Читать книгу Город и псы - Михаил Юрьевич Кравченко - Страница 10

Со дна ущелья тянуло холодной сыростью, наполнявшей сердца проводников почти осязаемым чувством подступающей опасности. Внизу, в горном распадке, как в каменном мешке, словно пытаясь вырваться, извивался и посверкивал чешуйчатой змейкой многоводный Пяндж, зажатый с двух сторон гигантскими кручами, голые склоны которых изредка оживляли зелёные оазисы таджикских и афганских кишлаков. Попадая в узкие ущелья, обрамлённые неожиданными для глаза хвойными зарослями, взбешённый Пяндж ворочал речные валуны, закручивая в спираль золотоносный песок и гальку. Но затем, вырвавшись на равнины альпийских лугов, успокаивался, и тёк безмятежным и величественным маршем, среди цветущих ирисов, маков и эдельвейсов, пока внезапные, скалистые преграды не возрождали в нём прежний, крутой нрав.

– Ахмед Хан не пойдёт через ущелье, – уверенным тоном произнёс сержант Тимурбеков, поглаживая своего питомца по кличке «Шейх», и при этом пристально вглядываясь, сквозь утренний туман, в очертания речных отрогов, – слишком опасно и неудобно для переправы большой партии груза.

– Это как сказать, – возразил напарнику старшина Ронин, легко похлопывая по холке и придерживая у ноги «Рэкса». – Ахмед Хан – хитрый шакал: он выбирает дорогу там, где его меньше всего ждут. В ущелье шумно, и там нет манёвра ни бойцам, ни собакам. Да и след здесь взять не просто даже самым натасканным по наркоте псам. И, кроме того, он предпочитает переправлять наркотики небольшими партиями. Поэтому, я думаю, что он пойдёт здесь. В пользу этого говорят и разведданные. – Сергей внимательно посмотрел на напарника, которого знал чуть больше месяца, но уже успел изучить его и оценить, как отличного проводника и классного стрелка.

– Ну, а теперь задавай вопросы, Рустам.

– Сколько у него людей? – спросил Тимурбеков.

– Не больше семи – восьми. Он практикует тактику небольших летучих отрядов из числа отъявленных и хорошо обученных головорезов, причём с использованием собак. Впереди два – три наркокурьера со своей легендой, а за ними – огневое прикрытие и собака. Так что, кто кого вперёд обнаружит, это ещё вопрос. У чьих собак нюх лучше, тот и будет стрелять первым.

– Ты думаешь, придётся стрелять?

– А ты думал, что этот полный боекомплект, с которым мы тащимся в горы, – простой маскарад? Ты давно на границе?

– Скоро год, если не считать учебки в школе служебного сабаководства.

– Ну, вот, а я – четвёртый. И, ты знаешь, за это время почти ни один из наркокурьеров не поднял рук на предупредительный окрик. Ни один! Эти мешки с «белой дурью», которые они не доверяют даже ишакам, а тащат на себе, стоят дороже их жизней. Хозяин, который их послал, не заплатит ни одного афгани за их шкуру, если они не доставят груз по назначению, но сами, при этом, вернутся живыми. Поэтому, для них лучше здесь принять достойную смерть, чем мучительную и позорную там. Понял?

– Зачем ты мне всё это рассказываешь, старшина? – добродушно улыбаясь, спросил сержант. Я сам мусульманин, вырос в горах и хорошо знаю обычаи здешних мест и тех, кто живёт за героиновой речкой. К тому же я неоднократно участвовал в задержаниях на своей заставе. Правда, там пока обходилось без крови так как, в основном, нарушителями были местные декхане, сельские торговцы и родственники из соплеменных кишлаков, и границу они переходили на открытых и доступных участках. Так что, каких-либо серьёзных боестолкновений у нас не было.

– Да, участки границы на разных заставах разные. Тебе повезло, – просто ответил Ронин. А как на нашей заставе оказался?

