Читать книгу Чучельник. трилогия - Мила Менка - Страница 10

Комната была освещена стеклянными колбами, внутри которых находилась субстанция, вроде той, в которую была помещена Амалия. Барон показал мне на кресло, сам сел за стол, вытащил из ящика мешочек и длинную трубку чёрного дерева, и, глядя мне в глаза, стал забивать трубку табаком. Я узнал его терпкий запах.

– Полагаю, юноша, у вас ко мне масса вопросов? Я готов! Спрашивайте…

Я следил за быстрыми движениями его длинных благородных пальцев и не знал, с чего начать.

Сейчас я понимаю, насколько глупо прозвучал тогда мой первый вопрос:

– Альфред, вы человек?

Барон ухмыльнулся в усы и начал раскуривать трубку. Раскурив, он посмотрел на меня сквозь сизый дым, и от этого взгляда мне стало не по себе.

– Я учёный, потерпевший крах. Счастливейший из смертных, взлетевший так высоко, что падение моё оказалось гибельным не только для меня самого, но и для тех, кого я когда-то любил…

– Я вас не понимаю, барон.

– Вы живы, этого достаточно. Глаз вы потеряли в результате неудачного падения. А ведь я мог уничтожить вас, тем более, что вы убили моего верного Камала. Хотя на вашем месте, я, вероятно, сделал бы то же самое. Всему виной страх… Во всём виноват я сам – не уследил за Амалией.

– Кто она?

Прежде чем ответить, барон встал, подошел к книжному шкафу и достал толстенную книгу в золотом переплёте – не листая её, он извлек оттуда две фотографические карточки и протянул их мне. Одна фотография была семейной, снимок был сделан в мастерской Мёбиуса, в Вене. С карточки на меня смотрели сам барон, и красивая светловолосая женщина с прелестным ребенком на руках.

– Моя жена, Вилма. На руках у нее наша дочь, Амалия.

– Где ваша жена сейчас? – спросил я.

– Вы уже имели счастье познакомиться с ней. Она прекрасна, не правда ли? И оба любовника охраняют её вечный покой.

Я посмотрел на барона – он не производил впечатления сумасшедшего.

– Вы убили собственную жену?

– Нет, она умерла сама по трагической случайности. Я написал три записки: две её почерком, одну своим. И назначил всем троим встречу в одном месте. Незадолго до этого я установил новые двери… Понимаете, я ученый, и мои изыскания поглощают меня целиком. Когда я вспомнил о Вилме, она уже спала. Впрочем, как и её кавалеры.

Барон тихо засмеялся, и я опять усомнился в крепости его рассудка.

– А что заставило вас столь дико поступить со своей дочерью? Амалия больна?

– Мой друг, все намного хуже. Она мертва! Уже двенадцать лет я поддерживаю жизнь в её теле – питаю его, обрезаю волосы и ногти…

Барон опять затрясся от беззвучного смеха. Наконец, лицо его вытянулось, глаза погасли.

– Я проиграл! – воскликнул он. – Возомнил себя Богом!

Он протянул мне карточку, на которой была изображена та же малышка, что и на первой фотографии, но в белом гробу и с венчиком из белых роз на голове.

– Я хотел вернуть дочь! – крикнул он, и глаза его были страшны в тот момент. – Разве это не нормальное желание убитого горем отца?

Барон достал из-под стола бутылку вина, словно фокусник, в два счета откупорил её. Как по волшебству, на столе появились два бокала. Разливая вино, он снова казался спокойным: движения его были точны, руки не дрожали.

– Я всё решил для себя. Вас мне послала сама судьба, и я не упущу возможности использовать вас в качестве своего душеприказчика. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности?

В глазах барона угадывалась мольба, хотя тон не терпел возражений.

– Допив с вами это драгоценное вино, я пущу себе пулю в лоб. Достойное завершение недостойной жизни, – сказал он спокойно, словно речь шла об обыденной вещи.

– А как же Амалия?

Барон резким движением оторвал безупречный воротничок у своей рубашки, и я увидел сине-желтые кровоподтеки на его шее.

– Амалия давно мертва. Выращенное мною существо умрёт вместе со мной.

Барон достал из-под стола объемный ящик.

– Здесь вы найдете ценные бумаги на все мое имущество. Передайте вашему другу, иезуиту, пусть попытается вымолить для меня прощение у Папы, а тот, в свою очередь, у Бога.

Барон опять усмехнулся.

– Эх, жаль виноградники! – он еще раз отхлебнул из бокала. – За жизнь! – И выпил до дна.

Поражённый, я тоже хлебнул из своего бокала.

– А почему вы решили, что я не человек? – буравя меня взглядом, вдруг спросил барон.

– В ту ночь, когда ваша дочь… когда Амалия проникла ко мне, а потом появились вы… я не знал, что это вы и Камал… Я был уверен, что это слуги дьявола: так горели во тьме глаза…

Губы барона тронула усмешка.

– Пойдемте!

Рукой он незаметно привел в движение какой-то механизм, и средняя секция стеллажей, уставленных книгами, исчезла. Мы прошли узким ходом и оказались в темноте. Глаза барона светились жёлтым огнем. Потом погасли. Потом загорелись опять…

Щёлкнуло, и по комнате медленно начал разливаться свет газового рожка. Я увидел, что барон держит в руках очки, то снимая, то одевая их.

