Читать книгу Три холма, охраняющие край света - Михаил Успенский - Страница 3

Они действительно приехали в Испанию по делу, но остановились не вместе с коллегами в недорогой «Игнатерре», а нашли хитрую маленькую гостиницу на набережной.

Потолки в номерах второго этажа были скошенные. Долговязому лорду Фицморису то и дело приходилось нагибаться, чтобы не оцарапать макушку. Вместо столов стояли крошечные конторки из красного дерева – то ли действительно столетней давности, то ли новоделы на заказ. И телевизоры махонькие, под стать остальному инвентарю.

Зато стоила вся эта миниатюрность чёрт знает сколько – за вид из окна ли, за скромный ли уют. Но платил за всё сэр Теренс (не говорите потом, что шотландцы жадные!), а Леди упиралась недолго – нажилась по общагам, спасибо!

У себя в номере она переоделась до неузнаваемости. Голову Лидочка повязала сувенирной красно-чёрной шалью так, что получился натуральный мусульманский хиджаб. Рукава у чёрной же кофточки были целомудренно длинные, с красными кружевными манжетами. Восхищавшие варягов ноги спрятались под мешковатыми штанами со множеством карманов и ремешков. Скромные кроссовки не мешали возможному бегству.

Довершал преображение кое-как замазанный синяк под левым глазом.

– Кто это вас? – воскликнул пораженный Дюк.

– А! – отмахнулась Леди. – Не бери в голову. Феминистка какая-нибудь, коблуха позорная. Темно ведь там было. Злобствуют, что у самих титьки, как у крокодилицы… А клёво тут! Только шоколадки на подушке нету. Я когда в первый раз в Неметчину попала, на биеннале в Бремен, поселили меня в «Маритиме». Сексодром огромённый, как у той принцессы на горошине. И я себе показалась как раз не принцессой, а этой самой горошиной. Катаюсь из угла в угол. И лежат на подушке два пёстрых фирменных пакетика. Вот он, думаю, настоящий сервис – позаботились немецко-фашистские товарищи, чтобы неопытная девушка не залетела на их территории! Не утерпела поглядеть внутри – простой, с усами или в пупырышках? А там шоколадка! Дитя ещё ты, дескать, малое, а туда же! Умыли меня арийцы.

Теренс Фицморис терпеливо выслушал девичьи речи и сказал:

– Дорогая, вам сейчас только пояса шахидки не хватает.

– Да? – Леди встревожилась, метнулась в крошечную душевую и почти мгновенно вернулась – вторично преображённая.

Хиджаб перекинулся в лихую бандану с длинными хвостами. Третьим хвостом стали собственные пружинные волосы.

– С боков распустить – вообще всем страшно станет, – объяснила Леди особенности причёски. – Или кофточку белую надеть? Всё равно ведь заметут… И фингал…

– Странный всё-таки русский язык, – сказал Теренс. – Самый обычный кровоподтёк у вас носит имя древнего кельтского героя… Мы же не называем бородавки братьями Карамазовыми!

– У англичан, можно подумать, язык! – обиделась Лидочка Туркова. – Смеху подобно! Электрочайник – «термо-пот»! Тепловой котелок! Это всё равно, что паровоз называть «шайтан-арба»! Туземцы синерожие! Ты ещё килт надень… Постой-постой! Вот килт ты как раз и наденешь! Фиг узнают! Терри, а вы трусы-то под килтами носите? А то я в Эмиратах всё гадала – что там у них под галябией? И почему они всегда там чешутся?

– Вы уже спрашивали про килт, – устало сказал Фицморис. – На этот вопрос давно ответил королеве Виктории старый Тоби Макдиармайд: «А зачем, леди? Там и так всё работает!» А про галябию узнайте у вашего Салаха.

– Ты ещё мать вспомни!

Но тут наоборот, герцогиня Блэкбери вспомнила о сыне.