– Командование направило, – коротко и уклончиво ответил тот. Но Сергей и так знал, что Рустама, как лучшего по своей специальности, откомандировали к нему из соседней погранзаставы для проведения операции по поимке и ликвидации главного поставщика героина, – Ахмед-Хана, который, в своё время, лет десять назад, участвовал в нападении на двенадцатую заставу «Саригоры», где полегло смертью героев двадцать пять бойцов, и теперь каждый из погранцов, каждого нового призыва, носил в душе негласную клятву – вернуть при случае должок. Но зато не каждая собачка подошла бы для этого. Из трёх псов, что числились на заставе Ронина, только его «Рэкс мог качественно сработать по наркотикам. Зато «Шейх», питомец Рустама, с соседней ближайшей заставы считался непревзойдённым бойцом, поэтому вместе они могли бы исполнить неплохой дуэт в паре со своими хозяевами. Ведь, чтобы перекрыть или уничтожить наркотрафик на таких участках границы, как Хорогское ущелье, порой недостаточно и большого отряда бойцов с бронетехникой и «вертушками»: они просто бесполезны в узких, горных мешках. Зато бывает вполне достаточно несколько бойцов со снайпером в придачу, да хорошего инструктора с собакой, натасканной на белый порошок. Таких собак, как «Шейх» и «Рэкс» теперь, не то что на горных заставах, – в целых пограничных отрядах днём с огнём не сыщешь. Но, как известно, собачий век на Памире не долог. Суровый климат и сильно разряженный воздух высокогорья изнашивают организм животного за считанные месяцы. К тому же пункты обучения сторожевых и поисковых собак находятся за сотни километров от границы, в Ташкенте и Алма-аты. Учить их государству в последнее время стало не по карману, особенно работающих по наркотикам. Вот, штатное расписание хвостатых, и сократилось до минимума. Только начнёшь привыкать к питомцу, а тут уж и до его списания недалеко. Благо, если бы они выходили на заслуженные пенсии, да ещё с ветеранскими льготами, а то, ведь просто списывают в утиль, как отработанный материал, а что дальше, – и догадаться не трудно. Одно дело «европеец» Рэкс, которого в шутку прозвали именным оружием старшины Ронина: с ним приехал на заставу, с ним вскоре и отбудет на «дембель». И совсем другое дело – могучий «азиат» Шейх, белый туркменский волкодав, с холкой до семидесяти пяти сантиметров в высоту, прирождённый боец, умница и красавец, казённый век которого уже начали отсчитывать военные чиновники. И потому всё тревожнее с каждым разом бьётся сердце инструктора, всё сильнее болит душа за своего питомца, который сейчас, прерывисто и шумно дыша, рвётся себе вперёд, по горячему следу и нетерпеливо натягивает поводок, торопя хозяина, а потом один, словно пущенная вперёд стрела, летит, летит во всю прыть, низко пригнувшись к земле, весь заряженный на прыжок, быть может, в последний раз, быть может, – навстречу своей гибели. Пограничники молча посмотрели друг на друга, словно каждый понимал о чём в эту минуту думает другой и больше не задавали лишних вопросов.

Между тем, утренний туман в гигантских, каменных расселинах постепенно растаял, и очертания краснеющих гор, и перекаты своенравного Пянджа приобрели обозримую ясность. Его журчащий поток скрадывал все остальные звуки, лишая возможности сосредоточить слух на чём-то конкретном. Однако, минуту спустя, «Рэкс» неожиданно замер, потянув носом влажный воздух ущелья и тихо зарычал, сообщая тем самым о приближении незваных «гостей».

– Спокойно, Рэкс, спокойно, – быстро отреагировал Ронин, – молодец. Он поощрительно потрепал овчарку по гривастой, мощной шее и приложил к глазам окуляры превосходного Цейссовского бинокля, подаренного ему командованием в качестве почётного приза за победу в боксёрском турнире. На другом берегу реки было по – прежнему тихо и пусто. И пока чувствительная немецкая оптика, в руках Сергея, жадно выхватывала из неясного пространства малейшие сполохи света, цепочка из пяти бойцов, рассыпанная на определённой дистанции друг от друга, и, трусившая до этого следом за вожатыми, по каменистым тропинкам, вдоль склонов ущелья, уже подтянулась и заняла исходный рубеж. Негромко и слаженно, как по команде, и, почти без щелчков, прокатились по затворным рамам язычки затворов, переводя оружие в положение на изготовку к бою, а сами силуэты пограничников незаметно слились с очертаниями каменных выступов. «Рэкс» снова негромко зарычал, и, похоже, его нервозность передалась «Шейху», который слегка напрягся, чуть слышно поскуливая, и вопрошающе уставился на хозяина в ожидании команды.

