Читать книгу В ночь с пятого на десятое - Михаил Успенский - Страница 2

Управу я нашел не сразу. Искал по телефонным справочникам, звонил в различные родственные учреждения. Никто не хотел брать на себя ответственность, говорили, что это не их профиль. Потом верные люди за пятитомник Берды Кербабаева назвали мне адрес.

Раньше, говорят легенды, Управа вся как есть умещалась в купеческом особнячке стиля модерн. А сейчас для нее на этом же месте выстроили восемнадцатиэтажную башню прогрессивным методом. Я глядел на башню и думал – тоскливо, поди, работникам Управы, сидят по два-три человека на этаже, в одном кабинете висит пальто, в другом шляпа, третий сам занимает. С тоской вспоминают свой особнячок и шар-бабу, которая стерла его с лица земли. Потом-то я узнал, что все не так.

Дверей было многое множество, а открыта одна: угадай, какая. Угадал, перебравши все, но ходу мне в Управу не дали. Внизу на вахте сидели целых трое: бабушка из военизированной охраны, милиционер и солдатик. Они играли в карты. Бабушка налупила солдатика по носу колодой, а потом спросила, какого хрена я здесь шатаюсь. Я, как мог, объяснил свое дело. Бабушка несколько смягчилась, но отметила, что бичам и богоделам тут не хрен делать. Я показал документы. Бабушка сказала, что паспорт – не документ, а хреновина. Я выразил удивление. Милиционер и солдатик полезли из-за стола. Я поспешно вышел, встал на крыльце, закурил. Задрал голову и поглядел, какую махину собрался одолеть…

…Вдруг от стены отделился дяденька в ярко-оранжевом стеганом пальто. Такие пальтушки надевают на детей и альпинистов, чтобы не потерялись. Дяденька был взрослый, лицо же такое, что сразу видно: ни на какую гору он не полезет, а, наоборот, сам кого хочешь туда загонит. Дяденька курил трубку в виде своей же собственной головы, но запах дыма был вовсе не табачный.

– Колесников Геннадий Илларионович? – спросил дяденька.

– Да, – сказал я. – А откуда вы меня знаете?

– Я всех знаю, – устало сказал дяденька.

– А вы кто будете? – спросил я.

– Я-то? – сказал дяденька. – Я вообще какой-то странный: затеешься, бывало, подляну сотворить, ан все это ко благу и обернется… А вы небось очень хотите туда попасть?

Я кивнул.

– Небось думаете: хорошо бы обежать все инстанции за один день?

– Отгул взял, – сказал я. – Конечно, не худо бы.

– А вам действительно ОЧЕНЬ этого хочется?

– ОЧЕНЬ! – сказал я.

Дяденька с грохотом выколотил трубку об ступеньки. Потом достал коробок хозяйственных спичек, стал обламывать им головки и этими головками снова набивать трубку.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Даю вам слово, что вы ни секунды не потратите на ожидание, никаких справок с вас не спросят. Все нужные вам люди будут на месте. Все часы будут для вас приемными.

– Вы, наверное, руководитель Управы? – обрадовался я и подумал: повезло, как в кино.

– Я-то? Нет, – засмеялся он. – Мои масштабы покрупнее, хотя структура в сущности та же, да и задачи… Но время вы некоторым образом сэкономите, и, смею вас уверить, это будет весьма солидное время, весьма…

– Да уж, – сказал я, поглядев на верхние этажи.

– Еще раз – вам ОЧЕНЬ этого хочется?

– ОЧЕНЬ! – вскричал я.

– Тогда говорите всем, что вы от Страмцова.

– И этого будет достаточно?

– Более чем. На бабушку не обращайте внимания. Она такая злая потому, что заведовала детским домом для детей врагов народа. Двое в форме – ее внуки. А вообще тут никакой охраны не положено. Итак, дерзайте. К сожалению, никак не могу быть вашим Вергилием в грядущем странствии – это было бы по меньшей мере смешно и даже бестактно. Да, кстати… В своем заявлении непременно укажите, что дело было В НОЧЬ С ПЯТОГО НА ДЕСЯТОЕ, иначе рассматривать не будут…

– Какое дело?

– Ваше дело. Да и любое дело. Ступайте, голубчик.

Дяденька похлопал меня по плечу горячей рукой и легонько подтолкнул к дверям. Очень хотелось посмотреть, как курят спичечные головки, но он отвернулся и быстро заковылял по ступеням.

На вахте продолжался картеж. Бабушка лупила по носам обоим внукам зараз – полуколодой каждому.

– Воротился, хрен моржовый! – обрадовалась она мне.

– Я от Страмцова, – представился я. Все трое бросили карты и встали навытяжку.

– Сердечный ты мой! – закричала бабушка. – Так ты от Страмцова – и помалкивает! Дорогой ты мой человек! Не забыл, выходит, меня Страмцов! Помнит, поди-тко, как за порядком вместе доглядывали! Передай ему, что его Грунюшка-дубачка тоже его помнит, и ждет, и за конфискованным крепко присматривает!

