну?

Четыре куска.

Шесть.

Восемь.

Опа! Созрел и хочет в больницу. Больницу при этом хочет получше.

Рассказывал коллегам в Европе – о… уевали.

* * *

Дословно:

Коммуникабельный журналист: В двух словах – как вам нацпроектовские «газели»?

Врач с большим стажем: У… бища.

* * *

Часто, посреди ночи, прикоснувшись, участливо спросят: «Много вызовов сегодня?»

Хочется взять сочувствующего за лицо и отпихнуть, как Высоцкий Садальского.

* * *

Любимая фраза высшего руководства: на ваше место – в шляпах!

Одного как-то поправили: на ваше!

Что было…

* * *

Многие, в натуре, не знают:

– названий своих лекарств;

– собственного диагноза;

– профиля отделения, в котором лежали;

– номера больницы.

При этом говорят «не помню», «не разбираюсь» и «нам сказали».

* * *

Полковники невыносимы.

Снисходительное «ты» свысока.

Даже если одергивать.

Даже когда чехлятся[1].

Холуи трехзвездочные.

* * *

Пришедший к доктору робок и подобострастен.

Вызвавший – развязен и хамоват.

Это в крови.

Поэтому лучше сразу, с порога, на них наорать.

Во избежание.

* * *

Старательнее всех болеют цыгане. Самозабвенно и артистически.

* * *

Разогнали студентов – статистику, стервецы, портят.

Сертификатов-то нет, откуда?

Студенты выходили с семнадцати до восьми.

Воздушного моста так не ждали, с Большой земли.

* * *

Стало привычным:

Комната, пациент, юноша у компьютера.

«В контакте» обычно.

Внимает рассеянно, просьбы выполняет, предварительно дочитав.

Увозим – спросит: «С тобой поехать?»

Понять можно.

Три сотни друзей.

Всем же написать надо.

Про болезнь близких.

* * *

У них здесь корректировщик. С биноклем. На дереве. Настроился на частоты и слушает. Дает отзвониться, дает вернуться. Открыл дверь – дает отмашку: звони!

Вызов.

Туда же, в соседний дом.

И умело так, гад, маскируется…

* * *

Сорок пять лет, юрист, два высших образования. В двадцатисекундной речи двенадцать раз использовала конструкцию «как бы».

* * *

Норма десятилетий – бригада на десять тысяч. Районы растут, вызова лежат на задержке.

Выход?

Изящный. Блистательный.

Одна на четырнадцать.

* * *

Четверо вместо восьми, и лавина звонков: утром сел – утром приехал.

А Райздрав нынче праздновал что-то, так допоздна у кабака бригаду держали, на всякий случай.

А остальные три въ… бывали.

* * *

Не курить невозможно.

К нулю раскуриваются даже самые стойкие.

Потому что адреналин.

Нервы.

Оттого и язва у всех.

Голодные же все время.

* * *

Коллега. Спокоен и флегматичен. Тридцать лет стажа, видел все. Непрошибаем.

Ан нет!

Оскорбили на вызове. Ничего особенного – пьяные люмпены, все как обычно… Но молча вышел, надел перчатки, отыскал, благо недолго, кус мороженого говна и запустил в форточку.

Потом всю ночь пил коньяк.

Один.

Весь пузырь выдул.

* * *

Кулибиных меньше, чем долбо… бов.

Последний шедевр – кардиограф. Отечественный.

Перед тем как печатать, думает полминуты.

Вообразите:

Реанимация.

Цейтнот.

Ампулы россыпью.

Кардиограмма ежеминутно.

И всякий раз: «ПОДОЖДИТЕ 4 °CЕКУНД».

О… уеть,… лядь!

Отослали обратно – ломается, сука, часто…

* * *

Во ВСЕХ больницах Санкт-Петербурга на входе в приемный – порожек. Поднимаешь передние колеса – ы-ы-ых! – коллега приподнимает задние – ту-дух, ту-дух! – закатили. Порожка нет только в морге судмедэкспертизы где, по большому счету, глубоко по херу…

* * *

Подъем ночью на «упал с кровати, приезжайте поднять» вызывает смутную симпатию к Менгеле…

Прервусь ненадолго, пока гневным пальцем в грудь не уперлись.

Вот, удосужьтесь-ка:

«Скорая медицинская помощь – вид помощи, оказываемой гражданам при состояниях, требующих срочного медицинского вмешательства (несчастные случаи, травмы, отравления и заболевания, приводящие к резкому ухудшению здоровья, угрожающие жизни и требующие проведения экстренных лечебных мероприятий)…»

О как, оказывается, изначально-то!

А вы говорите…

Так о чем это я?

А-а!

