Читать книгу Патч. Канун - Михаил Зуев - Страница 8

Встретиться уговорились в час. Было без четверти. Док вышел на нависший над Женевским озером пятачок Плятформ Сур Ле Ляк, присел на круговую скамейку парапета и принялся набивать трубку. Он знал, что Янковски подойдет к нему ровно в час – если, конечно, небо не упадет на землю, – как знал и то, что Янковски, конечно, уже здесь и прячется, очевидно, в террасном баре слева. Но его улыбка Чеширского Кота проявится рядом с Доком ровно в час, и ни секундой раньше. Потому что оставшиеся пятнадцать минут – они не его, не Валери, а Дока, бывающего в Монтрё не чаще двух раз в год. Его личное время. И в такие минуты не надо ему мешать. Потому что это очень особые минуты.

Док раскурил трубку и повернулся от озера к городу. Небо нависало холодной сталью. Плотные хищные снеговые облака, освещаемые изнутри солнцем, отсвечивали серым металлическим светом – от одного вида Доку стало зябко. Поморщившись, он застегнул куртку до самого верха. Статуя Фредди Меркьюри, отлитого в самой известной, самой триумфальной позе, словно собиралась взлететь над свинцовой водной рябью.

«If you want peace of soul, come to Montreux»[9]. Фред-ди был прав. Он так не любил отсюда уезжать. В итоге остался навсегда – и какая разница, где теперь его прах? Сам он обязательно тут – над озером, над суетой, над кичливым швейцарским «money talks, wealth whispers»[10].

Для Дока Фредди был больше чем гениальным музыкантом. Фредди был загадкой. Док перечитал о нем десятки книг; прочел, просмотрел и прослушал сотни интервью. И чем больше он входил в тему, тем больше у него возникало вопросов – причем Док знал, что ответы вряд ли будут. Юность Фредди – за ней, скорее всего, придуманная биография. Родители Фредди – а кто сказал, что это родители? Ведь сохранилась всего одна фотокарточка, да и та похожа на монтаж. Особая сексуальная ориентация – а кто может подтвердить, что она была?! Смутное мычание дебила-парикмахера с его гнусной книжонкой, и ни одного материала от папарацци, годами носившихся за Меркьюри по пятам. Его разгулы в Гамбурге – и ни одного полицейского протокола. Мэри Остин, единственная любовь в молодые годы? Но она хранит молчание и будет хранить его всегда.

Фредди был для Дока олицетворением тайны. Док не мог в нее проникнуть. Фредди был иллюстрацией того, что «в действительности все иначе, чем на самом деле»[11]. Этот принцип Док знал хорошо. Более чем. Потому что это была суть его жизни.

– Bon après-midi, Doc! Comment êtes-vous arrivé?[12] От вашей трубки идет такой чудесный аромат, ни с кем невозможно спутать даже за полсотни метров, даже с моим зрением Крота из «Дюймовочки»! – протянутая для пожатия ладонь Валери была теплой, мягкой, но в то же время энергичной. Док любил людей с теплыми ладонями. Тепло вообще в дефиците в нашей реальности.

– Merci beaucoup, mon cher![13] В поезде тепло и уютно – как всегда.

– Вы голодны, Док?

– Валери, с тех пор как я начал худеть, я голоден всегда.

– И как ваши успехи в самоистязании? – очки Янковски с толстыми стеклами отсвечивали от воды, оставляя глаза почти невидимыми. Но, судя по выражению лица, он искренне сочувствовал Доку.

– Пока не очень, но, надеюсь, все еще впереди.

– Вот и прекрасно! Чтобы хорошо худеть, сначала не мешает хорошо поесть! – с улыбкой откликнулся месье Янковски, персональный менеджер Дока по private equity[14]. – Пицца?

– Безусловно! – согласился Док. – Худеть так худеть!

– Тогда – вперед! – провозгласил Валери и решительно взял Дока под руку.

Со стороны могло показаться, что перед нами давно не видевшие друг друга отец и сын. Док – широк в плечах, Валери – высок и худ. Док – сед и бородат, Валери – шатенист и роскошно усат. Доку – под шестьдесят, Валери же никак нельзя дать больше сорока. Ну и расхристанный джинсово-кожаный вид Дока вкупе с его потертыми найковскими кроссовками контрастирует с дорогим пальто, безукоризненно отутюженными брюками и явно ручной работы туфлями месье Янковски.

В пиццерии «Молино» было людно. Валери заказал пиццу, Док – мясную лазанью. Открыв элегантный чемоданчик, Янковски достал папку с аккуратно подшитыми документами.