– Попробуйте! – сказал он и свет снова погас.

Я надел очки и увидел комнату в мельчайших деталях, словно по ней разливалось желтоватое сияние. И это в непроглядной тьме! Комната оказалась самой настоящей лабораторией.

Барон показал тростью на небольшую колбу с непрозрачным содержимым:

– Вот он, рецепт абсолютного зрения!

Барон с быстротой молнии стукнул тростью, и колба разлетелась вдребезги.

– Не буду лукавить, я был рождён с печатью дьявола, и судьба моя была предрешена. Предки сплошь были безбожниками, и их грехи, вкупе с моими собственными, не оставляли мне шанса быть счастливым. Но я познал любовь! Я любил, хотя всё это оказалось всего лишь злой насмешкой.

– А вазы с органами внизу – ваша галерея?

– Ах, это… – барон поднял на меня тяжёлый, усталый взгляд. – Мне было приятно сознавать, что сердце Вилмы стучит, ее органы не мертвы – они спят. А её глаза навсегда сохранят счастливый блеск, который я видел в них в момент рождения нашей малютки…

– Я разбил колбу с её сердцем…

– Это уже не имеет никакого значения, друг мой. Я ухожу и забираю всё с собой. Я простил Вилму, а душа нашей дочери давно покинула её тело. У меня есть к вам просьба: помогите мне похоронить их там, где должно. В моей просьбе нет ничего недостойного – напротив, вы сделаете доброе дело.

Мне нечего было возразить, и я согласился. Мы спустились вниз и снова оказались в галерее. Подойдя к одной из ниш, барон толкнул потайную дверь. Это был склеп С*, столь волновавший моего спутника Йогана. Каменные гробницы стояли у стен, образовывая жуткий полукруг, – их было не менее двадцати. Свет из окошка скудно освещал каменные изваяния крылатых существ, мало напоминавших ангелов. Все было в паутине и пыли. В центре склепа, ощерившись, стояли три пустых гробницы. На плитах, прислоненных к ним, я прочел имена Вилмы, Амалии и Альфреда. Вдвоём с бароном мы отодвинули крышки и отправились за его женой и дочерью.

Баронесса, тело которой было по всем правилам чучельного дела набито соломой, была легка, и барон сам донес её. Он опустошил все ниши и все амфоры сложил туда же, в гроб.

– Деньги за эту работу не принесли Генриху Шнайдеру счастья! – глухо сказал он. – Хотя, признаться, это лучшая его работа! Совершеннее этой работы – только моя собственная!

Я понял, что он имеет в виду Амалию.

Мы задвинули гробницу Вилмы тяжелой плитой, и пошли за дочерью барона, или, вернее, за её живыми останками.

Барон зашел за стальную дверь один – я остался ждать снаружи. Наконец, он вышел, неся завернутое в простыню тело. Сквозь ткань проступали пятна крови, но лицо барона было непроницаемо.

Мы разместили Амалию внутри гробницы, и барон в последний раз захотел увидеть её лицо. Он убрал простыню и закрыл прекрасные зеленые глаза, изумленно смотревшие на нас. Бережно укрыв тело, он достал карточку с фотографией мертвой малышки и положил сверху, после чего мы задвинули и эту плиту.

Третья гробница щерилась, ожидая своей жуткой начинки, но барон не спешил.

– Уходите, друг мой! Я же должен уничтожить свои записи и лабораторию. Возьмите бумаги и уходите! Передавайте привет и наилучшие мои пожелания Анхен. Она достойна счастья!

– Анхен родила от вас ребёнка!

– Что за чушь! – сморщил нос барон. – И вы туда же? Анхен напоминала мне дочь, я бы никогда не позволил себе ничего неприличного. Нельзя верить всему, что вам говорят!

– Она сама мне сказала.

– Интересно, что именно?

– Примерно так: «Отец моего ребенка – барон С*».

Барон сжал кулак так, что суставы побелели, потом резко расслабил пальцы.

– Отец её ребёнка, несомненно, Фридрих Шульц. Впрочем, мне до него нет никакого дела.

– Вы убили его?

– И пальцем не тронул. Хотя он пытался досадить мне. Сказал, что знает, что я совратил Анхен, и согласен молчать, только если я дам ему денег. Но я-то знаю, что не трогал девушку. Одного не пойму: как она согласилась участвовать в этом мерзком спектакле? Однако заболтались мы с вами… Идите, не то я поддамся соблазну уложить вместо себя вас. – И он кивнул на плиту со своим именем.

Мы в последний раз поднялись в кабинет, чтобы я мог забрать бумаги барона. Звонко стукнулись бокалы, пустая бутылка откатилась в угол комнаты. Сундук с деньгами и ценными бумагами, главной из которых было завещание, заверенное нотариусом, весил, должно быть, не меньше пуда. На прощание барон подарил мне непочатую бутылку вина.

Коротко простившись с ним, я, не оглядываясь, ушёл.

…Брут встретил меня настороженно, точно я успел пропитаться враждебными флюидами. Пес не бросился ко мне, а напротив, едва я подошел к нему, шарахнулся и прижался к ногам монаха.

Зато Йоган совсем порозовел. А увидев бутылку вина, которую дал мне на прощание барон, и вовсе расцвел.