Читать книгу Идиотка - Михаил Соболев - Страница 4
Глава 4
ОглавлениеЗима 2000 года, Санкт-Петербург.
… К середине зимы он стал «говорить». Вряд ли кто посторонний различил бы в мычании, птичьем клекоте и зубовном скрежете больного какой-либо смысл. Но Таня его речь понимала, как мать понимает лепет своего дитяти. Когда не хватало слов, он матерился. Таня не обижалась, она, работая в больнице, знала, что потерявшие после инсульта или мозговой травмы речь больные первым делом вспоминали нецензурную брань.
Однажды попросил посадить его на кровати. С тех пор сидел с удовольствием и подолгу, опираясь спиной на подушки. Таня привязала к дальней спинке кровати лямку, скрученную из старой простыни. Он подтягивался за нее руками и научился хоть и медленно, в несколько приемов, садиться и переворачиваться. Сопел и искоса поглядывал на Таню: видела ли? Похвалит?
Он очень гордился своими первыми победами…
* * *
Ретроспектива. 1982 – 1986 гг, Ленинград.
Валентина сама из кожи вон лезла, за городскую жизнь зубами цеплялась и от Алешки того же требовала.
– Старайся, начальству не перечь. Не спорь, плетью обуха не перешибешь. Не согласен с чем, промолчи, не прекословь. Кто мы, а кто они! Здоровайся первым, похвали что-нибудь: машину, обнову, жену, собаку, галстук… Язык не отвалится… Попросит кто тумбочку какую-никакую смастерить, не ленись. Другие – на перекур, за домино, а ты – к верстаку. Все копейка в дом! Вон Таньку в школу собирать нужно, – выговаривала тихоне-мужу Валентина.
Алешка у маминой юбки да без отца застенчивым вырос. На работе старался быть незаметным, хотя мастер был хороший, дело свое знал и дерево чувствовал. Деньги за поделки брать с людей он стеснялся. Винца, разве что после работы… Отказываться нельзя, человек обидится…
Последние годы, как Танька в школу пошла, дома отца видела редко. Днем – на работе, по вечерам у него – или халтурка, или компания теплая. За рюмкой Алексей преображался: стихи читал собутыльникам, рассказывал о жене-красавице, о том какая у них дочка растет пригожая, как они семьей живут хорошо, душа в душу. Мог Алеша и всплакнуть от полноты чувств…
Танька помнила, что приходил папа с работы поздно, язык его заплетался, сморщенное, как печеное яблоко, лицо ходило ходуном… От него пахло водкой и мебельным лаком.
Мама Валя кричала на отца, называла малахольным, хлестала его кухонной тряпкой по лицу. Он молчал, закрывал глаза рукой и виновато улыбался.
Утром папа вставал раньше всех. Тщательно брился, перемывал всю посуду на кухне, гладил рубашку и брюки, чистил обувь. Никогда не завтракал. По квартире, чтобы не разбудить домашних, ходил на цыпочках. Входную дверь, уходя, затворял мягко, почти беззвучно. Таня много раз пробовала так, но у нее не получалось.
В воскресенье папа дома никогда не пил спиртного и почти что не курил. Если была хорошая погода, он гулял с дочкой. Они ходили в зоопарк, Планетарий или Петропавловскую крепость. Он же там, на Петроградской стороне, вырос. Иногда ездили в Центральный парк культуры и отдыха (ЦПКиО). Папа непременно покупал Таньке воздушный шарик и ярко-красного, нарядного «петушка» зимой, а летом – эскимо, покрытое шоколадной глазурью, на палочке, за одиннадцать копеек, самое Танькино любимое. И газировки с сиропом – сколько влезет.
Когда они проходили мимо пивного ларька, острый, выступающий на тонкой морщинистой шее отца кадык смешно дергался вверх-вниз. Танька смеялась, поднимала на папу глаза и тут же замолкала, детской своей душой чувствуя нечеловеческую боль, плескавшуюся в его тоскующих глазах.
В школу Таньку повели всей семьей. Бабуля прослезилась, мама с папой в тот день не ругались, а стояли рядом и волновались, сможет ли Танька громко и внятно рассказать свою стихотворную строку.
А Таньке в школу не хотелось. Чего там хорошего? Начнут еще дразниться…
Первые годы Танька очень старалась и ходила в отличницах. Хорошая память, усидчивость и прилежание – что еще нужно от девочки в начальных классах? Потом, класса с пятого, перешла в «хорошисты».
Нет, такие предметы, как биология, литература, история, родной и английский языки Танька любила и знала хорошо. Она не могла осилить математику. Танька не обладала ни абстрактным, ни логическим мышлением. Она старательно слушала учительницу, когда было нужно, кивала, и вроде бы все понимала, но по окончании урока в голове ничего не оставалось. Приходилось зубрить.
Одноклассников Танька сторонилась, друзей так и не завела. На переменах уединялась с книжкой в уголке, где потише. Девчонки сначала считали ее воображалой, а потом, сообразив, что она просто – другая, не такая, как они, стали дразнить идиоткой.
Танька делала вид, что ей все равно.
Класса с третьего Танька вдруг стала быстро расти, вытянулась, обогнала сверстниц. Дылда-дылдой – коленки и локти острые, ключицы выступают. Одежду стали покупать на размер больше, «на вырост», но через два-три месяца руки уже торчали из рукавов.
– Иезус Мария, – всплеснула руками приехавшая погостить на Новый год бабушка Магда, – в такой одежке только от долгов бегать.
В детстве Танька стеснялась полноты, сейчас – худобы и роста. Стала сутулиться.
В январе 1985 года, вскоре после новогодних каникул, папу задавило трамваем. Почти у самого дома, когда он как обычно под хмельком возвращался с работы. В тот день мела поземка.
В отцовском кармане нашли шоколадку «Аленка». Целую, даже немятую, хотя его тело измочалило, как половую тряпку. Танька тогда училась в четвертом классе, ей было девять с половиной лет.
– Что же это деется? – сокрушались во дворе бабушки. – Мужиков, как косой косит, вино проклятущее.
– Никто насильно в рот не льет, – рубила сухеньким кулачком морозный воздух правдолюбка Лида из сороковой квартиры. – Куда ни глянь – одни бабы. В театрах, концертных залах, музеях, на выставках и экскурсиях – бабы. И дети, и дом на них, бедных. И работают не меньше мужиков. А те после работы в домино стучат, или на диване – брюхом кверху, а то вино лопают. – Будь ее воля, Лида собрала бы всех мужчин и отправила на необитаемый остров, за колючую проволоку. – Прошлую зиму, – кипятилась женщина, – Алешка к брату в Лодейное поле ездил – тот охотоведом работает, – так вышел собаку покормить пьяный, сунулся в сугроб носом и проспал до утра. Волки ночью собаку прямо на цепи сожрали, а Алешку не тронули, так самогоном от него разило. Но сколько веревочка не вейся…
– А что ж Валентина теперь? Одна с дочкой малой… – вздыхали бабушки.
– Валентина не пропадет, – успокоила Лида. – Сама видная, и – при квартире. Такие долго не вдовствуют. Не пройдет и года, будет у Таньки другой папа, помяните мое слово. – Лида ухмыльнулась тонкими малокровными губами. – Грузин какой-нибудь или хохол приезжий…
Так и случилось, осенью 1986 года мама привела домой чужого дядю. Евгению тогда исполнилось двадцать пять, он был на семь лет моложе Валентины.