Читать книгу Патч. Канун - Михаил Зуев - Страница 11

Колобашка, нахлобученная мордой на фаркоп Росинанта, являла собой жалкое зрелище. В радиаторе зияла рваная рана, капот вздыбился палаткой, лобовое стекло покрыла сеть трещин, а из-под передней части кузова расползалась вонючая, парящая белым лужа смеси тосола с машинным маслом.

Андрей в оцепенении смотрел и не верил глазам своим. Как мог он, профессиональный автомобильный инженер и профессиональный водитель, допустить такую «чайниковскую» ошибку?

– Бл-л-и-и-н… – невольно процедил он сквозь зубы.

Водитель «дефендера», седовласый, бородатый, грузный, чем-то похожий на американского Хемингуэя, молча обошел легковушку, пригляделся к чему-то на заднем стекле и спокойно сказал – неожиданно – по-русски:

– Не расстраивайтесь. У вас приличная прокатная компания, как я вижу из надписи. Значит, есть нормальная страховка, и нет проблем. Достаньте треугольник из багажника, сейчас со всем разберемся.

Пока Андрей собирал знак аварийной остановки, «Хемингуэй» набрал номер и тихо сказал:

– Привет! Да, прилетел и даже почти доехал. Но не совсем. Я сейчас на кругу возле Дебенхамса получил в корму от прокатной машины. Да, секунду… – Док назвал в трубку номер легковушки и прокатную компанию. – Да, вызывай, кого там полагается. Мы будем в Дебе, на втором этаже, в кафе. Ну, звони!

– Послушайте!.. – Док сделал паузу, глядя Андрею в глаза.

– Андрей! – протянул руку Андрей.

– Замечательно, Андрей. Меня все зовут просто Док, и вы вряд ли станете исключением, – пожал протянутую руку «Хемингуэй». – Так вот, Андрей. У нас есть как минимум полчаса, пока подтянутся все, кто будут решать наши с вами проблемы. Им за это заранее заплачено. Ну а нам, зрителям, думаю, не стоит мерзнуть на улице до начала представления.

«Мерзнуть». Сказал же! Какие они тут нежные. Плюс пятнадцать, вечером, в декабре – и мерзнут, да.

– Вы курите? – Док с подносом в руках обернулся к Андрею. На подносе дымился кофе, лежали несколько маленьких емкостей со сливками и пара маленьких пластиковых бутылок с минеральной водой. Бисквитные пирожные на пластиковых тарелочках выглядели очень аппетитно.

– Курю, и вот прямо сейчас не отказался бы.

– Тогда сядем на балконе. Нам налево, – пробасил Док и пошел в сторону автоматических балконных дверей.

Пока Док, достав специнструмент, неспешно набивал трубку, Андрей в три затяжки выкурил «житанину» и на автомате потянулся за следующей.

– Сделайте паузу, – улыбнулся ему Док. – Нам некуда спешить.

– И то правда! – рассмеялся Андрей, промочил пересохший рот минералкой и принялся за кофе с пирожным.

Безобразие, что он сотворил, было прямо под ними – балкон выходил как раз туда, где на кругу, крепко сцепившись, стояли два пострадавших авто. Андрей окинул картину взглядом сверху и громко рассмеялся.

– Что? – спросил Док.

– Да, анекдот вспомнил. Неприличный.

– Не бывает неприличных анекдотов. Бывают неприличные люди, – улыбнулся Док. – Ну?

– Еще в школе, классе в седьмом, у нас рассказывали. Про Слоненка. Слоненок из «38 попугаев» выебал макаку. Удав спрашивает – ну как? Слоненок отвечает: пока ебал, смеялась, а как кончил – лопнула!

– Да уж, знатно лопнула! – от души рассмеялся Док.

– Самое обидное, – было видно, что оцепенение покинуло Андрея, – самое обидное, что я профессиональный водитель.

– И что такого? – пыхнул Док трубкой.

– Досадно! И допустил же просто ученическую ошибку, как будто вторую неделю за рулем! – Андрей раскраснелся и говорил громко.

– Errare humanum est[16], – ответил Док.

– Сенека? – спросил Андрей.

– Он самый, – удивился Док. – О, а вот и приехали служивые по наши души. Пойдемте вниз.