– Спокойно, парни, – повторил Ронин. Но чутьё, как всегда, не обмануло «Рэкса», и уже вскоре на противоположном берегу обозначились еле различимые признаки движения в виде цепочки передвигающихся фигурок людей. Медлить было нельзя. Котрабандисты находились в зоне поражения, пока преодолевали скользкие пороги Пянджа, где течение было бурным, но не широким. Но сразу за порогами, в двух-трёх минутах быстрого шага по воде, их ждало спасение в береговых гротах, где можно было надёжно укрыться и оттуда вести маневренный огонь. Собаки, в предвкушении команды, хрипло и часто задышали, давая натяжку ремням поводков. Рустам, как и было предусмотрено планом операции, выждал нужный момент, и, сложив ладони рупором у рта, прокричал несколько фраз на гремучей смеси средне – азиатских наречий, которых в здешних местах насчитывалось не меньше десятка, и чтобы быть в точности понятым, повторил ещё раз, подкрепив сказанное убедительным аргументом в форме короткой, автоматной очереди. Многие неграмотные жители кишлаков Горного Бадахшана даже не знали, что говорят на древнеперсидских диалектах, на которых говорили и писали несколько веков назад великие Омар Хайям и Фирдоуси. После предупредительных окриков и выстрелов движение по реке ненадолго прекратилось, но вскоре возобновилось вновь, уже с удвоенной энергией.

– Не стреляйте! Не стреляйте! – взмолился чей-то голос на таджикском фарси. – Я бедный Салим, из соседнего кишлака. Вместе с братом Сафаром идём к вам торговать солью, сахаром и спичками. Мы всегда здесь ходим. Не стреляйте! – Не дожидаясь ответа, «братья», изрядно обременённые ручной и заплечной кладью, ускорили шаг по направлению к таджикскому берегу, пока их не догнали ещё двое плечистых носильщиков, с вещмешками и сумками. Когда же до спасительных гротов оставалось немногим более десяти метров, с чужого берега, из-за скал, ударил отвлекающий огонь группы прикрытия. Вокруг пограничников заплясала отлетающая от скал крошка, и вперемежку с ней повис красный туман из каменной пыли. Над головой тонко и мелодично, словно певчие птахи, затенькали и засвистели свинцовые горошинки. Бойцы тот же час открыли ответный огонь, не давая бандитам поднять головы. Наступал благоприятный момент для захвата наркокурьеров, поскольку, теперь, все четверо, уже успели оторваться на значительное расстояние от группы прикрытия, прижатой к берегу плотным огнём, и к тому же были безоружны, не считая ножей, которые являлись непременным атрибутом принадлежности любого горца. Они уже почти достигли берега, когда Ронин, подав условный знак Рустаму, расчётливым и быстрым движением отстегнул от ошейника «Рэкса» соединительный карабин, и, перекрестив макушку пса, громко и властно отдал команду на задержание. То же сделал и Рустам, и вскоре собаки и люди уже не спускались, а почти скатывались, чуть ли не кувыркаясь, по осыпающейся насыпи склонов, и, при этом, не переставая поливать боевиков огнём, снова вскакивали на ноги и бежали рысью, разбиваясь цепью вдоль береговой линии. На «верхнем этаже» остался только снайпер Фархад со своей остроглазой и верной подругой Зебо, как ласково величал он свою винтовку-«эсвэдэшку», или «веслом», как шутливо окрестили её сослуживцы.

