Читать книгу Каштановая Долина - Мила Никова - Страница 7

Люди в Долине ждали лета, а оно все не приходило.

Наступил апрель. Всего пару теплых дней постояло в местечке, а потом апрель обратился в осенний октябрь. Черемуха, обрадовавшись короткому теплу, вознамерилась было цвести, выпустила свои пахучие бутоны, да так и замерла от неожиданного холода. Постояла в недоумении и осыпалась стеклянными лепестками.

Затем пришел такой же неприветливый май, и люди в Долине сказали:

– Да, так бывает: погода в мае неустойчивая. Подождем июня.

Сирень, приготовившись тоже цвести, со страхом поглядывала на обнаженную черемуху, но с надеждой думала: «Мой месяц придет теплым и приветливым».

Но июнь, словно узник, пришел в сопровождении тюремщиков – холодного северного ветра и низкого угрюмого неба.

Тучи, тоже стражники, встали тяжелым свинцом и не пропустили ни единого солнечного луча. Сирень вздохнула и не стала рисковать, припрятала подальше цветочные почки. «До следующего лета», – подумала она.

В один из таких тоскливых дней, когда даже яблочный штрудель никто не хотел покупать, в городке объявился передвижной цирк шапито. Он раскинул свой огромный полосатый шатер на единственной площади городка, как раз под окнами Томиной мансарды. Представление было назначено лишь на следующий день, а сегодня устроители предложили жителям пройти карнавальным шествием по приунывшим от холода улицам.

– Прогоним хандру, запустим веселье! – кричал клоун с нарисованной улыбкой, протянутой белой краской от уха к уху. – Встряхнем этот сонный городишко! – вопил он и ходил по узким улочкам, стучал в двери и затворенные ставни своим длинным посохом, на котором позвякивали колокольчики.

– Карнавал, карнавал! Все пожалуйте на карнавал! – не унимался разукрашенный глашатай.

И городской люд отозвался на приглашение. Жители открывали сундуки и извлекали из них карнавальные костюмы: парики и накладные бороды, венецианские маски и страусиные боа, атласные юбки и бархатные шаровары.

Сонный городишко и правда проснулся, и вот уже захлопали раскрываемые ставни, и соседки кричали друг другу:

– Дорогуша, нет ли у тебя корсета на китовом усу?

– А не одолжишь ли ты мне шляпу? Ну да, именно ту – желтую в горошек?

– Боже, чем это пахнет?

– Это горит под утюгом твоя рубашка…

– Горим!

Чака сидела на своем любимом месте, на высокой спинке кровати, и отчаянно крутила своей миниатюрной головкой. Ее алый хохолок развевался из стороны в сторону:

– Кар-р-рнавал, кар-р-рнавал, – стрекотала она, – все на кар-р-рнавал.

Тома, поддавшись наступающему безумию, тоже захотела принять участие в шествии. Она выпросила у тетушки Чины атласной материи и на скорую руку сшила себе платье с широким подолом и узким лифом. Томасу общими усилиями смастерили остроконечную шляпу звездочета и длинный плащ из куска материи, что осталась от платья. Даже Чаке Тома соорудила маленькую юбочку, которую, к вящему птичьему удовольствию, надели на говорящую птаху.

– Все в сборе? – спросила Тома.

Она накинула на плечи бархатную пелеринку, также пожертвованную ей пекаршей, и повязала свои густые волосы широкой лентой.

Томасу под плащ надела пальтишко и укутала шею мальчика клетчатым шарфом.

– Мальчик-звездочет с говорящей птицей! – весело сказала Тома, чмокнула сына в щеку и выпуклую родинку на ушном козелке.

– Мама, щекотно… – Томас поднял плечо, прикрывая свое ухо и смеясь ей в ответ.

Когда они вышли на площадь, она вся уже была заполонена нарядными горожанами и артистами цирка.

Ходулисты и велосипедисты, жонглеры и глотатели шпаг, пожиратели огня и воздушные гимнасты… Все смешались в этой пестрой толпе

Тома покрепче ухватила руку Томаса:

– Пожалуйста, всегда держись за меня, хорошо, малыш?

Томас не ответил, он вертел своей головой в остроконечной шляпе, восторженно глядя на разноцветную карнавальную толпу.

На разные лады играли музыканты, пели скрипки и флейты, и тут раздалось «Бум-бум-бум…» – это ударили в большой городской барабан, и звуки его отзывались где-то внизу живота.

Фокусник в черном сюртуке доставал из своего цилиндра белых маленьких кроликов, и те, разбегаясь, удирали в разные стороны, будто нашкодившие дети, высоко задирая задние лапы.

Клоун с нарисованной улыбкой кривлялся и протягивал детям воздушные шары, и Томас тоже взял один – небесно-голубой, совсем как небо, которое вдруг показалось в просвете меж серых туч.

– Милая, подойди ко мне, – услышала Тома и оглянулась на зов: старуха, вся в черном, протягивала к ней руки, увешанные браслетами и цветными шнурками. – Тебя зову, подойди, не бойся. У меня есть талисман для твоего мальчика.

И старуха протянула ей темно-синий шнурок, на конце которого болтался маленький узелок.

– Всего одна монетка за волшебную бусину. Только для твоего мальчика, сына Томаса…

Тома, как заговоренная, достала монету и протянула ее старухе, та отдала ей самодельный кулон:

– Надень на своего сына, Тома. Это оберег для твоего малыша.

Тома взяла талисман и протянула руку, чтобы взять руку Томаса в свою. Но рука хватала лишь пустое пространство.

– Томас! – крикнула она и оглянулась, вокруг шумело и веселилось карнавальное море, но Томаса рядом не было.

– Томас… – снова закричала Тома и хотела поглядеть на старуху, но той уже и след простыл.

– Томас… – опять кричала Тома, вглядываясь в толпу и выискивая остроконечную шляпу маленького звездочета.

– Чака! – что есть силы крикнула Тома, но ее крик растворился среди звуков оркестра…

Тома разжала ладонь, в ней лежал шнурок с маленьким узелком на конце. Она развязала узел, оттуда что-то выпало и покатилось. Тома наклонилась и подняла с мостовой крупную коралловую бусину…

А карнавальная ночь продолжалась, люди слишком соскучились по празднику.

Томаса искали несколько дней по всей округе силами полиции и местных жителей. Развешанные по всем селениям объявления о розыске не принесли результатов ни через месяц, ни через год… Никто из жителей не встречал на своем пути маленького мальчика в остроконечной шляпе звездочета и с говорящей птицей в руках.