– Да, мама, сейчас еду в музей на брифинг. Почему так рано? Чтобы успеть до сиесты. Нет, конечно, никаких шортов. Я килт надену. Хорошо, хорошо, и гетры. Ты положила шёлковые гетры? А подвязки? Тогда всё в порядке. Журналисты лгут. Надо всей Испанией безоблачное небо, Гибралтар наш. Наша, говорю, Скала! Аста ла виста, мама. Дорогая, не беспокойтесь. Сейчас у вас менее вызывающий вид. Никто не признает в вас давешнюю фурию и вакханку. Кроме того, я всегда рядом.

Действительно, было в Лиде Турковой нечто, заставляющее стражников всего мира немедленно и бездумно делать стойку. В аэропорту Хитроу её арестовывали как активистку ИРА, в аэропорту Шеннон – как «тигрицу освобождения Тамил-Илама». По прибытии в Барселону русскую художницу тут же захомутали в качестве известной баскской террористки по прозвищу «Мама Сангре».

А когда, совсем недавно, черти понесли девушку попроведать подружку Софу Шлезингер, так её взяли прямо на трапе в «Бен-Гурионе» – агенты Ави Нехер и Семён Волкенштейн с ужасом узрели саму смертницу Зубейду из «Дочерей исламской революции», год назад увлекшую за собой в небытие чуть ли не сотню американских морпехов.

«Не понимаю, Лидочка, что на меня нашло, – оправдывался потом Волкенштейн, почти земляк, бывший новосибирский опер. – Знаю ведь прекрасно, что эту Зубейду по фрагментам составляли, а руки сами наручники застёгивают… Надо было тебе сразу, не дожидаясь, нас послать!»

«Нечего „кеглевича“ жрать в жару, – ядовито отвечала Леди, – а то вам скоро и сама Фанни Каплан покажется!»

У лорда Фицмориса была противоположная особенность. Несмотря на его всегда скромный гардероб, любые полицейские начальники во всех странах сразу же начинали понимать, что из-за этого нескладного костыля могут случиться очень крупные неприятности – и всегда выпускали с жаркими извинениями. Даже после самых тяжких футбольных беспорядков. Так что вечно подозреваемой Лидочке было весьма удобно странствовать в его обществе.

– …А теперь тобой займёмся, – сказала девушка. – Уж больно ты приметный! И дреды твои мне надоели – так уже никто не носит… Они там вовсю землю роют, съёмки просматривают, плакаты печатают, в розыск объявляют…

– Разве вы парикмахер? – в страхе спросил сэр Теренс.

– Я, Дюк Терентий, художник! – строго сказала Леди. – А ты, Дюк Терентий, материал! Вот и помалкивай! Сейчас это быстро делается!

Лорд Фицморис сел на стул перед конторкой и мужественно закрыл глаза.

Но расселся он зря – художник Леди запихала его под душ и полила голову какой-то жидкостью непарфюмерного запаха, отчего дреды распрямились, а только потом уж приступила к творчеству.

Дюк не решался глянуть хоть одним глазком, что с ним вытворяют. Никогда не знал он за предметом своей давней мрачной влюблённости куафёрных талантов.

– Ножницы, а тупые, – ворчала Леди. – И тут Чайна! Слушай, Терри, ведь если паяльником пытают – значит, и плойкой можно? Принцип ведь тот же! Точно! Смотри – и напряжение появилось, молодцы! Завтра мы этому сибаритствующему компрачикосу плойку туда засунем! Хотя нельзя, жалко инструмент поганить… Плойка эта у меня еще бабушкина, трофейная… Знаешь, кем моя бабушка при штабе Ватутина была? Страшно сказать! О, вот и телик заработал! Ну, врать горазды: трое погибших! Так я и поверила! Правду скрывают! Никаких нарушений и аварий? Гуленьки! Сами, поди, кабель выкопали, всю медь сдали, а обвинят народ! Как-то мне не по себе становится…

А сэру Теренсу и без того было не по себе. И от страшной бабушки, и от странных и резких скачков Лидочкиного потока сознания. Рядом с ней джойсовская Молли Блум отдыхала. Кому куда чего совать, кто такой сибаритствующий компрачикос?