Аварийный комиссар и еще один человек – из прокатной компании – быстро заполнили все бумаги. Андрей и Док расписались где надо. Еще через пять минут приехал эвакуатор, погрузил легковушку. Прежде чем уехать, водитель эвакуатора достал мешок какого-то белого адсорбента и аккуратно посыпал им лужи на асфальте.

– Вот надо же, – остановился Андрей в недоумении, – я даже не знаю, как тут по телефону вызвать такси.

– Можно без телефона. Я вас отвезу. Куда?

– В «Саут Кост», если можно.

– Можно, отчего же нельзя. Только сдается, вам выпить не помешает. Да и мне, честно говоря, тоже.

– Так вы же за рулем, Док.

– Так мы же еще ничего не пили!

В баре «Саут Кост» было шумно. Британские туристы возле стойки громко смотрели какой-то футбол, криками и взмахами рук отмечая успехи и промахи участников действа. Док с Андреем уселись за круглый столик в дальнем углу – там было потише и поспокойнее. Официант принес водка-он-зе-рокс, виски, пару сухого мартини, «перье» и целую тарелку с разными канапе.

– Мы же ничего не заказывали… – недоуменно взглянул на Дока Андрей.

– Ну, я здесь не впервые. Бармен знает мои вкусы. А я, похоже, догадываюсь о ваших, – добродушно усмехнулся Док.

С водки и пережитого за последние полтора часа Андрея немного развезло. Он утопился в кресле и, глядя на расплывающийся вдали экран телевизора, сказал:

– А позвольте спросить. Отчего вы так добры ко мне?

Это было вызывающе бестактно, но Док, похоже, пропустил глупую браваду в словах Андрея мимо ушей.

– Я отнюдь не добр к вам. Точнее, я не абстрактно добр. Вы гость. Впервые здесь?

– Был, много лет назад.

– Ну, неважно. Вы гость. Вы попали в некомфортную ситуацию. Я невольно тоже стал ее участником. Что я должен был сделать – наброситься на вас с кулаками за то, что вы надели свою машину на мой фаркоп? – Док пристально, но вполне добродушно смотрел на раскрасневшегося Андрея. Андрей молчал. Док продолжил:

– Я ехал из аэропорта. У меня не было никаких планов. У меня было хорошее настроение, и, кстати, наши с вами мелкие неприятности нисколько его не испортили.

– Ну да. А у нас, бывает, в таких случаях и бейсбольные биты в ход пускают, – задумчиво сказал Андрей.

– Не только у вас. В Чикаго или в Эл-Эй, например, тоже весело. Особенно если заехать по незнанию туда, куда заезжать – даже по незнанию – явно не стоит. Андрей, здесь другая культура. Иной менталитет. Здесь не принято проявлять агрессию по пустякам. А разбитый автомобиль – это пустяк, согласитесь. Да что мы все о всякой ерунде? – сказал Док чуть громче. – Расскажите лучше, чем вы занимаетесь. Кстати, не пора ли нам на перекур? Заодно сделаем кружок вокруг отеля.

На улице поддувало – с заходом солнца ветер с моря, а до него было не больше пятидесяти метров, усилился. Андрей быстро выкурил свою сигарету, а потом наслаждался запахом трубки Дока.

– Док, а почему вы курите трубку? – спросил он.

– В курении, как и во всем остальном, должен быть смысл, – Док засопел трубкой, она подсветила его лицо красным в темноте. – Курить вредно, кто же спорит. Я и не спорю. Но коль уж ты делаешь что-то вредное, делай это если не с пользой, то, по крайней мере, с удовольствием. Вот какое удовольствие от сигареты?

– Ну как какое…

– Андрей, единственное, что дает сигарета, – она «бьет по шарам».

– В общем, да.

– Что же остается потом, когда сигарета кончилась?

– Неприятный привкус во рту, – честно сказал Андрей.

– И еще – желание закурить снова, чтобы убрать неприятный привкус и снова получить по шарам. Так?

– Так.

– А трубка, мало того что запах ее дыма приятен для окружающих, еще и оставляет утонченное послевкусие у курящего. Я уж не говорю о том, что ее нельзя сосать всегда и везде, как сигарету. Нельзя выкурить двадцать трубок в сутки. Трубка – это процесс. Трубка – это ритуал.