Я обещал передать и пошел по коридору.

Пол в коридоре был какой-то странный. Приглядевшись, я с удивлением и негодованием увидел, что он составлен из могильных плит, искусно друг к другу подогнанных. «Прохожий, не топчи мой прах – я здесь дома, а ты в гостях», – значилось на одной. Я наклонился, чтобы как следует рассмотреть соседнюю эпитафию, и тут же получил хорошего пинка сзади. Оглянулся во гневе и увидел пожилую техничку, копию вахтерши Грунюшки. В руках у технички было пожарное ведро и багор с намотанной на крюк тряпкой. – Ты чего на них уставился? – спросила техничка. – Или ты мою работу проверять пришел? Тебе положено их топтать – ты и топчи, а глядеть на них нечего. Их уже не воротишь, а ты молоденький, вся жизнь впереди… Да иди, чего встал-то, расшеперился!

И она больно ткнула меня багром. Вы эту пожилую техничку тоже знаете. Она, старенькая, соображает, что стареньким за хамство ничего не будет, вот и старается, чтобы посетители не забывали, где находятся.

– А я от Страмцова, – пригрозил я в ответ.

Техничка попыталась поставить ведро на пол, но пожарное ведро ведь конусом, оно свалилось и залило мне ботинки грязной водой.

– Нашли! – завыла техничка. – И здесь нашли, сволочи! Я ни в чем не виновата, заставили меня бумагу эту подписать… Сам Страмцов и заставил, герр оберст… А деточек я жалела, вам всякий скажет!

Она бухнулась в лужу на колени и поползла прочь по коридору, крестясь и божась.

Так страшно и громко выла кающаяся техничка, что мне захотелось куда-то укрыться. Увидел дверь с табличкой «Общий отдел» и юркнул туда.

В кабинете было страшно пусто – ни дорожки на полу, ни стола, ни стула, ни лозунга, ни портретика – только в углу примостился на корточках человек в волчьей дохе и белых бурках. Лицо его было покрыто резкими морщинами, тонкие губы сучили невидимую нить. Голова человека украшалась прической полубокс. На нечистом полу перед ним были разложены карточки.

– Только быстро, – сказал он. – Сами видите – реорганизация идет, перестраиваемся. И не вдавайтесь в частности – здесь общий отдел, а не хухры-мухры.

Я в общих чертах изложил суть дела.

Человек в бурках поморщился:

– Да нам дела нет до того, как вас зовут, где вы живете и что вас беспокоит. Я же русским языком сказал – без подробностей. Отдельный, мол, гражданин… Вы ведь, надеюсь, не группу представляете?

– Только самого себя, – сказал я.

– Ну и короче.

– Никакой жизни от них нет.

Человек в бурках злобно смешал карточки и поднялся:

– Вы куда пришли в таком состоянии? Здесь вам общий отдел, а не хухры-мухры!

– А где же, в таком случае, хухры-мухры? – спросил я.

– Хухры – вторая дверь налево, а мухры – пятнадцатый этаж, а там спросите, – не растерялся человек в бурках.

– Между прочим, я от Страмцова, – бросил я.

Вместо ответа человек в бурках стал сильно подпрыгивать на месте. Из-под волчьей шубы во множестве полетели такие же карточки, что и на полу. Вдоволь напрыгавшись, человек в бурках пал на пол и принялся стремительно перебирать карточки.

– Ага! – закричал он, выпрямляя и потрясая карточкой. – Вот он и Страмцов! Отыскал след Тарасов! Ведь мы с ним, гражданин хороший, в незабвенном году решением коллегии были брошены на ликвидацию задолженности! Какие были времена, какие люди! Не то что вы! Жигнул вас гад-другой, а вы и на дыбки…

– Понимаете, – сказал я, – я просто не хочу, чтобы пили мою кровь без моего согласия…

– А нашего со Страмцовым согласия кто-нибудь спрашивал, когда посылали на прорыв, на проран, в узкое место? Кто вообще тогда согласия спрашивал? Сколько я на этих вот пальцах (он показал, на каких именно) торфоперегнойных горшков одних пересчитал!

– Знаете, – сказал я, – я бы, например, и сейчас с удовольствием послал бы вас… в узкое место.

– А вот этого не надо! – отказался человек в бурках. – Это не по-хозяйски, так и передайте Страмцову, это, мол, избиение кадров. Пусть он там не думает, у меня тоже на него матерьялу предостаточно… Что там у вас? Ах, эта мелочь… И дело, наверное, было в ночь с пятого на десятое?

– Т-точно так, – поколебался, но сказал я.

– Я думаю, человек вы видный, серьезный, Страмцов кого попало не пошлет. Ступайте-ка лучше прямо в оперативный отдел. Только мой вам добрый совет: сами ничего не предпринимайте. Никакой самодеятельности, никакого самосуда!

– А почему, собственно, нельзя? – спросил я.

Человек в бурках устало опустился на корточки и без прежней поспешности стал собирать картотеку. Наконец он поднял голову и сказал задушевно:

– Как же вы через кровь-то переступите? А?