«Рэкс» первым достиг берега, и со всего маху, в прыжке, передними лапами обрушил наземь одного из «братьев» по имени Салим, после чего принялся возить его по песку и гальке, пока тот в ужасе не завопил, ощутив мощь вошедших в его плоть клыков, и не замер с молчаливой покорностью, растянувшись плашмя на берегу, и, опасливо закрыв голову руками. Тем временем, «Шейх» уже терзал второго нарушителя, барахтаясь с ним в воде, и, при этом, поднимая целый фонтан брызг. Тела двух других курьеров, зацепившись конечностями за порожистое дно, безучастно болтались по – вдоль течения, окрашивая его кровью и мучнисто-белым порошком, быстро вымывавшимся из пробитых пулями домотканых, заплечных мешков. Эти двое попали под перекрёстный огонь, и теперь уже вряд ли кто-либо мог точно сказать, с какого берега к ним прилетела смерть: то ли Фархад со своей красавицей Зебо позаботился о них, то ли стрелки Ахмед-Хана.

Неожиданно с афганского берега, словно чёрная тень гривастого чудовища, метнулся огромный «кавказец», который в считанные прыжки преодолел стремнину и, обогнув «Шейха», выскочил на берег и бросился на «Рэкса», стерегущего Салима. Отработанным движением мощного, мускулистого тела он сначала осадил его, а затем, навалившись сверху всей своей массой, с силой сомкнул челюсти на собачьем загривке, и уже не выпускал его до тех пор, пока соперник не начал хрипеть. Но, даже слабея с каждой секундой, «Рэкс», как заправский борец, продолжал швырять «кавказца» из стороны в сторону, пытаясь сбросить его со спины. Однако тот явно не спешил и, действуя, как хладнокровный убийца, и, ни на миг не разжимая бульдожьей хватки, продолжал медленно жевать шею «Рэкса», неумолимо подбираясь к его горлу. Враждующие стороны даже перестали стрелять, всецело поглощённые зрелищем. Ронин, чувствуя, что стрелять с такого расстояния сейчас нельзя, почти со слезами отчаяния на глазах, до сиплой хрипоты, продолжал выкрикивать бесполезные команды, пытаясь хоть как – то помочь своему верному другу. Но бедняга почти уже не сопротивлялся. Его силы с каждым мгновеньем таяли, а с ними таяла и надежда на спасение. С противоположного берега раздавались ободряющие и ликующие крики в адрес «кавказца». Даже снайпер Фархад со своей высотки не мог исправить сложившегося положения. Но, неожиданно для всех, «Шейх», не дожидаясь команды хозяина, перестал терзать напарника Салима, который уже итак чуть не захлёбывался на бурлящем мелководье, вопя и цепляясь прокушенной насквозь рукой за выступающие из стремнины камни, и метнулся к берегу. Там, с ходу вмешавшись в ситуацию, он, подскочил к дерущимся и одновременно с тупым ударом своей огромной морды под рёбра «кавказца», почти по бычьи поддел его и подбросил вверх. Опешившая собака перевернулась в воздухе и шлёпнулась спиной навзничь. После падения она осталась лежать без движения, словно решила отдохнуть, растерянно и виновато поскуливая, а из её пасти нелепо и жалко торчал вырванный из загривка «Рэкса», лоскут кожи с косматым клоком шерсти. Во всей её позе было что-то неестественное, а в глазах светились недоумение и боль. Острый прибрежный валун, на который она упала, перебил ей позвоночник, и «Шейх» больше не атаковал её. На какой-то миг вокруг воцарилась гробовая тишина, почти резавшая слух. Казалось, что даже сам Пяндж умерил свой яростный пыл и притих на мгновение. Но уже через пару секунд с другого берега раздались возгласы проклятий и затрещали автоматные очереди, в унисон которым незамедлительно и дружно затароторили наши «калаши». Оставшиеся в живых, во главе с Ахмед-Ханом, предприняли последнюю отчаянную попытку спасти свой груз и пошли на рывок, но навстречу им, стреляя на ходу, уже бежали пограничники, отрезая подступы к драгоценным мешкам. Сам Ахмед-хан вырвался вперёд атакующих, громко и злобно крича и отдавая команды, но, вдруг, внезапно всплеснул руками и упал ниц, как подкошенный, прямо в кипящую пену потока. Только теперь, убедившись, что с главарём бандитов покончено, старшина нашёл глазами «Рэкса» и направился в его сторону. Обессиленный пёс лежал, завалившись набок, и тяжело дышал. В нескольких шагах от него лежал несчастный «кавказец», в одночасье превратившийся из свирепого убийцы в жалкую жертву и протяжно выл, вызывая жалость и сострадание даже у подоспевших пограничников. Один из бойцов выстрелил ему в голову, и мучения бедняги прекратились. Зато «Шейх», выполнив свою миссию, гордо восседал у ноги хозяина и победно поглядывал по сторонам, по праву осознавая себя героем дня.