– Я лекарства не признаю – вы только ЭКГ сделайте, а уж я дальше сам…

Или:

– Мне любимый человек изменил – дайте успокоительное, а то я в окно выброшусь!

Глубокий обморок, нету пульса… м-да!

– Это мне папа вызвал.

А вот и он:

– Але! Вы уже там? Посидите с ней, пока не подъеду. Я? В Нарве, границу прохожу – часа через два буду…

И до кучи:

Ни «доброй ночи», ни «проходите», ни табуретки присесть.

Об кровать хлоп и желтой ногой в лицо:

– Вот. Ступать больно.

Мозоль. Ороговелая, давнишняя.

– Ну и?

– Что «ну» – срезайте! Давайте-давайте, я ветеран…

Так, спокойно!

Не надо набирать воздух.

Ветераны от «лиц приравненных» – ох отличаются!

Манерой общения.

* * *

Ночь. Вызов. Через минуту повтор: скорей! Подрываешься и летишь. Диспетчер по рации: Быстрей – скандалят!

Вываливаешься из кабины, дверь вбок, одной рукой чемодан, другой кислород, на плече кардиограф, дефибриллятор, на другом сумка с реанимацией, папка в зубах, домофон чуть ли не носом: пи-и-и-и…

КТО ТАМ?

Всё. Можно отнести кислород, дефибриллятор, сумку с реанимацией. Расставить неторопливо, подключить шланги. Позвонить снова и, зевая, войти.

Ничего там нет.

Проверено.

Годами.

* * *

Нельзя брать деньги, если их дают с помпой. А настаивают – тем более!

Номера купюр переписаны.

Список, как правило, под телефоном.

Тоже проверено.

Неоднократно.

* * *

По коридору надо идти тихо и на пороге чуть задержаться.

Так, чтоб не видели.

И не слышали.

Бесхитростное большинство начинает стенать только при твоем появлении.

* * *

И не вставать перед дверью.

Могут пинком открыть.

* * *

И уж, конечно, никаких «входите – открыто».

Войдешь, а там волкодав.

– Ой, простите, я про него забыла…

… банутые!

* * *

Умное лицо, в глазах разум. Кардиограмма, терапия, слово за слово…

– А вы можете, как в фильме «Жмурки», пулю из живота вытащить?

Озадачил.

– Знаете, если б все было так просто, как у режиссера Балабанова, мы бы не потеряли двадцать миллионов в последнюю войну.

– Нет, ну а все-таки?

* * *

Везли с пожара.

Ожоги.

Большой процент.

Юный возраст.

Тормознули на перекрестке – проезд кортежа.

Снеслись с ответственным, тот подтвердил: ждите!

Семнадцать минут стояли.

* * *

– Это какой корпус?

– Не знаю.

– Но вы ж из него только что вышли!

Куда б ни приехали.

* * *

Номеров нет. Ни на домах, ни на квартирах.

Не пишут.

Но полагают, что мы – назубок.

И разбухают во гневе.

* * *

Порвал с корешем.

Тяжелые сутки, переработка часа на три, ехал домой – мужик в трамвае засудорожил, в лифте сосед к жене попросил… Стянул кроссовки, упал поперек кровати, без душа и завтрака – звонок:

– Слу-у-ушай, ты мне нужен как доктор…

– Пошел на… уй!

Обиделся насмерть. Поймет едва ли.

* * *

Левел ап – когда начинаешь просыпаться за минуту до вызова.

Сам.

Ночью.

Мистика!

Очевидное – невероятное.

* * *

Диспетчера опытны.

– Нет такого дома по этой улице.

Взрыв.

– Да вы… Да я…

– Паспорт откройте.

Пауза.

– Ой, да…

Не часто, честно скажу. Но извиниться – еще реже.

* * *

Начал обычно: чем болеете… последнее обострение… что принимаете? А в спину сказали:

– Че… уйню спрашиваешь – лечи давай!

* * *

Когда изобретут таблетку от «плохо», во врачах нужда отпадет.

Совсем плохо – переломил об колено.

Чуть-чуть – поскреб ложечкой.

И в рот…

– Дорогая моя, вам же шестьдесят лет. Вы прожили такую долгую жизнь – неужели не найти слов, чтоб описать собственное состояние?

Не-а. Не найти.

– Тупой какой-то… Ну, плохо – что непонятного?

* * *

Принадлежность к прокуратуре объявляют еще в прихожей.

И недоумевают, не встретив подобострастия…

* * *

Что странно – многим сочувствуешь.

Против воли порой…

Многие негодуют — каллиграфий, похоже, ждали на бумаге ароматной. Иные пеняют на негатив. Толкуют «жесть!» и жаждут приколов – неистово, ненасытно. А по мне, так забавно: отрешился, бесстрастный, и смотришь, как утверждаются – кто во что…