Читать книгу Коронная дата Великой Победы. 75-дневная Вахта Памяти в честь 75-летия знаменательной даты - Михаил Захарчук - Страница 10

Нынче я расскажу вам, дорогие друзья, об «особой» войне большого советского писателя Ивана Фотиевича Стаднюка. Не исключаю, что некоторые из вас не согласятся с такой оценкой. Спорить не стану. О другом скажу. У нас в стране, да и в мире, вы не найдёте больше литератора, который писал бы главную книгу своей жизни «Война» (Книга 1, Книга 2, Книга 3, «Москва, 41-й»), имея консультантом выдающегося советского политического, государственного и партийного деятеля, блестящего дипломата, одного из высших руководителей ВКП(б) и КПСС, правую руку Сталина – Вячеслава Михайловича Молотова (Скрябина). Вы себе на минуточку вообразите хотя бы приблизительную ценность той информации, которую запросто ведь мог получить Иван Фотиевич у человека, который общался со всеми историческими деятелями ХХ века: Черчилль, Рузвельт, Шарль де Голь, Гитлер. Со Сталиным был на «ты»…

С детских лет хорошо знаю его биографию и его творчество, потому что Иван Фотиевич родился и вырос в селе Кордышевка на моей Виннитчине. Фильмы «Артист из Кохановки», «Максим Перепелица», «Ключи от неба» для жителей сёл и весей нашей области всегда были классикой: подоляне, от мала до велика, знали, что их автор – земляк. А для всякого «щирого хохла» земляк что твой родственник. Собственно, так меня всегда и воспринимал незабвенной памяти Иван Фотиевич. О всякой поездке на родину я ему докладывал регулярно и обстоятельно. Он хорошо знал всё наше, постоянно меняющееся, областное руководство, и потому тем для разговоров у нас всегда хватало с избытком. Вообще к понятию «малой родины» он относился душевно, почти трепетно. Казалось, по-детски радовался, когда односельчане избрали его почётным гражданином Кордышивки (по-русски правильно – Кордышевка, но Стаднюк «и» на «е» никогда не менял, под конец жизни даже стал заигрывать с украинскими националистами), хотя к тому времени он уже был почётным гражданином Смоленска.

Дав мне поручение, интересовался: «К завтрашнему дню успеешь сделать?» – «Это вряд ли, Иван Фотиевич, тут же работы почти на печатный лист». – «Эх, хилый нынче пишущий народец пошёл, – досадовал он. – Да я в твои годы мог за ночь пару печатных листов наворочать!» Что было сущей правдой. Работоспособностью, пробивными качествами характера Стаднюк отличался лютыми, почти кулацкими. Безо всяких связей и протекции, изначально не обладая даже намёком на писательский дар, он сумел, исключительно благодаря собственному упорству, трудолюбию, пробиться сначала в службе, а потом и в литературе на самые высокие командные посты. Был, к примеру, секретарём правления Союза писателей СССР. Всяких других должностей, почётных званий и всевозможных премий тоже имел целый ворох. (Одних орденов получил 10 штук!) И по жизни умел всегда устраивать комфорт не только себе, но и родственникам, друзьям, знакомым. Жил в престижном районе Москвы, на улице Правды, дачу имел в Переделкино и всю сознательную жизнь ездил на служебной машине. Сына своего, на котором природа, откровенно говоря, отоспалась в смысле литературного дарования, Стаднюк сумел провести практически по своим стопам и в конце концов сделать генералом, начальником Воениздата, чего даже сам в службе не добился. И это при том, что Юрка, хороший парень, но мямля, закончил обыкновенный областной пединститут, всю жизнь оставаясь штафиркой даже в генеральских погонах.

Примечательно то, что, постоянно работая локтями, загребая в своей лодке налево и направо, Иван Фотиевич умудрялся не попадать на рифы, никого при этом не задевать, не задирать, и потому не прослыл рвачом, корыстолюбцем, ловчилой, прохвостом, которых в советской литературе в ту пору было более чем предостаточно. У большинства людей, знавших его, дружбой его дороживших, Стаднюк оставил по себе память добрую, хотя к праведникам, тем более к «кристально честным коммунистам» он явно не принадлежал. Он знал, что надо писать, как надо жить и служить в Советской стране, и всегда точно колебался вместе с линией партии.

По рюмке Иван Фотиевич тоже никогда не брезговал пропустить. Здоровьем обладал отменным, несмотря на всевозможные передряги военного быта, почти двадцатилетней службы и не самый аскетический способ жизни. Был завзятым рыбаком и охотником. Особенно любил «ходить на кабана». А какая же настоящая охота обходилась в те времена без обильных возлияний? Курил тоже очень много, иногда зажигая сигарету от непотухшей предыдущей, но при этом врачам никогда не кланялся, даже считал это унизительным.