Между тем, изрядно покусанный напарник Салима, являвшийся по легенде его братом Фархадом, выполз из воды под пристальным вниманием бойцов и улёгся рядом с ним, сцепив руки замком за головой. Последний бандит из группы прикрытия, с поднятыми руками и под прицелом автоматов, медленно вышел из воды, и чему-то загадочно улыбаясь, направился к месту, где находились оба инструктора с собаками. И это была общая ошибка всех, в том числе и старшины Ронина, который спокойно, и безо всякой враждебной подозрительности, наблюдал за приближением безоружного бандита, ибо в следующую минуту тот закричал своим протяжным, гортанным голосом так, словно запел: ««Ал-ла-а-х Ак-ба-а-ар!», вложив в этот крик всю силу предсмертного отчаяния и дернул кольцо предохранительной чеки у осколочной, оборонительной «Феньки».

* * *

Утром, старенькая, но вполне себе, маневренная «вертушка» Ми-8 с «трёхсотым грузом» на борту взяла курс на Душанбе. Молодой военврач, лейтенант медицинской службы Гилин, недавно назначенный на заставу начальником лазарета, поправил тугую, стерильную повязку на голове Ронина и, увидев его открытые глаза, ободряюще улыбнулся:

– Ну, что, очухался, счастливчик? Похоже, ты не в рубашке родился, а в бронежилете. Не каждому так везёт.

– Что с Рэксом? – без связи с предыдущим вопросом и, с трудом шевеля, бескровными губами, спросил Сергей.

– Да, жив твой Рэкс, жив, – ответил Гилин, – чего не скажешь о других, – и, уловив в глазах Ронина тревожный вопрос, уже без улыбки добавил:

– Рустама с «Шейхом» и ещё одного бойца разнесло в клочья. Вчера их по частям в коробки собрали и отправили в Центр. – Ты, давай лежи спокойно и не разговаривай. Мне тебя ещё до операционной довести надо. Вот достанут осколок из башки, тогда и будешь задавать вопросы. – Гилин встал с места и подошёл к экипажу, где, кроме него, находилось ещё несколько человек сопровождающих. Он стал о чём-то оживлённо с ними беседовать, указывая рукой на Ронина. Сергей был контужен, и, несмотря на то, что находился сейчас в сознании, слышал и видел очень плохо. Глаза то и дело застилал густой, вязкий туман, а в ушах – к гулу винтов и шуму двигателя примешивался монотонный, изнуряющий звон.

Меньше чем через час Сергея погрузили в пятнистый, армейский «батон» и отправили в военный госпиталь. А ещё немного погодя, когда санитарная каталка, бесшумно скользя по надраенному полу, вкатила его в операционную, незнакомый медбрат, наклоняясь к изголовью, с лукавой улыбкой, словно уже заранее знал ответ, спросил:

– Ты должок вернул? – Сергей не сразу понял смысл сказанного, глядя на это безмятежное, улыбающееся лицо. Но вскоре вспомнил, что означает это слово на языке их неписаного кодекса. Вспомнил Ахмед-Хана, замертво упавшего в воды Пянджа. Вспомнил добрые, раскосые глаза Рустама и его белесого волкодава-алабая, спасшего Рэкса от верной гибели. Вспомнил всё.

– Вернул, – почти беззвучно прошептал он и закрыл глаза.