– В крайнем случае побрею голову, – подумал он вслух.

– Ещё чего! Вон какой красавец получился! Кросафчег, как в старину говорили… Всё, можешь разуть айзы…

Сэр Теренс разул свои блекло-голубые айзы и глянул в зеркало.

Теперь его портрет можно было смело помещать в фамильную галерею Фицморисов. Волосы лорда были зачёсаны назад, а по сторонам завиты в аккуратные букли – по три на каждый висок. Лицо стало значительным. Признаки аристократического вырождения сгладились. Всё-таки не помешало бы какой-нибудь из прабабушек побаловаться с конюхом или там с лесничим, как Лидочка рекомендовала…

– …продолжаются аресты зачинщиков, – охотно и жизнерадостно сообщил телевизор.

– А косичка-то! – торжествующе сказала Леди и задрала косичку кверху, чтобы Терри увидел. – Теперь в случае чего сможешь сам себя из мещанского болота вытащить…

– Вот дьявол… – восхищённо прошептал сэр Теренс.

– А ты точно теперь герцог? – вдруг ни с того ни с сего посуровела художница. – Герцога-то не осмелятся схватить…

– Выходит так, – вздохнул Терри и помрачнел. – Если Джеффри до сих пор не объявился, то я – герцог Блэкбери… Только цена за титул очень высокая.

– Ой, извини, я дура, ляпнула что попало… А что, так никакой надежды и нет?

– Никакой, – сказал Терри. – Никто его не похищал. Выкупа не требовали. Маньяков в нашей местности не водится, медведей тоже. Ни с кем он не ссорился. И никуда не собирался – просто мы вышли погулять в холмах перед сном, и когда я отошёл… Прошу, не будем об этом. Зря я давеча разболтался. Столько лет молчал… Спасибо, дорогая. Не хватало ещё, чтобы и вы заподозрили меня…

– Терри, я что – больная? Ты бы скорее сам потерялся, чем… Правильно сделал, что рассказал. А вдруг бы нас обезумевшая толпа раздавила, и я бы осталась не в курсе? И знаешь что? Ты маме-то сам звони, да почаще. Она же беспокоится. Или даже лучше я позвоню…

– Нет! – слишком поспешно воскликнул сэр Теренс и почему-то добавил задумчиво: – Кто тётку пришил, тот и шляпку спёр…

Эту фразу Леди поняла много позже, и в неподходящий момент. А сейчас отнесла её на счёт непереводимого английского юмора.

Она подошла к окну и стала смотреть на рассветную набережную Пассейч де Колом – хорошо оплаченный пейзаж. Аэростаты убрались восвояси, только гордый надувной Че одиноко плыл в небе, гонимый утренним бризом, туда, где в нём срочно нуждались угнетённые.

– Ха, гляди-ка – точно, кого-то из наших повязали мусора испанские…

Но лорд Фицморис, восемнадцатый герцог Блэкбери, подойти к окну не пожелал: ведь ему пришлось бы согнуться в три погибели.

Набережная была завалена пакетами, бутылками, останками чучел и карнавальных костюмов, обгоревшими кульками импровизированных факелов – ветер выметал всё это добро из опустевших аллей.

Двое дородных каталонцев в одинаковых клетчатых рубахах – то ли бдительные дворники, то ли озверевшие от свалившейся работёнки мусорщики – волокли к полицейскому фургону бедного растерзанного Ктулху. Заснул, видно, где-нибудь на газоне или в фонтане. Сами полицейские не соизволили даже вылезти из кабины для торжественной встречи. Повелитель Грёз, олицетворявший по мере возможности Мировое Зло, изрыгал проклятия на совершенно незнакомом человечеству языке. Один мусорщик оторвал от наряда кусок поролона, покрутил, плюнул – и выкинул. Другой покопался в портпледе и разочаровался. Потом они раскачали Владыку Бездны и зашвырнули в фургон.

– Вот так и у нас в войну хохлы и латыши немцам евреев сдавали, – сказала Леди таким тоном, что герцогу Блэкбери снова стало не по себе.