Андрею было приятно быть в обществе Дока. Они вернулись в бар, выпили еще по мартини, и Док решил попрощаться.

– Как же вы поедете, Док?

– Не беспокойтесь, Андрей. Проводите меня, если хотите.

Когда они снова вышли на улицу, заведенный Росинант, уютно рокоча турбодизелем и светя диодными фарами, уже стоял возле дверей. За рулем сидел водитель.

– До свидания, Андрей. Да, чуть не забыл. Что у вас с автомобилем? Дадут другой?

– Я не знаю, позвоню им завтра.

– Вот что. Не звоните. У меня как раз есть неплохая машина для вас. Не очень новая, но вполне достойная. Ее доставят вам завтра утром, ключи будут у портье.

– Док, ну к чему такая любезность…

– Это не любезность, Андрей! Я сдам вам ее в аренду за… – Док комично изобразил задумчивость, – скажем, за двадцать евро в сутки. Я люблю деньги, а уж когда подворачивается возможность заработать вчерную, не платя при этом никаких налогов, я вообще на седьмом небе от счастья! – рассмеялся Док, подавая руку на прощание.

Андрей поднялся в номер. Зажег свет, стал было снимать куртку, но передумал, снова застегнулся и вышел на балкон. Он силился понять природу своего нынешнего состояния. Алкоголь? Да ну, нет, конечно же. Андрей на спор мог выпить поллитру водки залпом и не особо ощущать последствия. Усталость? А от чего? Он спокойно выдерживал рабочие смены – и по десять, и по двенадцать, а несколько раз и вообще по шестнадцать часов. Сегодня же он вообще ни минуты не работал. Здесь было что-то другое.

Андрей машинально достал из кармана сигарету, закурил и неожиданно заплакал. Он понял – что с ним, в чем дело. Впервые за долгие годы кто-то посторонний, незнакомый, внезапно проявил о нем совершенно искреннюю, совершенно бескорыстную и при этом совершенно мужскую заботу – как заботится отец о своем ребенке. И тут твои сто девяносто роста, сто веса и сорок пять возраста не идут в счет. Ну никак. Потому что если о тебе заботятся, словно о ребенке, ты – хочешь или не хочешь – ненадолго становишься ребенком. Вот от этого, забытого за годы, чувства и плакал Андрей.

Отец Андрея ушел из жизни двенадцать лет назад. Если спросить: а ты любил своего отца? – то он не нашелся бы, что ответить. С отцом в его жизни было связано многое: и походы с палатками, кострами и котелками ухи над огнем; и делание школьных уроков, потому что папа, наверное, знал всё; и кино – Тарковский, Антониони, Феллини, Линч – и куча вопросов и споров после; и его извечное «я тут тебе книжонку одну любопытную нашел»; и не смолкавший дома «Пинк Флойд».

Но любил ли он отца? Андрей не мог ответить. Отец просто был. Сначала его было много, потом меньше, позже, когда Андрей стал жить с Аэлитой, у отца исчезло лицо, и остался лишь голос в телефонной трубке, и то нечасто. А потом отец умер.

Андрей не плакал тогда. Он выполнил все печальные формальности. Получив через неделю урну, сам отнес ее в колумбарий, поставил в нишу, закрыл плитой и замазал швы алебастром. Андрей не плакал. Просто там, глубоко внутри, там, где были следы отца, образовались пустоты, словно полыньи в зимней реке. Постепенно они стали затягиваться льдом, еще спустя какое-то время тонкий лед стал прочнее – но пустоты под ним остались. И хватило всего одной встречи, одного короткого вечера, наполненного теплом старшего мужчины, чтобы полыньи снова вскрылись и всё оно снова заболело – как-то по-новому, не так остро, как тогда, но ощутимо.

Странно, но эта боль не мучила Андрея. Где-то в глубине себя он понимал – и не требовалось ему никаких доказательств – что раз болит, то не всё еще в нем, с ним и для него потеряно.

Росинант мягко катил по шоссе в сторону Пейи. Док привалился плечом к двери и рассеянно смотрел на дорогу, набегающую на автомобиль в лучах острого света фар. После заводного джингла: «Ninety! Ninety point eight FM! Sunshine! Sunshine radio![17]» неповторимый голос запел:

Человек за рулем вопросительно повернул лицо к Доку.

– Да, – утвердительно кивнул ему Док.