Такая деталь. В 84-м году умерла его жена Антонина Митрофановна. Иван Фотиевич женился на статной красавице Наталии, преподавательнице немецкого языка, старше которой был на… двадцать восемь лет! И ничего, прожил с ней оставшуюся жизнь в ладу и согласии. А накануне смерти выпустил книгу «Исповедь сталиниста». Этот последний литературный труд земляка делался практически на моих глазах, в некотором роде даже с моим участием (многие страницы книги я ему печатал, вычитывал), поэтому с него и начну.

– Скажу тебе честно: устал я от трагического и кровавого материала. Да и ощутил некоторую оглушённость от появившихся «новых концепций» о минувшей войне. Посему решил на время остановиться и оглянуться в своё личное прошлое, облегчить память и душу, написать о том, что меня волновало и потрясало не только в связи с войной, но и в связи с тяжкими проблемами довоенной, послевоенной жизни, да и о том, что сейчас озадачивает. Это будет попытка исповеди, но без покаяния.

– Иван Фотиевич, а разве так бывает, чтобы «исповедь» да без «покаяния»?

– А почему бы и нет? Я же не академик Самсонов, который в своё время до небес славил Сталина, а теперь доказывает, что у Верховного главнокомандующего не было ни полководческих способностей, ни таланта государственного деятеля. На мой взгляд, Сталин – фигура исторически чрезвычайно сложная, до невероятности противоречивая, но гениальная, неотделимая ни от истории нашей страны, ни от нашего народа-победителя. Сейчас многие литераторы активно ведут «археологические» и целенаправленные раскопки в своих архивах и давно забытых публикациях. Поддался этому модному влиянию и я, но ничего значительного, залежавшегося в ящиках своих столов, к сожалению, не нашёл.

– Даже несмотря на то, что вы многое из своей прошлой жизни пересмотрели, вас по-прежнему считают писателем «групповым», даже «сталинистом». Что думаете по этому поводу?

– Не всё так просто в этой жизни. Вот я одиннадцать лет проработал секретарём Московской писательской организации. В моих руках было многое: издания, литературные вечера, квартиры, путёвки, машины, поездки за границу. И скольким людям по этой части я помог, этого даже вспомнить невозможно! Делил ли я при этом писательский люд на «своих» и «чужих»? Полагаю, такого греха на душу не брал. Хотя, разумеется, как и всякий пишущий, я имел свои пристрастия и даже неприязнь к отдельным произведениям, критикам, учёным. Так и меня многие не жаловали. Иные критики на дух не переносят моих романов «Война» и «Москва, 41-й». А между тем я тебе так скажу: сейчас в нашей стране мало кто знает – да почти никто – о событиях 41-го года столько, сколько знаю я. Со мной Молотов такими воспоминаниями делился, что я их до сих пор осмысливаю. Естественно, поэтому у меня и иное отношение к Сталину как к полководцу и дипломату, чем у людей, которые стараются списать на него все ошибки того сложного периода, в том числе собственные или своих близких. А ошибок и злодеяний у Сталина хватало и без нынешних домыслов всяких шарлатанов от истории. И для меня смешно выглядят те «правдолюбцы» и критики, которые «драконят» мои романы за якобы содержащуюся в них апологетику Сталина. Меж тем я вождя никогда «живьём» не видел. Его образ и характер как государственного и военного деятеля периода Отечественной войны сложились в моём воображении под впечатлением печатных и устных суждений самых выдающихся наших полководцев, руководителей промышленности, учёных, политиков, дипломатов, чтимых во всём цивилизованном мире. Они звучали после смерти Сталина, да и сейчас звучат. В них – не пустое славословие, а оценка конкретных (верных или ошибочных – другой вопрос) деяний вождя и их последствий. А со сколькими документами мне пришлось работать! И потом, скажи мне на милость, почему я не должен верить Жукову, Василевскому, Мерецкову, Коневу, Рокоссовскому, Штеменко, Хрулёву, Шахурину, Исакову, Кузнецову, Сабурову, Громыко?

Но верить шустрому Волкогонову, женоподобному Радзинскому, плодовитым, как кролики, братцам Жорику и Роику Медведевым. Наконец, учти: более двадцати лет (точнее – 23 года) я встречался с Молотовым, даже по рюмке с ним не единожды пропускал. Вот он был для меня своеобразной академией в постижении хода и исхода самой страшной в истории человечества войны. Мне могут возразить, что это была не «та» академия. Позвольте, но кто может мне назвать «ту», другую академию среди всех, функционировавших у нас после войны? И ты не думай, что я Молотову только преданно в рот смотрел, никогда ему не переча. Например, у нас с ним не было единомыслия в крестьянском вопросе. Он категорически не одобрял, скажем, моего романа «Люди не ангелы», как осуждал и книги о деревне Миши Алексеева, Серёжи Крутилина. Ну и что? Этот великий сподвижник Сталина имел право на свою собственную позицию по любому вопросу. И она никогда не была дилетантской, уж поверь мне.