– Ваши автографы, Док.

Конечно, всё можно сделать по экспресс-почте, факсу, телефону и имейлу – и так оно обычно и происходит. Но есть такие – личностные – вещи, что теряются в бездушных механических коммуникациях. Например, настроение партнера. Бизнеса не бывает без настроения. А если и бывает, то это уже не бизнес, а дом терпимости.

– Как видите, Док, это полугодие у нас лучше. Незначительно. Но лучше. Не знаю, смог ли я показать всё, на что мы способны, но в любом случае мы с вами прошли без потрясений. Особенно учитывая текущую конъюнктуру, – от былой игривости месье Янковски не осталось и следа.

Док работал с Янковски почти десять лет и очень ценил его профессионализм. И не только. Они вполне могли встретиться в Женеве, в офисе Валери, но лишь Док обмолвился о Фредди, как Янковски сам предложил:

– Док, вы так редко у нас бываете. Так давайте будем сочетать полезное с приятным, тем более что я тоже люблю Монтрё. Моя покойная мама родилась здесь. У деда был домик на берегу. К сожалению, после смерти мамы я был вынужден его продать.

– Отчего, Валери?

– Я так и не смог бывать в доме, где все напоминало о детских годах и девичестве моей матери.

Разобравшись с обедом и делами, Док и Валери вышли из ресторана.

– Вас подвезти, Док? Меня ждет водитель.

– Благодарю, Валери! Вы же знаете, как я люблю железную дорогу. Там, где я живу, ее нет совсем. Не могу отказать себе в столь редком удовольствии.

– Был рад встрече с вами, Док!

– Спасибо, мой дорогой друг!

Поезд бесшумно скользил по берегу Женевского озера. В полупустом вагоне висела тишина, приятно пахло кожей и деревом. Одорант они здесь распыляют, что ли? – подумал Док. Он достал из сумки фляжку с односолодовым виски, глотнул пару раз. Комок живого тепла в желудке поднялся в голову, пустил свои щупальца в ноги, отозвавшиеся приятной тяжестью.

Парадоксальная штука жизнь. Как там, в «Форрест Гампе»? – «Мама всегда говорила, что жизнь – это коробка конфет: никогда не знаешь, какую вытянешь». А что, как все и сразу?

Док вырос на Стромынке. Жил с родителями в большой квартире с огромным квадратным коридором; с комнатами, в двух из них были эркеры; с ванной комнатой, тоже с окном; и с дверью, что вела на черную лестницу, сразу рядом с кухней. Недалеко от дома стояла триста семьдесят восьмая школа, славившаяся углубленным изучением математики, но особо отличившаяся тем, что ее когда-то закончил «народный – любимый – уважаемый» Валентин Иосифович Гафт.

К удивлению родителей, Док решил поступать не на мехмат и не ВМК МГУ, а в Первый медицинский, на лечебный. Бабушка была единственной, кто одобрил его выбор.

– Может, ты и прав. Наверное, прав. Там – мертвые формулы, а тут – живая жизнь.

Бабушка долгие годы жила слепой. Но у Дока всегда сохранялось ощущение, что она видит лучше и дальше, чем отец и мать.

– И вообще, милый мой. Откуда тебе знать, где ты будешь через десять или пятьдесят лет? Чем ты будешь заниматься? Разве пригодятся тебе косные схемы и извращенная формульная схоластика, вся состоящая из общих мест? Они лишь сослужат плохую службу. Математики верят, что знают мир, что могут его просчитать и предсказать. Поверить алгеброй гармонию. Заставить мир плясать под свою дудку. Какое щенячество! В их знаниях нет бога. Значит, нет и знаний, а есть лишь иллюзии, лишь части и частности. Медицина же научит тебя любить и понимать жизнь. Исцелять. Смотри в корень в слове «исцеление». Жизнь – не частности, а целое. А где целое – там бог. Там, и только там, альфа и омега.

Смысл бабушкиных слов Док понял лет через тридцать и в который уже раз поразился ее мудрости.

Когда Док учился на четвертом курсе, умер отец. Еще через полгода мать тронулась рассудком и теперь большую часть времени проводила в психиатрическом стационаре неподалеку. Бабушки уже не было, и Док остался один. После института распределили его в хирургическую интернатуру сто пятой больницы на Стромынке, по иронии судьбы в трех минутах от дома.

Ощущения от начала профессиональной жизни были странными и противоречивыми. С одной стороны, в больнице был огромный хирургический корпус на триста коек, а значит, было где и было чему учиться. Но с другой – Док никогда не мог себе даже представить, как устроена изнанка врачебной профессии. А устроена она была по старому принципу: я начальник – ты дурак.

В начальники Док не стремился. Но и дураком отнюдь не был. Отвратное хамство, царившее в больнице в направлении «сверху вниз», было ему глубоко противно. Со всей ясностью Док понял: в этой системе так будет всегда. И все, что он может делать, оставаясь в системе, так это постепенно – если позволят – подниматься из дураков в начальники. И прыгать цуциком за зарплату и няшки, а они там, наверху, еще подумают: а достоин ли ты? Или, может, прыгаешь недостаточно борзо? Значит, учись прыгать. Пока самого не вынесут вперед ногами.

Либо нужно было в корне менять саму систему. Но как это сделать и куда менять, было совершенно непонятно.

Но тут началась перестройка. Как попкорн в автомате, стали расхлопываться центры НТТМ и кооперативы. Однажды на дежурстве, сидя за чаем в ординаторской общей хирургии, Док листал газету объявлений и наткнулся на три строчки малюсеньким слепым шрифтом: «Кооператив приглашает инициативных людей для взаимовыгодного сотрудничества». Адрес – где-то на Рублёвке, и номер телефона. Телефон не отвечал. Утром после дежурства, забежав на полчаса домой за душем и завтраком, Док поехал по адресу. Стояла поздняя весна, в Москве уже было душно и пыльно.

На месте он обнаружил длиннющий многоподъездный восемнадцатиэтажный жилой дом. Входы в подъезды были со двора, а со стороны улицы существовала единственная дверь, распахнутая настежь. Войдя, Док увидел перед собой длинный коридор с кучей фанерных дверей с обеих сторон. Двери вели в пустые комнаты, было их штук двадцать. Мебели не наблюдалось никакой. Людей тоже не видно.

Док прислушался и пошел на голоса. В одной из дальних комнат, на единственных двух на все помещения стульях, возле заляпанного краской стола сидели двое. На столе стоял персональный компьютер. На полу в дальнем углу валялся матрас от старого дивана, рядом с ним – японский двухкассетный магнитофон. На этом оснащение кабинета – да и всей анфилады комнат – исчерпывалось.

Поезд плавно затормозил у платформы Женевского вокзала. Док вышел из вагона и через несколько минут неторопливой прогулки зашел в лобби старого скромного отеля «Страсбург» на Рю Прадье. Он поднялся на четвертый этаж, повернул от лифта налево и через две двери открыл дверь своего номера. Доку нравился этот отель за большие ванные комнаты. Плохие гостиницы тем и отличаются от хороших, что в плохих в сортире не повернуться. Но если театр начинается с вешалки, то гостиница – с хорошего унитаза и со щедрого расстояния между тем самым унитазом и ванной. Если же еще и душевая кабина тут, то вообще прекрасно! Может, цинично, но факт.

Полчаса спустя такси везло Дока в аэропорт. Зарегистрировавшись на люфтганзовский коннект до Мюнхена, потому что прямых из Женевы домой не существовало, и пройдя досмотр, он сел в «Монтрё Джаз Кафе», заказав кофе и пару пирожных.

– Здравствуйте! Я по объявлению! – Док стоял в дверях, разглядывая сидящих за столом в штаб-квартире кооператива.

– Ну, заходи, гостем будешь, – откликнулся длинный худой мужик лет тридцати или тридцати пяти, с бледным лицом, покрытым трехдневной щетиной. Язва желудка, зуб дам, профессионально оценил ситуацию Док. Второй, смуглый, со слегка раскосыми бегающими глазами, молча сидел рядом с партнером.

– Ребят, я по объявлению, – повторил Док, – вот тут у вас написано, что инициативные требуются. Ну, я инициативный. А делать-то что надо?

– А мы сами не знаем, – честно сказал худой. – Ты присаживайся, давай знакомиться будем.

Кроме матраса на полу, другого сидячего места в комнате не наблюдалось. Но оно Доку не понравилось. Он не хотел сидеть на полу и сразу, с первой минуты, быть ниже хозяев офиса. Тогда он подошел к окну и рванул раму – щели ее были оклеены бумагой на зиму – на себя. Рама с треском распахнулась, комната наполнилась шумом Рублёвского шоссе. А Док вполне комфортно уселся на подоконник.

Откуда тогда ему было знать, что через три месяца он заработает с этими ребятами свои первые полмиллиона долларов.