…«Сталинист, сталинист»! А ты хочешь сказать, что Черчилль, Гопкинс, Гарриман, Бивербук и многие другие крупные западные политики, восторженно отзывавшиеся о Сталине, тоже были сталинистами? Или как тебе мнение немецких журналистов, однажды атаковавших меня в Дагомысе. Они искренне удивлялись: вот Советский Союз разгромил самую первоклассную армию в мире, склонил на свою сторону бывших врагов, выкорчевал даже корни фашизма, а теперь ваши же писатели и историки пытаются доказать всему миру, что в то время во главе ваших же вооружённых сил стоял недоумок. Как же нам, немцам, к этому относиться?

Естественно, я объяснил им, как и подобает коммунисту, разделяющему политику партии, то, что культ личности Сталина принёс нашему народу большие бедствия. Впрочем, бедствия эти появились, пожалуй, и с момента Октябрьской революции. Ведь она насмерть разделила тысячи и тысячи людей. Разве уехавшие за рубеж белогвардейцы стали друзьями советской власти? А рассеянные по стране бывшие помещики, кулаки, купцы, домовладельцы, заводчики? Естественно, они ждали, когда рухнет советская власть, иные создавали антисоветские организации, попадались на диверсиях, на антисоветских лозунгах. Всё это способствовало раскачиванию стихии репрессий, которая со временем обрела чудовищные, неуправляемые размеры и никаких оправданий иметь не может. Помню разговор на охоте секретаря одного райкома партии с начальником райотдела НКВД, чему был свидетелем: в соседнем, мол, районе нашли двадцать врагов народа, а у нас что, нет? Ищи как следует! И такое ведь было. Но при всём том я тебе так скажу: вот китайцы, они молодцы. Они постановили: в деяниях Мао Цзэдуна было 30 процентов неправильного. Остальное – верное. И закрыли тему навсегда. А у нас сейчас серьёзные люди стесняются называть Сталина полководцем, выигравшим войну против Гитлера. Ну может ли быть большая идеологическая нелепость?

Да, разумеется, мы должны знать, откуда и почему взялись те «тройки», свирепствовавшие в районах, областях, крупных городах, воинских соединениях. Чьим решением им была дана власть над жизнями ни в чём не повинных людей? Как поднималась рука у руководителей наркоматов и творческих союзов писать резолюции-согласия об арестах тысяч людей? Нам нужны не только констатации, общие изложения трагических фактов и ситуаций, но и серьёзные, глубокие, вдумчивые объяснения причин происходившего. Мы вправе знать всю правду. А её сейчас всё больше приспосабливают под температуру момента.

Я почему так много тебе об этом говорю? Да потому, что нельзя смаковать лишь горькие моменты из нашей истории. Это принижает, умаляет значение наших побед и в войне, и в мирной жизни. И если мы сами позволяем себе цинично лгать о собственной войне и нашей Победе, то что же тогда говорить о наших недругах. Они же будут на корню изничтожать величайший, беспримерный подвиг советского народа. Дивлюсь: неужели эта истина не доходит до людей?

…Ушёл из жизни Иван Фотиевич, успев хлебнуть всех прелестей постперестроечного бардака. Во всяком случае, вопиющее лицемерие Кравчука и хамское поведение Чорновила захватить успел. А всё, что происходило на Украине, его волновало по-настоящему и в не меньшей степени, чем в России. Собственно, развал Союза и весь последующий ельцинский бред Стаднюка в какой-то степени и доконали, потому что на здоровье и вообще на жизненный фарт природа ему, как уже говорилось, откровенно не поскупилась. Но то, что из-под его ног так стремительно и потому пугающе непонятно уходила его личная творческая Атлантида, – это писателя и свело в могилу внезапно и скоропостижно. Похоронили мы его на Кунцевском кладбище.

Есть в романе «Война» – лучшем, что написал Стаднюк, – одно примечательное авторское рассуждение: «Тяжкое то было время. К нему часто будут обращать взор летописцы, философы, златоусты всех континентов. Найдутся среди них и такие, которые позволят себе судить о событиях тех дней без должного понимания их сложной трагичности и рассматривать их с позиций некоего философско-исторического дальтонизма. А иные, стыдливо позабыв о бывших своих верованиях и публичных утверждениях, станут искать маятник “нового” времени и нередко скрип флюгера на чужой крыше принимать за голос истины. Эти люди при определённых гарантиях безопасности для себя, когда страх за своё благополучие не смущает их сердца, скоры на первое слово и на сомнительное дело. Они ревностно начнут высекать своими перьями искры из колеса истории и выдавать их за лучи правды».

Хорошо сказал земляк…